Анализы были скверные.
– Я изучила бумаги Юргена, которые мне переслал доктор Шварц. Буду с вами откровенна. Положение серьезно.
– Он сказал мне, что может предложить только хоспис. Вы моя последняя надежда, доктор.
Слезы покатились из глаз фрау Нойман.
– Послушайте, Эльза (из бумаг Юргена доктор знала имя матери), я не волшебница, и сделать больше, чем сделал доктор Шварц, я не могу. Но я знаю одного человека, который может помочь вашему сыну. Это доктор Лурье из Гронингена. Мы с ним старинные знакомые. Вместе учились в университете. Два месяца назад он прислал мне результаты применения нового метода лечения именно той формы онкологии, что нас с вами интересует. Они впечатляют. Я отправила ему бумаги Юргена. Вчера он позвонил мне и сказал, что берется за лечение. Очень рекомендую вам, фрау Нойман, довериться доктору Лурье. Если вы согласны, я берусь все организационно устроить.
– Я, конечно, конечно. Вы думаете, есть шанс?
– Не знаю. Думаю, хуже не будет.
А про себя подумала: «Хуже уже некуда».
– Что мне надо теперь делать?
– Позжайте домой, соберите вещи. До вечера я позвоню вам и сообщу, когда прибудет амбуланс в клинику за Юргеном. Вы, естественно, поедете с ним.
Доктор Менахем Лурье своим видом напоминал нацистские карикатуры на евреев (Эльза Нойман до болезни сына работала в архиве библиотеки университета Мюнхена и была хорошо знакома с периодикой того времени). У него был большой крючковатый нос, черные навыкат глаза, курчавые волосы по краям черепа, толстые влажные губы и крупные зубы. Кроме того, доктор был невысокого роста и толстоват. С первого взгляда было видно, что это необыкновенно веселый и добрый человек.
Доктор по-хозяйски вошел в палату, где стояли две кровати – одна Эльзы, другая Юргена, улыбнулся матери, и вместо приветствия помахал ей рукой. Подошел к кровати ребенка, посмотрел на него, сделав серьезное лицо.
– Так это ты Юрген? Я уверен, что мы с тобой подружимся.
После чего так залихватски подмигнул, искривив при этом все лицо, и улыбнулся такой доброй улыбкой, что ребенок не мог не улыбнуться в ответ. Улыбка, правда, получилась довольно жалкая. Да и сам мальчик был весьма жалок. Серая кожа обтягивала скелет, щеки ввалились, на голове не было ни единого волоска. Остренький прямой нос, веки без ресниц и большие серые печальные глаза.
– Завтра мы сделаем кое-какие анализы и приступим к лечению. И здесь, дружок, мне понадобится твоя помощь. Ты ведь хочешь выздороветь?
– Да, очень.
– Ну, вот и прекрасно.
И уже обращаясь к матери:
– Процедуры будут занимать всю первую половину дня. Так что, милая фрау Нойман, я советую вам посетить наш костел. Вы ведь католичка? А заодно и местную синагогу. Она тут рядом. Помощь высших сил нам никак не помешает.
Доктор улыбнулся и вышел.
Каждый день утром, после завтрака, Юргена увозили из палаты. (Завтрак приносили только Эльзе. Мальчика кормили через трубку.) Эльза шла в церковь и истово молилась. Потом шла в синагогу и молилась там. И случилось чудо. На четвертый день на лице мальчика появился легкий румянец. На пятый – он попросил кушать. Когда он съел жидкий бульон, он вдруг сказал:
– Знаешь, мама, я за все свои двенадцать лет ничего вкуснее не ел.
А дальше – больше. Еще через несколько дней мальчик заметил, что он спит без любимой игрушки, большого плюшевого медведя Клауса. Его дедушка Юргена подарил внуку незадолго до своей смерти. Отец, герр Нойман, бросил все свои дела и помчался в Голландию, в Гронинген, отвезти сыну его игрушку.
Дела шли все лучше и лучше. Доктор редко заходил в палату. Был очень занят. Но вот настал тот день, когда он пришел и, погладив покрытую короткими белесыми волосами голову Юргена, сказал родителям:
– Милые мои. Это все. Забирайте вашего красавца домой. Он у вас отличный парень. Герой. Мне было очень приятно с ним работать. Конечно, надо будет регулярно наблюдаться у врача. Я послал письмо с рекомендациями доктору Шварцу. Надеюсь, все будет хорошо.
