ГЛАВА 1. ТРИЖДЫ НЕ ГЕРОЙ

Так случилось, что Акт о полной и безоговорочной капитуляции Германии был подписан дважды – первый раз 7 мая во Франции, второй раз – идентичный текст в ночь с 8 на 9 мая 1945 года в поверженном Берлине. Что же стоит за этой юридической странностью?
29 апреля, в 4 часа утра, когда бойцы Красной армии уже вели ожесточенные бои на подступах к Рейхстагу, Гитлер, окончательно осознав крах построенного им вечного Третьего рейха и неминуемую расплату за содеянное, перед своим самоубийством в подземном бункере рейхсканцелярии продиктовал своей секретарше текст политического завещания…
Его ближайший соратник по партии, рейхсмаршал Герман Геринг не сомневался, что фюрер сделает своим преемником именно его.

Но после Сталинградского разгрома и проигранной Курской битвы до Гитлера от преданных людей доходили сведения, что его любимчик втайне от вождя вместе с министром внутренних дел Генрихом Гиммлером зондирует почву о заключении одностороннего сепаратного мира с Великобританией и США в надежде в будущем убедить их о совместных действиях против Советского Союза, этого сверхлакомого кусочка планеты, которого Бог щедро, но несправедливо, наделил всеми богатствами Земли… Гитлеру в этом новом походе против коммунистов отводилось довольно скромное местечко.
Такое двурушничество дорого обошлось соратникам по партии. В завещании Гитлер сместил Геринга и Гиммлера со всех занимаемых ими постов с полным запретом работы на любой должности в военном или гражданском аппарате Германии. Для таких высоких чинов это было вселенским позором сродни эшафоту.
Своим преемником он назначил ни в чем не запятнанного командующего Военно-морским флотом Карла Деница, а министр пропаганды Йозеф Геббельс стал рейхсканцлером.
Но главой правительства Геббельс пробыл только один день. 2 мая, когда гарнизон Берлина сложил оружие, советские солдаты обнаружили в бункере и во дворе рейхсканцлярии трупы Гитлера, его «однодневной жены» Евы Браун, супругов Геббельс и их шестерых детей в возрасте от 4 до 12 лет… Экспертиза показала, что все они были отравлены.
Ладно взрослые покончили с собой – им и без этого грозила виселица. Но Марта Геббельс, это чудовище в обличии любящей матери, фактически своими руками убила вскормленных ею детей...

Дантист доктор Кунц был свидетелем это чудовищного злодеяния… Перед сном другой доктор сделал ничего не подозревавшим детям укол морфина, чтобы отключить их сознание. Синильная кислота завершила дело – никаких мук и агонии, «гуманная» смерть наступила мгновенно. Ни слезинки не упало ни с лица Йозефа Геббельса, ни с лица его супруги…
Незадолго до этого, сразу после смерти Гитлера, Магда сказала доктору Кунцу:
– Ну вот и настал наш час последовать за великим фюрером. А мои дети скорее умрут, чем будут жить в позоре и унижении. Кроме того, мы с Йозефом боимся, что наши дети попадут в руки Сталина и он сделает их коммунистами.
Надеюсь, читатель простит меня за эти ужасные подробности, но не вспомнить о них я не мог, молодое поколение должно знать и помнить о чудовищной идеологии фашизма и расового неравенства.
Итак, Карл Дениц после смерти Гитлера становится рейхспрезидентом Германии. Как военный, он прекрасно понимал – дальнейшее сопротивление войскам коалиции чревато катастрофой – бессмысленной гибелью сотен тысяч солдат, полным развалом экономики, ближайшим голодом населения… Резервы иссякли – даже столицу обороняли фактически дети… Карл Дениц был сторонником немедленного заключения перемирия с США и Великобританией, и этим хотел спасти значительную часть населения и войск от коммунистов, но считал своей задачей сопротивляться Красной армии до конца.

По его приказу во французский Реймс, в штаб-квартиру союзнических войск, отправилась делегация генерала Йодля с предложением о капитуляции на всех западных фронтах. Йодль даже не мог предположить, какой «радушный» прием ждет его делегацию.
Руководителем Главного командования всех союзных сил в Европе был генерал Дуайт Эйзенхауэр. Именно он в июне 44-го возглавлял высадку союзных войск в Нормандии. С середины войны генерал был и координатором совместных действий с Красной армией, хорошо знал маршала Советского Союза Георгия Жукова и с большим теплом и уважением относился к нему.

