КОНТУР

В Пиркули мы с Сориным, младшим научным сотрудником Астрофизического отделения Академии наук Азербайджана, прибыли через 6 часов после старта из резиденции отделения, которое находилось в Баку в бывшей мечети.
Это расположение было символично, ибо на Востоке мечеть всегда дружила с астрономией, в отличие от Запада, где церковь посылала астрономов на костер. Поскольку я трясся в кузове грузовика, то настроение у меня было непраздничное. Однако вместе со мной в кузове прибыли долгожданные продукты питания, и потому ребята астрономического кружка Бакинского дворца пионеров при виде такого сюрприза объявили этот день праздником святого Марка и Днем всенародного гуляния.

Меня это вполне устраивало, так как совпадало с моим кредо жизни «Я живу – значит, я праздную». Кстати, в кружке у меня было много сторонников этого направления, но нам приходилось скрывать свою философию, так как она противоречила официальному лозунгу «Кто не работает, тот не ест». Мы считали это утверждение дискриминационным по отношению к тем, кто любил поесть, но не всегда любил первое условие. Я думаю, что человечество в своем большинстве тайно симпатизировало нашему мировоззрению.
С трудом узнав в загорелом и округлившимся парне однокашника Алика, я обнаружил, что все эти добрые улыбающиеся рожи принадлежат друзьям-кружковцам. Они устроили большой гвалт, показывая свое дружеское расположение ко мне. Затем ребята подхватили меня на руки и долго демонстрировали лесу и прозрачному голубому небу мое хрупкое в те времена тело, непривычное к таким эмоциям.

Но что делать – если народ тебя любит, то надо ему до конца испить эту чашу любви. И когда, наконец, чаша была испита, меня уважительно распластали на лужайке. Эдик, как самый старший кружковец и по возрасту и по стажу, объявил:
– Выдать вновь прибывшему праздничный паек, и объединить обед с ужином. В честь прибытия Марка устроить грандиозный костер.

Все одобрительно завопили и кинулись ко мне, чтобы снова продемонстрировать свое уважение, но я, несмотря на полное бессилие, успел проворно вскочить и рвануть от своих обожателей в сторону леса.
Утром я осмотрел место стоянки лагеря. Он расположился в живописном месте будущего, состоявшегося через 10 лет, Пиркулинского заповедника.
Леса, горы и кристально чистый горный воздух, а главное – идеальная видимость неба стали главными условиями создания Азербайджанской обсерватории. Наша экспедиция как раз и была подспорьем для некоторых изысканий.

Кроме получаемого пайка, нам приходилось еще заниматься самообеспечением лагеря. Хлеб мы покупали в ближайшем богатом молоканском колхозе. Там пекли высокие, пышные, а главное – пропеченные хлебы, которые я больше нигде не встречал. В поход за хлебом назначались дежурные, так же, как и на кухню.
Кроме того, мы, мягко говоря, украдкой посещали колхозные сады, не только для того, чтобы обогатить свои знания наличием в них флоры, но и необходимостью, рекомендуемой врачами, употреблять в большом количестве витамины. А они, как известно, содержатся во фруктах, которые, как назло, росли именно в колхозных садах. Против таких научных изысканий колхоз чересчур строго применял конную охрану. Приходилось быть предельно осторожными.

В общем, порядок был у нас образцовый, и я не помню, чтобы между нами возникали какие-либо конфликты. И это – учитывая, что мы жили без руководителя. Сорин приезжал раз в неделю и на следующий же день уезжал.
Коммуна существовала на самодисциплине. Все друг друга давно знали по кружку.
Как-то вечером, когда мы сидели у костра и весело гоготали над каким-то очередным происшествием, из темноты вынырнул Левка. Он как-то смущенно и неуверенно промямлил фразу, из которой мы поняли только одно слово – «волки».

Мы недоуменно переглянулись и потребовали повторить донесение. Левка повторил фразу, которую мы теперь совсем не поняли, и тогда он многозначительно махнул рукой в левую сторону.
Мы обернулись и увидели скопление мигающих огоньков. «Волки», – теперь более внятно и более уверенно произнес Левка, и мы стали пристально присматриваться к огонькам, которые то исчезали, то появлялись. Поскольку никто не желал приблизиться поближе и экспериментальным путем разрешить Левкину задачу, то каждому приходилось вступать в полемику, опираясь на свой опыт общения с волками. Оказалось, что кроме знакомства с волками в зоопарке и в сказке «Красная шапочка и...», другого опыта ни у кого не было.
Наконец после долгой дискуссии все начали склоняться к единому мнению, что это действительно волки, и что сам факт налицо.

