КОНТУР

По природе своей автор – сторонник трезвости и умеренности в питии. Готов отстаивать свою точку зрения в любом диспуте. Хотя и на солнце есть пятна. Ну как не выпить хорошего вина (реже чего-нибудь покрепче) в праздник, или в день рождения, или в годовщину, когда Америка (спасибо Джорджу... нет-нет, Вашингтону) обрела независимость, или когда...

Не будем так уж пунктуальны – причин, чтобы причаститься к бокалу или рюмочке, достаточно (именно причин, а не поводов!). Благо, что даже все ведущие религии мира это не запрещают. А на иврите слова «лэхэм» (хлеб) и «лэхаим» (заздравная) очень даже созвучны.

Поэтому свое кредо выражаю словами известной еврейской песенки, больше похожей на гимн здоровому образу жизни:
Ломир олы инейнем, ломир олы инейнем
Тринкн абысале вайн!
(Давайте все вместе выпьем по маленькой!)
После такого антиалкогольного вступления перейду к основному повествованию.

Впервые в Штатах
Дело было теперь уже в далеком 1993 году. Тогда еще не имеющий никаких отчетливых перспектив, да и твердых намерений эмигрировать из распавшегося Союза, волею благосклонной ко мне в ту пору судьбы я очутился, как говорят дипломаты и воры-домушники, с краткосрочным визитом в далекой и невероятной Америке.
Если ты прожил более полувека за «железным занавесом», если ты впервые в Америке, и не в иммиграции, а просто в гостях, если ты нормальный человек, то наверняка станешь ненормальным, так как будешь стараться объять необъятное.
Не был исключением из этого правила и я, поэтому к концу своего пребывания в Штатах, как говорят в простонародье, «поехал крышей». Калейдоскоп друзей, родственников, земляков, жаждущих показать блеск развитого капитализма, дабы подчеркнуть убогость мира, в котором я непонятно каким образом существую: Трамп и Рокфеллер, chineese and seafood, malls and stores, «Кадиллаки» и хайвеи…
И еще – подарки и сувениры, ослеплявшие мой тусклый совковый взор. Таковых набилось целых два баула. В первом, меньшем, – то, что предназначалось мне лично, а также все закупленное для домашних, друзей и сотрудников. Второй – передаваемые счастливой оказией знакомыми и малознакомыми бывшими соотечественниками вещевые приветы в родные пенаты. Как правило, это было шмотье, вывезенное второпях из Союза, бесполезность которого в Америке стала ясна с течением времени: трикотажные изделия, хрустальная ваза, слегка траченная молью меховая горжетка, уникальные подштанники с начесом, и многие другие бесценные, но с приличным весом предметы.
Поскольку каждый из доброхотов просил взять «только один крохотный пакетик», баул собрался огромный – на пределе дозволенного веса.

Другое дело малый баульчик, где каждый экземпляр имел свою ценность. Но и среди этих оригинальных и красочных даров Нового Света была одна выдающаяся вещица – серебряная миниатюрная фляжка в шикарной упаковке – подарок мужа Анечки, очень дальней родственницы, тем не менее приехавшей повидаться со мной из столь же далекого, как родство, Техаса. Эта вещица была еще ценна оттого, что напоминала мне кумиров детства – героев дикого Запада в просоленных морем или опаленных зноем пустыни робах, шляпах и кожаных крагах, прихлебывающих джин из схожих сосудов:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо-хо и бутылка рома.
Пей, пусть тебя дьявол доведет до конца.
Йо-хо-хо-хо и бутылка рома.

На седьмом небе
А теперь перейдем к сюжету, благодаря которому эта история может быть названа новогодней.
...Еще через три года состоялась моя вторая поездка в Штаты. Уже по более серьезной причине: высокая эмигрантская волна, временами напоминавшая цунами, подхватила и несла меня в сторону вожделенного американского континента. Так уж вышло, что лететь пришлось в конце декабря, впритирку к Новому году.
По плану «верховного главнокомандования» 30-го меня ждала теплая встреча родных и близких, а 31 декабря – празднование первого нового во всех отношениях года в новой во всех отношениях стране...

...Человек предполагает, а Бог располагает. «Притирка» в два дня оказалась слишком тонкой страховочной прослойкой в мире, где многим правит его величество Случай. Этот самый случай в те предновогодние дни предстал в виде снежного заряда и последовавшей за ним сильнейшей наледи, не позволявшей самолетам взлетать в течение этого времени. Читатель поймет мои тогдашние переживания, но не они суть моего повествования. Поэтому перенесемся сразу в самолет, стартовавший в направлении Нового Света поздним вечером 31-го декабря.
Измотанные двухдневным нервным ожиданием вылета пассажиры (и я в их числе), испытывая невероятное облегчение, комфортно расположились в мягких креслах посторного Ил-86 (рейс был, разумеется, аэрофлотовским). В воздухе витал дух дружелюбия и приветливости – впереди была какая-никакая, но все же новогодняя ночь. Через час должен наступить сам Новый год по местному времени.
Стюарды и стюардессы, как заведенные, мчались по салонам гигантского лайнера, разнося по рядам праздничный ужин. Тележка с напитками резво сновала в проходах, раздавая налево и направо коньяк, винцо и обязательный по особому случаю бокал «Советского шампанского».
Молодцы, ребята! Все успели сделать – сами переоделись в костюмы снегурочек, а второй пилот, на несколько минут оторвавшись от штурвала, предстал Дедом Морозом (или, по выбору пассажиров, – Санта Клаусом) и поздравил честной народ с наступающим Новым годом. Корабельное радио воспроизвело бой кремлевских курантов; им вторили весело звенящие бокалы чокающихся (не путать с чокнувшимися!) пассажиров. Две молодые пары под аккомпанемент собственных голосов и под аплодисменты всего салона умудрились протанцевать вальс вдоль прохода от камбуза до туалета.