Эльза со слезами упала перед доктором на колени и хотела поцеловать его руку. Мужчины усадили ее в кресло. Она сидела и плакала. Юрген сидел на подлокотнике и, как мог, успокаивал ее. Герр Нойман отвел доктора в сторону:
– Господин Лурье, мы не знаем, как вас благодарить. Может, вам это будет приятно, мы с Юргеном решили, что он перейдет в иудаизм. У нас в семье полное религиозное равноправие. Эльза – католичка, я – лютеранин. Теперь вот будет и иудей. Мы завтра вас ждем в синагоге. Брит-мила назначена на десять утра.
На этом можно было бы и закончить мой рассказ. Но, увы!
Дело в том, что никакого доктора Менахема Лурье на свете не было. Он просто не родился. Мальчика, который должен был стать его отцом, вместе со всей семьей уничтожили в Дахау. Семью будущей матери тоже. Да и будущих родителей доктора Эйзольд тоже. Так что и она не родилась. И, конечно, не было никакого нового метода лечения рака, что должен был разработать неродившийся доктор Лурье. Юрген тихо умер в мюнхенском хосписе, до последней своей минуты обнимая медвежонка Клауса.
Правда, грустно? Единственным забавным моментом в этой истории можно считать тот факт, что ответственным за отправку людей в газовые камеры в Дахау был молодой эсэсовец Юрген Нойман. Да, дед нашего бедного Юргена. Его и назвали в честь деда.
К концу войны Юрген-старший сообразил, к чему идет дело. Он дезертировал. Ему повезло. По дороге в Мюнхен он наткнулся на разбомбленную пожарную машину. Сняв с одного из трупов форму, он явился к начальнику пожарной службы города. Наплел ему какую-то чушь про бригаду пожарных, посланную на помощь. Начальник не спал третьи сутки, и если бы Юрген рассказал ему, что он посланец с Марса, тот бы ему поверил. Служащие бригады, куда влился Юрген, были измотаны не меньше своего начальника. Так что вопросов не задавали. Скоро Нойман стал в коллективе вполне своим. Потери среди пожарников были немалые, и со временем он даже стал ветераном. Так и остался в городской пожарной службе. И даже сделал скромную карьеру. Потом ушел на пенсию. И в личной жизни все сложилось весьма успешно. Он женился. Вырастил прекрасного сына. Дал ему образование. И даже понянчил внука. Был свидетелем его первых шагов и слов. Умер Юрген Нойман в почтенном возрасте. На похороны, кроме членов семьи и соседей, пришли ветераны пожарной службы и все свободные от дежурства в этот день пожарные. Был даже венок от мэра.
Никому – ни жене, ни сыну Нойман не рассказывал о своей службе в лагере. Никогда за всю свою долгую жизнь он не пожалел об этой службе. Ни разу во сне он не увидел ни одного из тех десятков тысяч людей, что отправил на смерть.
Боялся ли он? Конечно, боялся. Сперва своих (разговор с дезертирами был короткий), потом американцев. После – израильтян. Но к середине восьмидесятых понял, что специально его искать никто не будет. И бояться перестал. Помнил только, что надо держать язык за зубами. Так и прожил жизнь. Можно сказать, счастливо.
Печальная история, правда?
ЭПИЗОД ВТОРОЙ. ТОЖЕ ПЕЧАЛЬНЫЙ
Все шло по плану. Три дня назад Мухаммед Хатти прилетел в Нью-Йорк из Эр-Риада, доехал на поезде до Бостона и исчез. Исчез для ФБР (в том случае, если бы они за ним следили). Была слежка или нет, одному Богу известно. На вокзале его встретили и отвезли в пригородный домик. Там он сбрил бороду, переночевал, и вечером, уже на другой машине, вернулся в Нью-Йорк. Еще на стадии подготовки Хатти спросил у Учителя, к чему такие сложности? Тот ответил, что план может сорваться, и конспирация даст возможность уйти оставшимся на свободе. Обратный билет был у Мухаммеда в кармане.