...Я задумался над этим фактом и начал присматриваться к блуждающим огонькам. Вскоре я разглядел отдельных крупных особей. Они весело скалили морды, обнажая крупные желтые клыки. Видимо, они танцевали свой ритуальный танец перед вкусным ужином, каким они представляли его себе из нашего пребывания. Мне стало как-то не по себе при мысли, что хотя бы вот тот крупный задиристый волк станет услаждаться мной.
Я услышал, что Эдик принял командование обороной на себя, и мысленно поблагодарил его за инициативу.
– Увеличить пламя костра! – смело командовал Эдик. – Собраться всем поближе! – еще решительнее потребовал он. – Никому самостоятельно не покидать место сбора отряда, – продолжал он настаивать на том, что никому и в голову бы не пришло в данной ситуации. – Слушать всем мои команды, – пользуясь экстремальной обстановкой уже диктаторски предложил он.
На этом его команды исчерпались, и все тревожно задумались об ожидающей каждого участи.

Видя, что с нашей стороны им ничего не угрожает, волки начали продвигаться поближе. Они заканчивали боевое построение. Самый крупный волк с густой шерстью был, видимо, вожак. Именно он командовал волками по нашему окружению. В этот момент мы обнаружили, что дрова кончаются, и костер угрожающе стал затухать. Мы все сгрудились вокруг него, причем каждый норовил залезть в середину кружка, но она была уже занята нашими девочками. Волки, почувствовав нашу идейную слабину, уже метались на расстоянии вытянутой руки. Мысли начали принимать пессимистическое направление.

Я вспомнил пыльный, жаркий, изнывающий зноем, но любимый Баку, в котором я мог бы прекрасно сейчас потеть, но подальше от страшных волчьих клыков. Конечно, я пожалел, что надел сюда лучшие брюки и тенниску, которые теперь привлекали волков именно своей яркостью и новизной. А главное: как я мог не предусмотреть такую обычную ситуацию и приехать сюда, прямо в волчью пасть? А ведь я знал хрестоматийную историю, как печально для козлят закончилась их встреча с волком.
– Что будем делать, господа мушкетеры? – прервал мои грустные мысли не очень уверенный голос нашего вожака Эдика.

Этот призыв к разуму какой-то искоркой всколыхнул не совсем осознанную идею, начинающую рождаться в моем воспаленном от опасности мозгу. Сначала она турбулентно взвихрила, иногда выскакивая отдельной мыслью, пока, наконец, не оформилась в четкую формулу: «Надо принести волкам жертву, но спасти отряд».
«Боже, о чем я думаю! – пронеслось у меня в голове. – Ведь это абсурд!» Но я уже не мог отделаться от этой черной и преступной идеи. «Жертву, принести жертву», – крутилось в голове. Я украдкой посмотрел на ребят, в глубине души имея намерение присмотреть жертву.

«О ужас!» – я встретился с глазами, выдающими себя такими же грязными помыслами. Я присмотрелся – эти глаза у всех были одинаково опасны и омерзительны. Все исподтишка разглядывали друг друга и прикидывали свои шансы на выживание за счет своих друзей, теперь уже ставших будущими жертвами на заклание волкам.