Когда Эйзенхауэр узнал о цели появления 5 мая в его ставке германских парламентеров, он заявил, что никаких торгов по условиям сдачи не будет – война должна закончиться одновременно и безоговорочно на Западе и на Востоке. Он пригрозил вообще закрыть Западный фронт для сдачи в плен немецких солдат, что наверняка привело бы к массовой их гибели.
Это резкое предупреждение охладило надежды переговорщиков. 7 мая генерал Йодль получил от гросс-адмирала Деница телеграмму с предписанием без оговорок немедленно согласиться на все условия союзников, и уже через 2 часа началась церемония подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии, который должен был поставить долгожданную точку в кровавой многолетней войне с Германией.

Со стороны СССР на этот документ подпись поставил генерал-майор И. Суслопаров – представитель Ставки Верховного главнокомандования в Реймсе. Сделал это он на свой страх и риск, поскольку Москва почему-то молчала. Шифровка с запретом подписывать Акт поступила позже, когда вся необходимая процедура завершилась.
Сталин отказался признать этот Акт. Он справедливо считал, что этот исторический документ должен быть подписан только в столице поверженной Германии. Капитулировать Германия должна именно в Берлине.

Очень быстро с этими доводами согласились все страны коалиции. Было решено провести повторное подписание Акта, но теперь уже на высшем государственном уровне – верховным командованием всех стран содружества и всех родов войск Германии. Это и произошло в здании офицерского клуба в пригороде Берлина Карлсхорсте в ночь с 8 на 9 мая 1945 года.
Процитирую один из пунктов этого документа, который важен нам для понимания дальнейших событий:
«...Германское Верховное командование немедленно после подписания этого Договора издаст приказ сухопутным, морским и воздушным силам прекратить военные действия, остаться на своих местах, где они находятся в это время, и полностью разоружиться, передав все их оружие и военное имущество местным союзным командующим или офицерам. Не разрушать и не причинять никаких повреждений пароходам, судам и самолетам, их двигателям, корпусам и оборудованию, а также машинам, вооружению, аппаратам и всем вообще военно-техническим средствам ведения войны».
Днем ранее вся Германия – кто рыдая, кто находясь в жуткой депрессии, слушала по радио обращение к народу министра иностранных дел правительства Деница графа Шверин фон Крозига: «Немцы и немки! Верховное главнокомандование вермахта по приказанию гросс-адмирала Деница заявило о безоговорочной капитуляции германских войск. Именно в этот трагический момент нашей истории я обращаюсь к вам.
Никто не должен заблуждаться насчет тяжести тех условий, которые наложат на нас наши противники. Необходимо без всяких громких фраз ясно и твердо смотреть им в лицо. Никто не может сомневаться в том, что грядущие времена будут для каждого из нас суровы и во всех областях жизни потребуют от нас жертв. Но мы не смеем отчаиваться и предаваться тупой покорности судьбе. Мы должны найти путь, чтобы из этого мрака выйти на дорогу нашего будущего».

***
Как и следовало ожидать, когда 9 мая 1945 года гремели салюты Победы в Москве, Лондоне, Париже и Вашингтоне, во многих местах Европы ярые наследники фюрера не собирались сдаваться. Продолжались бои на Греческих островах Крите и Родосе, не сложили оружие портовые города Франции Назер, Ла-Рошель, военно-морская база подводных лодок в Лориане. Не подчинились приказу о капитуляции отдельные гарнизоны в Дании и Норвегии. В Латвии, в Курляндском котле, германские части прекратят сопротивление только 15 мая. На севере Италии небольшие группы немецких войск вместе с русскими коллаборационистами упорно сопротивлялись британским войскам тоже до середины мая.
Особенно тяжелые бои Красная армия вела с остатками группы армии Центр в Чехословакии. Прага ценой значительных потерь была освобождена только 9 мая, а сражения в ее окрестностях продолжались еще несколько дней.
После кровопролитных боев за Вену и ее взятия советскими войсками, от столицы Австрии на Запад спешно отходила огромная группировка потрепанных, но еще вполне боеспособных германских войск – больше 300 тысяч солдат и офицеров, остатки танковых и артиллерийских полков.
Еще в конце 1943 года, когда на всех восточных фронтах произошел коренной перелом в пользу Красной армии и стало ясно, что Германия будет повержена, в Москве министрами иностранных дел стран-союзников была подписана секретная декларация о системе контроля над Австрией…