Машина остановилась в Бронксе, у дверей какого-то склада. Водитель открыл стальную дверь, пропустил Хатти внутрь и сказал:
– Чувствуй себя как дома, брат. Там есть комната, душ, туалет, холодильник со жратвой, и даже плита. Место тихое. Никто не придет. Свет на складе не зажигай. Если Аллаху будет угодно, чтобы все у нас получилось, послезавтра тебя заберу.
Дверь за водителем закрылась. Ключ провернулся в замке.
«Ну, вот и все. Осталось ждать совсем немного».
Мухаммед прошел коридор и нашел маленькую комнату. В ней была большая двуспальная кровать и туалетный столик с зеркалом. Окон в комнате не было. По-видимому, хозяин типографии (Мухаммед успел заметить вывеску, что это книжный склад) водил сюда девок. На кровати новый комплект постельного белья. На столике лежал томик Корана. Мухаммед взял в руки книгу и усмехнулся. Он не был религиозным. Саид в порыве откровенности рассказал, что из-за этого Мухаммеда даже хотели отстранить от операции. Но Учитель настоял. А куда ему было деваться? Кроме Мухаммеда и Саида, в группе спецов нет. Так, выпускники каких-то частных школ, где обучение не больше двух месяцев. А они учились почти три года. Справятся с любой техникой.
Он положил Коран на место, не раскрыв. В глубине души Хатти подсмеивался над остальными братьями. Какими же идиотами надо быть, чтобы думать, что если ты погибнешь за святое дело, то немедленно попадешь в рай, где тебя ждут 72 гурии! Почему именно 72? Да и что такое 72 для вечности? Бред.
Сам-то он пошел на все это только по идейным соображениям. Идея, собственно говоря, была одна. Мухаммед Хатти ненавидел евреев. Ненавидел с детства, с тех пор, как помнил себя. Ненавидел за то, что они унижают и оскорбляют его народ. За то, что они, владея крупнейшими банками, управляют всем миром. За те насилия, что они творят над палестинцами. За их преступления в Ливане. Короче, за все.
Он родился 30 лет назад в Саудии, в обеспеченной семье. Окончил школу в Эр-Риаде и продолжил обучение в Америке. Получил диплом инженера. Специализировался на авиации, окончил курсы пилотов.
Все пять лет, что Мухаммед провел в Штатах, он пытался понять, почему американцы помогают евреям? Он спрашивал у людей, с которыми общался. Но собеседники либо не понимали его вопроса, либо пускались в абстрактные рассуждения.
По возвращении домой он познакомился с Учителем и со временем задал ему тот же вопрос. И Учитель дал ответ:
– Ты же видел, что янки наивны, как дети малые. Их только погладь по голове, дай конфетку, – и они твои. Евреи это давно раскусили и помыкают Штатами, как хотят. Чтобы американцы вышли из детства, они должны получить мощный шлепок. Я тут задумал дать им хорошую пощечину и хочу, чтобы ты тоже поучаствовал в этом. И Учитель раскрыл свой грандиозный план.
Несколько дней Мухаммед размышлял над предложением Учителя, но тут пришла новость, что евреи опять вторглись в Газу. И Мухаммед Хотти согласился участвовать в операции.
Когда Мухаммед проснулся и включил свет, его наручные часы показывали 8:50. Было непонятно – утро сейчас или вечер. Чтобы определиться, он вышел из комнаты, миновал коридор и оказался в большом помещении, заваленном разнообразной печатной продукцией. В узкие длинные окна, что располагались под самым потолком, бил яркий солнечный свет. Сомнений не было – утро. Это почему-то огорчило. Впереди уйма времени. Чем заняться? Вернулся в комнату. В холодильнике действительно полно еды. Аппетита не было совершенно. А вот выпивки никакой. Халяль. Но вот почему нет телевизора или хотя бы радио? Мухаммед заглянул под кровать. Там лежал только молитвенный коврик. Помолиться, что ли, со скуки? Вспомнил, как сосед по университетскому кампусу, иорданец Саид, тот самый, вместе с которым скоро станут шахидами, спросил:
– Почему ты не молишься, как должно мусульманину?
– Я не могу молиться богу, который посылает правоверным только испытания и унижения. Когда он дарует нам победу, я буду молиться по шесть раз в день.
Саид поджал губы, и больше эту тему они не затрагивали. Тем не менее, именно Саид познакомил Мухаммеда с Учителем.