...Нахожусь на высоте 10 573 метра над чудесной планетой Земля, пролетаю над лесами, полями, разливами рек, разломами гор; над крохотными селениями и громадными мегаполисами; над безбрежным океаном. Какая же она близкая и теплая, такая нежная и беззащитная, моя Планета. В эту сказочную новогоднюю ночь впервые понимаю, что означает побывать на седьмом небе: сейчас я ближе других к Тому, пред Кем предстоит раньше или позже предстать каждому...
Сегодня мне дан исторический шанс, пролетев полшарика, поздравить с наступающим по мере нашего полета Новым годом дюжину стран и целых два континента! Как же не воспользоваться этой счастливой оказией?

...Антоша Чехонте оказался прав: «Если в первом акте на стене висит ружье, то в четвертом оно должно выстрелить». Поданные стюардессами коньяк и шампанское благополучно выпиты, а за бортом самолета уже о чем-то поют мелькающие внизу страны БЕНИЛЮКС’a, где сейчас, в эти минуты, наступает Новый год.
Спасительная мысль малиновым звоном соборного колокола ударяет по раскрепощенному первым тостом сознанию: в багажнике над головой, в ручной клади, затаилась доверху наполненная любимым (в ту пору...) крымским коньяком «Ай-Петри» – подружка дней моих суровых, серебристая, как крыло самолета, заветная баклажка американского происхождения.
Минутное дело – и желанная емкость в моих руках. Я делаю уверенный глоток за процветание чопорной Бельгии; раскованных, лишенных ханжеских комплексов Нидерландов; чихающего на все ветры и поветрия благополучного Люксембурга...
Часом позже глотком из празднично сверкающей фляги я приветствую Новый год, наступивший в Германии и во Франции. Сегодняшних немцев я уважаю, но пить за процветание этого государства не могу... Поэтому весь пафос моего очередного тоста обращен на французов – я им припомнил и Французскую революцию, и антифашистское сопротивление «Маки», и красивых женщин, и мечту советского обывателя – находящийся в какой-то глухомани (две тысячи верст от Бердичева!) Париж...

Последний новогодний тост на нашем континенте поднимаю, подлетая к аэропорту Шэннон, месту первой посадки нашего лайнера. В эти минуты Новый год приходит в Британию. Пью за английскую королеву, за аристократичных, невозмутимых англичан (что, впрочем, не мешает им слыть самыми хулиганистыми футбольными фанатами); за мужественных (традиционные юбки не в счет) шотландцев, упорных валлийцев, рыжих и бесстрашных ирландцев.
Час передышки в сверкающем праздничными огнями аэропорту Шэннон, и мы снова на борту ставшего родным домом ИЛюши. Сказывается нервное и физическое напряжение последних месяцев, дней и часов. Засыпаю сном праведника, и в этом состоянии пребываю все время, пока мы летим над Атлантикой, лишенный возможности поздравить с Новым годом штормующих в далеком океане мореплавателей, могучих китов, клыкастых моржей и нежных котиков.

...Летим уже над Канадой. В салоне вспыхивает свет. Снова возникает суета: празднично разодетые стюардессы спешно разносят праздничный завтрак; снова меж рядами шастает тележка с напитками – Новый год в двух шагах от Американского континента. В салоне вновь появляется знакомый нам Санта Клаус (или, по выбору пассажиров, Дед Мороз), и уже на английском языке приветствует салонную публику с наступившим Новым годом. Где-то не так уж далеко от нас на площади возле Rockafeller Centre ухнул серебряный шар. Пьем шампанское и целуемся с незнакомыми, но ставшими близкими за этот вечер людьми.
Самолет приближается к Нью-Йорку, делает посадочный круг над JFK. Сказочная ночь закончилась, начинаются непростые будни свежеиспеченного иммигранта. Шасси самолета мягко касаются посадочной полосы. Хорошая примета... Делаю последний маленький глоток из опустевшей фляги. Окончательно спускаюсь с небес на землю.

Снова в Америке
С той поры, с момента моего приземления, прошло два десятка лет. За это время Новый год приходилось встречать и в семейном кругу, и в ресторанах, в горном домике и на корабельном круизе. Но каким бы ни был Еntertainment или Service на новогоднем банкете, главный и решающий глоток я делаю из своей заветной фляги, побывавшей со мною на том седьмом небе. Традиционный глоток надежды, что все будет О’Кеу. В эту новогоднюю ночь я пригублю серебристую баклажку с надеждой, что год окажется мирным, что жестокий кризис не случится, что все близкие (да и далекие тоже) будут здоровы и благополучны...

Лэхаем, дорогой читатель! С Новым годом!