Согласно приказу, этой операции должны были предшествовать чрезвычайно рискованные действия передового отряда, в задачу которого входил прорыв через отступающие немецкие части.
Проведение этого труднейшей задачи было поручено командиру 7-й Гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майору Д. А. Дрычкину. Сам он вспоминал после войны, что, готовясь к операции, прекрасно осознавал – такой штурмовой отряд, скорее всего, если и прорвется, то с огромными потерями, если не поляжет весь… Если прорвется – это означало конец войне.
Отряд прорыва состоял из одного неполного батальона автодивизии, лучший выпускник 1943 года Военной академии имени Фрунзе, 32-летний майор Иосиф Абрамович Рапопорт.
У него самый большой боевой опыт. С первого дня войны он на фронте, трижды тяжело ранен, воевал в Крыму, на Украине, освобождал Будапешт и Вену, один из немногих офицеров Красной армии за блестяще проведенную операцию на Балатоне награжден полководческим орденом Суворова. Немаловажно, что из всех командиров дивизии он был единственным, кто свободно говорил на немецком и английском.

И еще, Рапопорта знали и уважали за проявленную в боях смелость и тактическую грамотность не только все офицеры 3-го Украинского фронта, но и солдаты. Они считали великой честью служить именно в батальоне Рапопорта…

Под его ведением – самые смелые, проверенные боями солдаты 25 национальностей. Многие из них были намного старше своего командира, но все они уважительно называли его «батяня», «наш батяня-комбат». В его батальоне при любых обстоятельствах – при обороне, при отражении атак превосходящими силами противника, в самых тяжелых боях, при наступлении и форсировании рек – людские потери были всегда самыми минимальными. Больше своей жизни Рапопорт дорожил жизнями своих подчиненных. Любое задание он досконально прорабатывал, чтобы выполнить его с минимальными потерями и максимально возможным успехом. Большезвездные штабисты не раз поражались его неординарному стратегическому мышлению полководца... Напомню, он был только майором – не ах какое высокое военное звание.
Вот и на этот раз всем участникам группы прорыва Рапопорт приказал привести себя в полный порядок, как на парад, побриться, начистить и надеть все ордена и медали, не прятать награды под плащ-палатками…
Всем была разъяснена задача – будем прорываться на броне самоходок, ошарашив противника своим внезапным появлением и выправкой победителей. Ну, а случится бой – тут каждый, от ротного до солдата, знает, что делать…
На первый взгляд, это было самое невероятное и явно авантюрное решение, но Рапопорт прекрасно знал психологию войны и, все взвесив, принял решение – будем действовать именно так. И это, действительно, впечатляюще сработало.
Ранним утром 8 марта отступающие немцы увидели на шоссе колонну советской техники с солдатами на броне. Вместо касок – пилотки, словно и нет страха схватить прицельную или шальную пулю.
Большинство германских солдат понимало, что война проиграна, и завязывать бой с русскими означает реальную возможность быть убитым. Одни просто бросали оружие, выражая готовность сдаться в плен, другие на мотоциклах и машинах сворачивали с шоссе в сторону, освобождая дорогу, третьи бежали в горный лес, сквозь который петляло шоссе… Пока не было ни единого выстрела с обеих сторон…
Но Рапопорт, стоя во весь рост на передовой машине, точно знал, что сведения о появлении русских уже переданы всем германским командирам отступающих колонн, и вскоре им придется вступить в бой. Так и вышло…