Надо было как-то убить время. Вернулся на склад. Осмотрел несколько упаковок. На одной из них увидел знакомое название. Во время ночевки в Бостоне в руки попалась какая-то газета. Там была рекламная статья как раз об этой книге. Мухаммед просмотрел статью, как говорят, одним глазом, и, конечно, ее бы не вспомнил. Но сейчас в голове всплыло, что эту книгу называли книгой года и пророчили ей огромный коммерческий успех. Он разорвал упаковку, достал одну книгу. В ней было страниц двести, не больше. Автор – женщина, русская, Ирина Точилина.
Мухаммед вернулся с книгой в комнату, улегся на кровать и начал читать. С первой же страницы повествование захватило его. Никогда, даже в детстве, чтение так его не увлекало. Он совершенно забыл о времени, о том, где находится, и что ждет его в ближайшие дни. Когда он закрыл последнюю страницу, было уже пять вечера. Хотелось пить и есть. Наскоро чем-то перекусил и сварил себе кофе. Вдруг очень захотелось курить. Курил Мухаммед мало, но в сумке, с которой он прилетел из Эр-Риада, лежала пачка сигарет. В голове промелькнула мысль: как хорошо, когда можно не заботиться о здоровье. Оно уже не понадобится. Но тут вспомнилась только что прочитанная книга. Господи, а ведь это обо мне! О моей жизни, о тех людях, которых я хочу убить. Об их родных, которым я жизнь испорчу. Откуда эта русская узнала такое? Она ведь ответила на все мои вопросы. Как я мог задумать такое?
Мухаммед сел на пол, прислонился спиной к стене и, открыв книгу на первой попавшейся странице, начал читать заново.
К утру у него созрело твердое решение. Докурив последнюю сигарету из пачки, Мухаммед прошел на склад, около стены с окнами соорудил пирамиду из книжных пачек, забрался на нее, разбил стекло и выбрался наружу. Было довольно высоко. Он вернулся, зашел в свою комнату, разорвал простыню на полоски. Потом опять влез на пирамиду, привязал конец своего каната к раме и спустился не тротуар. На многочисленных прохожих его спуск из окна на простыне произвел впечатление.
Дальше все просто: Мухаммед Хатти дошел до первого отделения полиции и там сделал заявление. Был немедленно вызван офицер ФБР, который дал делу ход. К вечеру все задействованные в деле, известные Мухаммеду, были задержаны. Учитель попытался бежать из Саудовской Аравии, но был застрелен при попытке пересечь границу.
На этом можно бы было закончить и этот рассказ. Но опять, увы! Как известно, гражданские самолеты были захвачены террористами и врезались в башни Всемирного Торгового Центра. Погибли почти четыре тысячи человек. Мухаммед Хатти не отказался от своего кровавого плана и не сдал подельников. Он остался озлобленным, закомплексованным зверем до конца своих дней. Он не прочитал книгу московской писательницы Точилиной, не проникся ее философией любви. Эту книгу вообще никто не читал. По очень простой причине. Ее некому было написать. Ирина Точилина не родилась. Ее отца и мать арестовали в июне 1940 года по доносу соседа по коммуналке. Вечный квартирный вопрос. Донос был, в принципе, правильным.
Нет, конечно, ни слова правды в нем не было. Дело было в том, что доцент исторического факультета Сергей Точилин незадолго до этого женился. И стояла бы молодая семья долгие годы в очереди за жильем, если бы новобрачная не была бы единственной дочерью директора небольшого продуктового магазина, в подвале которого временами отоваривались некоторые университетские начальники. Молодоженам очень скоро вручили ордер на неожиданно освободившуюся площадь в подведомственном МГУ доме. Эти две комнаты раньше принадлежали проректору кафедры геологии профессору Вишневскому, которого забрали по доносу доцента той же кафедры Сучилкина.
Доцент мечтал занять должность профессора. Он эту должность получил. Но на профессорскую площадь, со всеми основаниями на это, претендовал другой жилец той же коммуналки, преподаватель кафедры химии, Лизовой Александр Петрович, чье многочисленное семейство ютилось в комнате 15 квадратных метров. Так что, согласитесь, в некотором смысле, донос восстанавливал попранную справедливость.
... Так что, согласитесь, в некотором смысле, донос восстанавливал попранную справедливость. Александр Петрович, в конце концов, заполучил две заветные комнаты, и никогда не вспоминал своих недолгих соседей.