«Так вот почему так опасен утопающий – он тянет даже своего любимого или любимую на дно, ибо это и есть та самая соломинка, за которую готов ухватиться утопающий. И все сейчас готовы ухватиться за жизнь ценой чьей-либо жертвы. Но кто она, пока еще инкогнито, эта жертва?»
И тут, как бы подталкивая нерешительных «друзей» к действию, волки предприняли первую атаку. Они стали прыгать вокруг нас, почти касаясь одежды. Их хищные голодные глазищи сверкали перед нашими обезумевшими от страха лицами. Внезапный страшный вопль отряда испугал волков, и они мгновенно отскочили. Видимо, они еще не встречались с таким массовым ужасным ревом. Их наскок на некоторое время захлебнулся.
Но вскоре их оцепенение прошло, и они снова серым вихрем закрутились вокруг нас. Наше безволие вдруг сменилось безумной всеобщей активностью. Все начали хватать горящие ветки и угрожающе размахивать ими перед мордами дьяволов. Последние почему-то смутились нашей агрессии, но ненадолго. Вожак стаи прикрикнул, вернее, привзвыл на своих подопечных, и они сразу ощерились. Наступление продолжалось. Мы, приободренные отбитой первой атакой, начали увереннее размахивать хворостом, при этом покрикивая нечеловеческими голосами. Однако волки вскоре адаптировались к нашему сумасшедшему мельканию и стали готовиться к следующей атаке.

Поневоле все вернулись к первой возникшей идее – выделить жертву, но вслух пока эта мысль не обсуждалась, хотя и витала в воздухе, как болезнетворная бактерия.

Наконец Эдик решился:
– Друзья, мы в такой ситуации, что необходимо чем-то, а вернее, кем-то, поступиться и принести жертву во имя остальных товарищей, в противном случае всех нас ждет растерзание волками. Помощи ждать не от кого, а костер догорает, – очень популярно информировал нас старшой. – Надо выбрать из нашей среды добровольца-камикадзе. Кто желает выступить в этой героической роли спасителя нашего дружного отряда, прошу поднять руку.

Все это выступление проходило на фоне нашего интенсивного размахивания рук с палками против обнаглевших от нашей безвыходности волков. Однако в момент окончания предложения Эдика все на мгновение замерли, опустив руки вниз, чтобы не быть неправильно понятыми. Даже волки внезапно оторопели от не понятой ими нашей остановки. Вожак стал внимательно присматриваться, а больше принюхиваться к нам, надеясь разгадать наш скрытый маневр.

Итак, добровольцев не оказалось. Я нашел взглядом Алика, нашего первого комсомольца и комсорга класса, который активно посещал все слеты, сборы, совещания и митинги, посвященные комсомольской организации.

Он заметил мой взгляд и осторожно отвел глаза в сторону. Вовка-хулиган, задиравший всех подряд и расправлявшийся со всеми, кто слабее, активно пытался затесаться среди девчат. Боевая Любка, не пропускавшая мимо ни ребят, ни даже девчат без того, чтобы не задеть их, сейчас старалась протиснуться среди двух девчонок, одной из которых была ее старшая сестра. Левка, любитель похохмить или преподнести какую-то каверзу, оказавшись в наружном ряду, бесцеремонно расталкивал стоящих рядом друзей с надеждой войти хотя бы во второй ряд тесно сплоченных товарищей. Одним словом, все были твердо настроены добровольно не стать «добровольцем». И это вполне логично не только для человека, но и для любого живого организма, который борется, пока может, за свою жизнь. Что касается того, чтобы пожертвовать другой жизнью, то для этого всегда найдется оправдание.
Сейчас все думали только об одном: «Кого бы принести в жертву, разумеется, во имя всех». Интенсивность протискивания перешла в подозрительное подталкивание, местами переходящее в выталкивание отдельных членов коллектива из плотных его рядов.
И тут волки, обнаружив, что костер затухает, а в наших руках уже не сверкает огонь, решились на новый приступ. Вожак подал душераздирающий клич, и волки остервенело, как шакалы, кинулись на нас. На этот раз наш истерический вой не остановил их.

Бешено крутя палками и нанося удары по мордам волков, мы приняли бой. А что нам оставалось делать? Я, как имеющий опыт в фехтовании, крутил палкой, как саблей, нанося меткие удары по головам мерзких тварей. Они с воем отскакивали и снова бросались в схватку. У кого-то из нас уже были кровавые укусы, но и на волках были наши отметины. Кто-то удачно нанес удар прямо в морду вожака. Он ужасно взвыл и дал отбой своей банде. Они отбежали на небольшое расстояние и начали, захлебываясь голодной слюной, совещаться.
Мы понимали, что предстоит последняя битва. Помощи ждать было неоткуда. Телефона и радио у нас не было. Мы были одни под прекрасным южным небом. Звезды, еще вчера наши близкие друзья, холодно и безучастно наблюдали за нами, а луна манила нас своими безопасными кратерами и «морями». Наш телескоп молча стоял, грустно склонив свое горизонтальное тело к земле. Он прощался с нами, своими кружковцами, которые верой и правдой служили науке – астрономии.