На одном из поворотов дорогу советским самоходкам перегородили три «тигра», передняя броня которых выдерживала удары снарядов даже легендарных «тридцатьчетверок».
Сквозь наблюдательные щели командиры танков видели, что с самоходки спрыгнул офицер с перебинтованным глазом, увешанный боевыми наградами, и уверенно направился к передовому «тигру». Рукояткой пистолета он постучал по его корпусу. Из откинутого люка появилась голова командира танка.
Русский офицер без какого-либо напряжения на чистом немецком языке объяснил ему, что он командир авангардного Сталинского Сталинградского корпуса тяжелых танков, что дивизии на подходе, приказал разрядить стволы и во избежание жертв немедленно очистить шоссе… Не дождавшись ответа, он спокойно, не оборачиваясь, направился к своей машине, и солдаты одним махом подняли его на броню…
Как вы догадываетесь, никакого Сталинского бронекорпуса не было и в помине, а до передовых советских частей десятка три километров…
Но такое уверенное поведение русского офицера вызвало у противника моральный шок и полное ощущение близости огромного количества советских войск. Именно на это и рассчитывал командир батальона прорыва.
После некоторого колебания «тигры» все-таки разрядили орудия в воздух и сползли на обочину шоссе, освобождая дорогу. Группа Рапопорта двинулась дальше. А вот дальше...
Немцы, осознав свой промах, решили уничтожить русских «наглецов». Не буду рассказывать подробности нескольких боев советского батальона в гуще вражеских войск. Обратимся к наградному листу майора Рапопорта на звание Героя Советского Союза от 13 мая 1945 года. Цитирую его небольшой фрагмент:
«...Исключительно ценную инициативу гвардии-майор Рапопорт проявил 8 мая 1945 года в боях, исходом которых было соединение наших подразделений с американскими войсками. Его отряд прорвался сквозь крепкую оборону противника и навязал немцам бой в глубине их расположения. Особенно сильный бой произошел на подступах к городу Амштеттин.

Немцы пытались силой тяжелых самоходных пушек ударить отряду в тыл, но благодаря исключительной оперативности майора Рапопорта они были остановлены и захвачены. После этого батальон Рапопорта ворвался в город Амштеттин, все улицы которого были забиты колоннами противника. Сминая вражескую технику, давя живую силу, дивизион самоходных орудий шел вперед… К 13 часам 8 мая этот передовой отряд прошел 83 километра и встретился с передовыми частями американских войск, полностью выполнив поставленную Ставкой задачу, что значительно облегчило продвижение основной группировки Советской армии…
Батальон майора Рапопорта своими силами очистил от немцев несколько сел и три города, взял в плен 35 000 гитлеровцев, среди них 8 подполковников и до 600 офицеров. Отряд захватил следующие трофеи: полное оборудование самолетостроительного завода, 60 танков и бронетранспортеров, более 500 автомашин, около 400 орудий, 86 паровозов, 4000 вагонов и много другого военного имущества.
Тов. Рапопорт проявил отвагу и бесстрашие, высокое умение управлять боем в самых сложных условиях. Тов. Рапопорт Иосиф Абрамович достоен правительственной награды ордена Ленина с присвоением звания Героя Советского Союза».
Это представление командира дивизии гвардии генерал-майора Дрычкина было поддержано и командованием 4-й гвардейской армии. Более того, маршал Толбухин подробно доложил лично главе Ставки о подвиге майора Рапопорта. В истории войны это был единственный случай, когда лично Сталину докладывали не о генерале, а об офицере в весьма скромном звании майора – столь необычна, блестяща и смела была проведенная операция соединения с союзными войсками.

***
Разведгруппа американских войск, которая первая увидела советские самоходки, пробившиеся через Амштеттин, была поражена, ведь в городе и его окрестностях находились 7 боеспособных германских дивизий. Как же такой небольшой отряд сумел прорваться?!

И вот молодой лейтенант Эдвард Юджин крепко жмет руку красному командиру невысокого роста с перебинтованным глазом и говорит, что русские совершили чудо.
К удивлению лейтенанта, советский майор начал отвечать ему на чистейшем английском языке.
– Сэр, – недоуменно спросил американец, – Вы учились в Кембридже? Ваш английский безукоризнен, мои солдаты изъясняются гораздо хуже.
– Нет, – улыбнулся Рапопорт. – Я закончил только биологический факультет Ленинградского университета… А чтобы хорошо знать биологию, надо читать журналы и книги, выходящие в разных странах…
– Сколько же Вы знаете языков?
– Не считал, – пожал плечами русский офицер.
– Да, вы, русские, – удивительный народ, – покачал головой американский лейтенант. – А я вот пока не доучился.
Оказалось, что лейтенант до войны был студентом Висконсинского университета.
– Так, – посмотрел на часы Юджин, – сейчас сюда подъедут мои старшие офицеры. Все, кажется, конец войне! Вот и вернусь в свою альма-матер. Спасибо Вам – займусь и языками!
Буквально через несколько часов к месту встречи с союзниками подошел и мощный механизированный корпус советских войск…
Началось братание, такое же теплое и дружественное, как на Эльбе.
В тот же день американское командование наградило майора Рапопорта престижным орденом Legion of Merit («Легион чести»), который присуждается только за исключительные, выдающиеся заслуги на военной службе в чрезвычайной обстановке. Вручили ему и памятное оружие: десантный карабин и кинжал с гравировками:
«На память о встрече союзных войск».