Правда, в дальней комнатушке квартиры проживал еще один жилец, дряхлый старичок, бывший владелец всего дома. Сказать, что его комнатенка была нужна Лизовому, я не могу. Но в силу своего преклонного возраста старик не мог выполнять свои обязанности по уборке мест общего пользования. Хотя гадил изрядно. Особенно в туалете. Александр Петрович был все-таки химик. В скляночке у него был заготовлен порошок. Лизовой совершенно обоснованно полагал, что причинами смерти такого ископаемого никто заниматься не будет. Но то ли чувствуя опасность, то ли из вредности, старичок не уходил с кухни, пока его кастрюли стояли на огне. Так продолжалось до эвакуации семейства Лизовых осенью 41-го года. Потом в дом попала немецкая бомба. Ушел ли старик в бомбоубежище в ту роковую ночь и умер после от голода и холода или остался в опустевшей квартире, неизвестно.
Но вернемся в 1940 год. После обыска мужа и жену Точилиных на разных машинах отвезли в Таганскую тюрьму. Их делом занимался следователь НКВД Федор Андреевич Егоров. В начале 30-х он приехал в Москву из деревни, что в Рязанской области. Устроиться ему помог двоюродный брат, уже давно обитавший в столице и работавший оперуполномоченным. Несколько лет Егоров был простым топтуном, мерз зимой на морозе, летом страдал от жары, но службу нес исправно. Постепенно его стали замечать и отправляли помощником следователя на задержания и обыски. Работа была ночная. Егоров не жаловался, и иногда трудился месяцами без выходных. Ответственный был работник. Его послали на курсы следователей. Эти три месяца были самыми сложными в трудовой биографии молодого чекиста. Сначала их учили читать и писать, потом был курс краткой истории ВКПБ, и в последнюю неделю обучали правилам проведения допроса.
Курсы пришлись как раз на нужное время. Именно в эту пору проходила ротация высшего начальства. Одного железного наркома заменили другим. Понятно, что многие работники отправились вслед за бывшим руководителем. Возник некоторый кадровый голод. Так что по возвращении Федор Андреевич получил звание младшего лейтенанта и немедленно приступил к работе. Из изучения краткого курса истории партии Егоров постиг одну истину: оказывается, он безумно любит советскую власть и ненавидит ее врагов. Советская власть для него воплощалась в сытном и вкусном питании в спецстоловой, в уютной отдельной квартире, в автомобиле с водителем, увозящим Егорова на службу и привозящим домой, в выдаваемых два раза в год новенькой форме и хромовых сапогах, и раз в год – ремне с портупеей и полевой сумке. Еще Федор любил летом ездить в Крым, в санаторий НКВД, где ему, простому рязанскому парню, поправляли здоровье, и где все были с ним вежливы и заботливы.
С врагами у него сантиментов не было. В общении с подследственными он пользовался одним правилом, которое, кажется, живо до сих пор: просто так у нас не забирают. О презумпции невиновности следователь Егоров не имел никакого понятия. Перед допросом он заранее, по образцу, полученному на курсах, писал протокол. Потом его оставалось только подписать. С обвинениями он тоже не заморачивался. В ящике стола лежал листок, выдранный из тетради с конспектом. Там корявым почерком были записаны преступления, подпадающие под знаменитую 58-ю статью. Было их всего 15 или около того. Егоров использовал их по очереди или в соответствии с доносом, если тот был.
Как же он ненавидел всех этих шпионов, вредителей, троцкистов и белогвардейцев! То, что он сам выдумывал для этих несчастных преступления, о которых они ни сном ни духом, Егорова ни капельки не смущало. Они же сами потом во всем сознавались. Ну и что, что под пытками. Без пыток ведь никто не сознается. Так, тот, кто раньше был Сергеем Точилиным, а теперь представлял собой кусок окровавленной плоти, подписал признание о работе на японскую разведку после третьего допроса. Тут надо заметить, что следователь Егоров не был простым костоломом. Он никогда не ломал подследственному правую руку, чтобы тот мог подписать признательный протокол. Федор Андреевич даже заметил, что с целой правой рукой быстрее признаются. Исключения, конечно, составляли левши.