В отряде начиналась паника. Девчата громко подвывали волкам, и никто не смог бы остановить этот вой. Покусанные ребята уже не сдерживали стонов. Все что-то кричали, предлагали, угрожали и всхлипывали. Никто друг друга не стеснялся. Все прощались, и все по-разному, каждый согласно своему темпераменту.
Я тоже задумался. Мне было о чем подумать. Я жалел, что не успел получить стипендию за последний месяц и славно пропить ее в пивном баре. Конечно, я подумал о бедной маме: сумеет ли она опознать мой череп и кости. Тут я вспомнил, что у меня две макушки, и немного успокоился – узнает. Да и брюки у меня новые, почти не ношенные, правда, перешитые из дедушкиных брюк.

Тут я услышал последнюю команду Эдика: «Ребята, давайте помолимся!» – и все ребята, разумеется, несгибаемые атеисты, как бы спохватившись, начали размахивать руками, крестясь и подсматривая, как это делают другие. Креститься было не к моему семитскому лицу, и я стал вспоминать слова молитвы, которые слышал в синагоге, куда водил меня в детстве дед Моисей. Но кроме первых трех слов «Борух Ато Аденой», я больше ничего не мог вспомнить. Я стал повторять их. На фоне крестившихся рук я один стоял не двигаясь, и это заметили рядом стоящие. Вскоре я почувствовал какое-то давление с боков и сзади.

«Пресс» выдавливал меня из общей массы товарищей. Я напрягался изо всех сил, но неуклонная сила коллектива выдавливала меня вперед и вперед, тут же смыкая освободившееся пространство. Волки уже кончили построение, они окружили нас мертвым кольцом, и в их голодных глазах торжествовала победа. Я уже одиноко стоял впереди отряда. Невозможно передать словами охватившее меня чувство обреченности. Надо стоять так, как я – отвергнутый отрядом, и осязать кожей и костями недалекое мгновение волчьих терзаний. Волки ринулись. Я поднял палку. «Борух Ато Аденой», – успел сказать я, как почувствовал резкий толчок в спину. Отлетая дальше от отряда, в самую гущу волчьих клыков, я успел краем глаза увидеть, что этот классный предательский толчок произвел Алька.

«И ты, Алик», – непроизвольно произнес я. Стая кинулась на меня. Крик, боль и... солнце – все одновременно почувствовал я и ошалело открыл глаза.
Огромное голубое небо ласково склонилось надо мной. На его фоне, как на картине, выделялось смеющееся лицо Альки.
– Как ты узнал, что это я тебя так долго бужу? – с интересом спросил удивленный Алька, с сожалением переставая трясти меня. – Ну и спишь ты, как медведь зимой в берлоге, – укоризненно выговаривал друг.
Дико озираясь, я приходил в себя.
– А где волки? – растерянно спросил я и посмотрел на стоящего рядом Левку.
Его юное смуглое лицо густо покраснело:
– И ты тоже издеваешься. Ну, ошибся я, принял огоньки летящих светлячков за глаза волков. Что вы все теперь никак не отстанете от меня? – с обидой отошел он от меня.
Окончательно проснувшись и осознав, что все предыдущие события, начавшиеся с момента, когда я уставился на огоньки, произошли во сне, я облегченно и глубоко вздохнул:
– О Боже, я жив! А что за аврал такой, что вы все так дружно будите меня? – наконец догадался спросить я.
– Да мы же с тобой дежурные сегодня, – радостно сообщила Любка, находившаяся в тройке будивших меня. – Нам надо за хлебом идти в Ивановку, так что вставай – дорога длинная, – и она многозначительно посмотрела на мои пробивающиеся усики.

Сон сразу слетел с меня. «Сегодня или никогда, – решительно дал я себе слово, как, впрочем, и раньше бывало, когда я видел Любку. – Умываться не стоит, я и так росой умыт, а вот почистить зубы не мешало бы. Так, на всякий случай», – скромно, опустив глаза, подумал я.