Прорыв батальона Рапопорта 8 мая 1945 года через отступающую 300-тысячную группировку германских войск в Австрии вошел редкостной, золотой страницей в анналы советской и мировой военной истории. Его и сегодня изучают в Военных академиях. Казалось бы, Звезда Героя должна была по заслугам лечь на грудь Иосифа Рапопорта рядом с его многочисленными наградами. Да не случилось.

Командование Южной группой войск не поддержало представление И. А. Рапопорта к званию Героя Советского Союза. Вместо Золотой Звезды ему вручили орден Отечественной войны I степени. Тоже высокая награда за боевые подвиги. Но даже американцы наградили советского майора более весомым по значимости орденом.

Чем же руководствовались высшие советские генералы и маршалы? Всему виной был весьма непритязательный случай, который характеризовал Иосифа Рапопорта, с одной стороны, как человека с исключительным чувством справедливости и верности долгу, а с другой – военного, нарушившего субординацию…

Случилось вот что. В один из дней мая, когда боевые действия практически закончились, и эйфория полной победы витала не только в воздухе, майор Рапопорт был дежурным по штабу. Внезапно ему сообщили о ЧП в расположении дивизии. Легковой «опель» на бешеной скорости насмерть сшиб молодого лейтенанта из недавнего пополнения батальона Рапопорта.

Машину задержали, ее водитель, как говорят, лыка не вязал – был вдребезги пьян. Вся машина забита трофейным спиртным, видимо, из особого интендантского склада. По документам водитель оказался адъютантом командира корпуса резерва главнокомандующего. Рапопорт понимал, что шум из-за этого инцидента начальство поднимать не станет, никакого серьезного расследования не будет и наказания виновный не понесет.
Понимал он и то, в каком ужасном состоянии будут родители погибшего лейтенанта, когда узнают, что их сын убит не на поле боя с врагами, а фактически от рук армейского хулигана, да еще и в офицерской форме.

В сердцах дежурный по штабу разбил несколько бутылок о капот машины и наотмашь влепил пощечину пьяному мерзавцу. После этого пошел надлежащим порядком оформлять это происшествие и писать письмо родителям погибшего. Солдаты Рапопорта, привыкшие в боевой и мирной обстановке брать пример со своего командира, вдребезги разнесли весь спиртной арсенал адъютанта, а его самого заперли в подвал…

Через несколько часов в штаб дивизии понеслись сверху громы и молнии, грозные звонки об уголовной ответственности майора Рапопорта по законам военного времени за задержание адъютанта при выполнении им ответственной задачи и ее срыв.

А вскоре прибыли и военные следователи… Да, беда, когда недопили начальники с генеральскими звездами. Такое боевое задание сорвал им какой-то майоришка… Под трибунал его закатать, чтобы впредь неповадно было поднимать руку на представителя командования!.. Расследование шло не о причинах гибели 21-летнего лейтенанта, а о «расправе» с боевым офицером Советской армии.

Много сил приложили непосредственные начальники Рапопорта, чтобы спасти своего офицера, награжденного за храбрость и мужество полководческим орденом Суворова. От трибунала, с большим трудом и риском потерять и свои звезды, спасли, а вот на документах о представлении майора Рапопорта к званию Героя Советского Союза появилась жирная печать: «ОТКАЗАТЬ».
Судьба – злодейка, трудно поверить, что такое случается: в истории Великой Отечественной войны был единственный случай, когда один человек трижды за свои военные подвиги на разных фронтах был представлен к званию Героя, и трижды получал отказ. Нетрудно догадаться, что это был именно Иосиф Абрамович Рапопорт.

Первую Золотую Звезду он должен был получить за переправу через Днепр в 1943 году, вторую – за блестяще проведенные боевые операции в Венгрии, особенно при освобождении Будапешта, на неприступном, казалось, плацдарме, который немцы называли «Королева Маргарита».