Софья Точилина, жена Сергея и его сообщница, держалась дольше мужа, и созналась только на четвертом допросе. Ну, тут Егоров дал слабину. На первых трех допросах он ее почти не бил, а только немного насиловал (в то время Федор еще не был женат). На четвертом пришлось немного поработать.
Отправлять в лагерь Точилина не имело смысла. Его и еще человек двадцать заключенных в таком же состоянии, после оглашения приговора погрузили в закрытый грузовик, отвезли за город на специальный полигон и там расстреляли.
Софью отправили по этапу куда-то на Север. Куда конкретно, неизвестно. Никто из этого этапа не выжил.
Уважаемый читатель и сам теперь видит, что детей у супружеской пары Точилиных появиться не могло, и, следовательно, не могло быть и замечательной книги их дочери. И не было раскаяния Мухаммеда Хитти. И самолеты врезались в башни-близнецы. И погибло великое множество людей.
Скажу честно, мне очень хотелось закончить этот эпизод, как и первый. Написать, что в одной из башен одиннадцатого сентября погиб единственный внук Федора Егорова. Но, как говорили древние: истина дороже.
Младший лейтенант НКВД Егоров Федор Андреевич прекрасно справлялся со своей работой, был отмечен многочисленными поощрениями, неоднократно повышался в звании и вышел в отставку в чине полковника КГБ. Конечно, в служебной карьере случались и тяжелые времена. Так, в 56-м его даже хотели досрочно отправить в отставку. Благо, начальство заступилось. Трудное время было и в 91-м. Но потом, слава Богу, все вернулось на круги своя. После войны Федор Андреевич женился. У него родились два сына и две дочери. Сыновья пошли по стопам отца. Одна из дочерей вышла замуж за сына отцовского сослуживца. Другая – за дипломата. Впрочем, дипломат тоже оказался сотрудником небезызвестного ведомства. Дети плодовитостью пошли в отца и нарожали Федору Андреевичу множество внуков. Все они выросли хорошими, честными людьми и очень любили сначала Советскую Родину, а потом то, что от нее осталось.
Американцы говорят: для того чтобы вырастить породистых людей, надо, чтобы три поколения питалось мясом. Три поколения семьи Егоровых питались спецпайками. Все отличие в том, что американцы зарабатывали деньги на свои стэйки честным трудом. А вот труды членов егоровской семейки считать честными можно только с большой натяжкой. Да и трудами их назвать сложно. Хотя со временем их лица стали благообразней. У папаши Федора физиономия была, мягко говоря, так себе. Круглое лицо, нос картошкой, пшеничного цвета волосы, ресницы и брови, скошенный подбородок. Вдобавок вся рожа была покрыта оспинами, как у Отца Народов. Но особенно выделялись уши. Они имели островатую форму и были оттопырены. Причем правое ухо было отогнуто от головы заметно больше, чем левое. Забавно, что все потомки Федора Андреевича, как по мужской, так и по женской линии, получили в наследство такую же форму ушей и их, если так можно сказать, разнооттопыренность.
Так что, уважаемый читатель, если вам придется по какой-либо неприятности иметь дело с представителями определенного ведомства, обращайте внимание на их уши. И если правое ухо оттопыренней левого, настаивайте на замене следователя. Мой вам совет.
ЭПИЗОД ТРЕТИЙ,
НЕСКОЛЬКО ДВУСМЫСЛЕННЫЙ
Дверь сбоку от трибуны открылась, и в конференц-зал вошел председатель норвежского Нобелевского комитета. Засверкали вспышки, фотографы, толкаясь, пытались поймать нужный ракурс. Телеоператоры прильнули к своим камерам.
В зале сидели журналисты, пожалуй, со всего мира.
– Господа, спасибо, что пришли. Не буду вас долго томить. Мне очень радостно объявить сегодня имя лауреата Нобелевской премии Мира этого, 2016 года. Каждый год при избрании очередного кандидата (я думаю, что для вас это не секрет) между членами комитета проходят дискуссии в пользу того или иного кандидата. Хочу сообщить, что в этот раз никаких дискуссий не было. Решение было принято сразу и единогласно. И это не единственная неординарность нашего решения. Премия Мира вручается не политику, не защитнику чьих-либо прав, и не борцу за охрану окружающей среды. Мы присудили ее ученому-физику за выдающееся открытие, перевернувшее всю нашу жизнь. Не побоюсь такого сравнения: никогда со времени начала использования огня жизнь человечества так круто не менялась. Всего 15 лет назад произошло открытие управляемого ядерного распада, а мы уже забыли о гигантских тепловых электростанциях, работавших на угле или мазуте. Нет больше автомобилей с бензиновыми или дизельными двигателями. Самолеты летают теперь на неограниченные расстояния, и стоимость полетов упала в десятки раз. Мало этого, я вам открою маленький секрет, Европейское Космическое Агентство совместно с NASA подготовили пилотируемый полет на Марс, который состоится уже в следующем году. Этот полет стал возможен потому, что мы, используя миниатюрные и абсолютно безопасные атомные двигатели, сможем развивать на наших космических кораблях скорость, соизмеримую со скоростью света. Да, господа, мы вступили в новую эру. И все это благодаря замечательному коллективу ученых, работающих под руководством гениального Джорджа Сингха.
Овации, овации, овации.
Читатель, конечно же, сразу скажет:
– Какая чушь. Премию Мира 2016 года получил президент Колумбии. И вообще...
– Конечно, ее получил Хуан Мануэль Сантос, человек вполне достойный. И никаких суперреволюционных открытий в области физики за последние 15 лет сделано не было. И на Марс люди полетят попозже. Потому что, как догадался читатель, никакого физика Джорджа Сингха не было.
– Опять из-за того, что чьего-то дедушку убили? – спросите вы. – В двух первых эпизодах мы про это уже читали. Опять не родился очередной гений, потому как очередной мерзавец погубил невинную душу? Хватит, надоело.
– Погодите. В третьем эпизоде все это так, но не совсем. Хотя бы потому, что повествование перенесется во времени далеко назад. Лет так тысяч на 60. На эфиопское нагорье, где обитали бесчисленные животные и совсем малочисленные первые люди, потом названные кроманьонцами. Их было совсем немного: несколько десятков семейств. В каждом человек по сто. Обитали они в пещерах или шатрах из шкур. Пищу в основном добывали охотой. Домашних животных у них не было. Даже собак. Огонь они уже использовали, но добывать его еще не умели. Вот так и жили.
Племени, обосновавшемуся у большого холма, крупно повезло. В долину, где охотилось племя, забрел раненный слон. Слона уже сопровождала стая гиен в надежде на скорую добычу. От гиен слон пока еще мог отбиться, и те держались от него на почтительном расстоянии. Но люди на то и люди... Они быстро загнали несчастное животное к обрыву. Члены племени и раньше не голодали. Они были прекрасными охотниками. Но тут такая удача! Когда тушу разрезали и принесли к стойбищу, зажгли много костров, на которых жарили добычу. Два дня объедались все. И мясо еще оставалось. Вечером второго дня, когда уже совсем стемнело, задул холодный ветер и пошел мелкий дождь. Но почти все люди племени не отходили от костров и ели, и ели.
Длинная Шея вдруг почувствовала приступ тошноты. Такое с беременными женщинами случается. Она должна была родить до конца следующей луны. Длинная Шея могла бы, конечно, стошнить и прямо около костра. На аппетите соплеменников это бы ничуть не отразилось. Нравы, сами понимаете, были грубые. Куртуазность еще не придумали. Но ее раздражал сам запах жареного. Она поднялась и отошла в сторону, шагов на сто.
Быстрый, сидевший рядом, доел приличный шматок, вытащил из костра горящую головешку и пошел за женой. Она сидела на камне, прислонясь спиной к стволу дерева. Быстрый положил у ног жены головешку и хотел пойти собрать хворост для костра... Нападение произошло именно в этот момент. Из темноты в пространство, освещенное кострами, выскочили человеческие тени. Их было много. Атака была настолько стремительной, что сопротивления почти никто не оказал. Все было кончено поразительно быстро. Быстрый не стал ждать финала. Он схватил за руку Длинную Шею и повлек ее за собой. Была ли за ними погоня, они не видели. Если и была, то вскоре отстала. Быстрого не зря так прозвали. Да и его жена была девушкой, как бы сейчас сказали, весьма спортивной. На пути было небольшое озерцо. Вода была холодной, но выбора не было. Зато, когда беглецы выбрались на другой берег, они поняли, что спасены.
Кто напал на их племя, они так и не узнали. Впрочем, какая разница. Институт кровной мести возник гораздо позже. Причина же была банальна. Многочисленные костры говорили о богатой добыче. Вот какое-то из соседних племен и решило воспользоваться ситуацией.
Теперь надо было выжить. К рассвету Быстрый нашел небольшой грот. Там они и остановились. Огня не было. Шкура, в которую было одета Длинная Шея, насквозь промокла. «Одежда» Быстрого вообще потерялась. В довершение всех неприятностей, Длинную Шею начало знобить. Всю первую половину дня они пролежали в гроте на сухой траве, собранной Быстрым. Он своим телом пытался согреть жену. К полудню он сломал толстую палку и гибкими прутьями привязал к ее концу камень. Получилось что-то вроде кувалды. Потрепал жену по плечу и ушел. Он сам не знал, куда идти. Охотиться одному – занятие малоперспективное. Скорее, сам станешь объектом охоты.
Тем не менее, он шел, запоминая дорогу, чтобы вернуться назад. Когда уже начало темнеть, Быстрый учуял слабый запах далекого костра. Найти источник запаха было делом техники. У огня сидели трое: мужчина, женщина и ребенок лет десяти. Тремя ударами Быстрый размозжил три головы, выхватил из костра толстую головешку, кинул на плечо труп ребенка и побежал назад.
Длинная Шея лежала в той же позе, в которой ее оставил муж. Ее трясло, и она никак не могла согреться. Первым делом Быстрый собрал хворост и разжег костер принесенным огнем. Потом он острым осколком распотрошил ребенка (это была девочка), достал печень и подвесил ее над огнем. Длинная Шея поела совсем немного, но, главное, она согрелась. Утром она поела намного лучше. И болезнь отступила. Еды им хватило на несколько дней. Потом у Быстрого была еще одна удачная охота. На этот раз он добыл теленка буйвола. Удача и в дальнейшем сопутствовала ему. В урочный срок Длинная Шея разродилась двумя мальчиками-близнецами. Через какое-то время семья Быстрого прибилась к одному из племен, кочующих по плоскогорью.
На этом история, собственно говоря, и заканчивается. История Быстрого и его жены. А вот близнецы... Множество живущих в данный момент людей являются их прямыми потомками. Мало этого, их прямыми потомками были многие знаменитости. Достаточно упомянуть китайца Кун Цю, известного европейцам под именем Конфуций. Софокл тоже из их рода. И даже великий Леонардо.
Страшно подумать, что бы было, если бы Быстрый не добыл пропитания заболевшей жене. Никто бы из этих людей не родился. Но родились бы другие от той девочки, которую съели будущие родители близнецов. Может быть, они были бы еще более талантливы, чем потомки Быстрого. Кто знает?
Вот одним из ее потомков и мог бы оказаться Джордж Сингх, величайший физик. Но был бы он более велик, чем потомок одного из близнецов Альберт Эйштейн, – вопрос.
К чему я все это? А вот к чему. Наше с вами, уважаемый читатель, существование на свете – есть череда непрерывных случайностей, порой совершенно невероятных. Каждый из нас есть Чудо. Пусть каждый задумается хотя бы над тем, какова была вероятность встречи его родителей. А если при этом учесть вероятность встречи бабушек и дедушек, то сами понимаете, шанс конкретно нашего рождения был минимален.
Вот, например, автор этих строк мог бы запросто не родиться. Шансов практически не было. Как сказал поэт: «Война, да и ежовщина». А вот дожили мои родители до Победы, а потом и до того дня, когда дыхание славных английских парней, Чейна и Стокса, несколько развеяло черные тучи страха над страной победившего социализма. Так что этой книги вполне могло бы и не быть. И вам, мой читатель, пришлось бы коротать время за куда как более скучным чтивом. А может, и наоборот.
И в заключение хочу донести до вас одну мысль: Все мы, живущие на Земле, – вершины черед случайностей. А посему берегите себя и других. Помните, что принося несчастья другим, вы, кроме всего прочего, меняете мир, причем почти всегда – в худшую сторону.
И еще, умоляю вас, не садитесь за руль, выпивши. Помните, что в состоянии опьянения вы представляете опасность не только для себя и участников дорожного движения, но и для остального человечества.
ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ. ПЕЧАЛЬНЫЙ