***
К сожалению, уходит о войне настоящая, солдатская, правда… За словесной трескотней в святой День Победы: «Можем повторить!», «До Праги – за день!», «Не смешите наши Искандеры», за штурмом фанерного Рейхстага, построенного под Москвой за бешеные деньги, вместо реальной помощи ветеранам и тем, кто на трудовом фронте в тылу приближал конец войны, за детскими колясками в виде легендарного танка «Т-34» – нет подлинного величия Победы… Так, никчемный, все чаще пустой ритуал без душевной теплоты…

Да, звучат правильные слова: «Родина должна знать своих героев!» Бесспорно, должна. Но сколько их, еще не найденных, лежат под землей безвестными, брошенные своими командирами и забытыми?! А вместо них нам представляют мнимых или совсем вымышленных героев, вроде 28 панфиловцев… Вот почему я решил рассказать вам о некоторых реальных подвигах трижды не награжденного, но, бесспорно, трижды Героя Советского Союза Иосифа Абрамовича Рапопорта. О нем в военные годы слагали легенды, да кто о них знает сегодня?..
А тогда действительно знали. По боевым листкам фронтов, на которых воевал. Да и вся грудь в боевых орденах и медалях. Что говорить – профессиональный военный. Но в том-то и дело, что Иосиф Абрамович Рапопорт пошел на фронт простым ополченцем, не имея никакого военного образования. Как мы знаем, он был биологом…

***
В середине июня 1941 года в коридоре биологического факультета Московского университета появилось объявление, что 27 июня состоится защита докторской диссертации Иосифом Абрамовичем Рапопортом. Университетская профессура знала об этом ученом из Института экспериментальной генетики, который подавал большие надежды. Стать доктором наук в 29 лет – это дорогого стоит, это под силу совсем немногим. Молодой ученый занимался наукой, которая и сама была очень молода и делала свои первые, но вполне уверенные шаги в обширном поле человеческих знаний об эволюции и развитии всего живого на Земле.

Генетика тогда будоражила умы и студентов, и академиков. Все с нетерпением ждали объявленной защиты. Но она не состоялась… 22 июня началась война.

На следующий день с утра, после объявления всеобщей мобилизации, у районного военкомата уже толпился народ – шла запись в ополчение. У одного из столов офицер, просмотрев документы стоящего перед ним молодого крепыша, отложил их в сторону и удивленно спросил:
– Иосиф Абрамович, Вы хотите на фронт?
– Да. Именно так.
– Но Вы – ученый, и по указу товарища Сталина Вам положена бронь. Грамотные специалисты Родине нужны и в тылу. Крепите оборону, занимайтесь своей наукой…
– Науку я наверстаю и после войны… А сейчас посмотрите – германские танки утюжат наши поля, горят Белоруссия, Украина... Там мои родители. Что же отсиживаться в тылу?!. Надо страну защишать… Я в аэроклубе занимался, с парашютом прыгал… Может, направите меня в летное училище?
– Это Ваше твердое решение?
– Тверже некуда!

– Ну, хорошо, – заключил военком, – только летчиков и танкистов нам пока хватает. А вот политруков и младших боевых командиров – совсем в обрез. Мы Вас направляем на трехмесячные общеармейские командные курсы «Выстрел». Выйдете оттуда старшим лейтенантом – и сразу на фронт, коль так решили… Другие правдами и неправдами себе бронь от призыва в армию заранее обеспечили. А Вы… Удачи, Иосиф!

В октябре 1941 года старший лейтенант Иосиф Рапопорт уже командовал батальоном на Крымском фронте. Гитлер считал быстрый захват Крыма делом особой стратегической важности. Этот полуостров представлял собой великолепный плацдарм для авиации и флота, он давал возможность полного контроля над Черным и Азовским морями. Отсюда открывалась дорога на Кавказ к грозненской и бакинской нефти и к границам Британской Индии.
К тому же, немцы вообще считали Крым своей исконной территорией, где еще в III веке нашей эры поселились готские племена. После оккупации Крыма предполагалось выселить все население полуострова и переименовать его в Готенленд – Страна готов.

Именно к Крыму в первую очередь и были направлены лучшие германо-румынские танковые, артиллерийские и пехотные дивизии, получившие боевой опыт в Польше и Франции, под командованием самого известного генерала Э. фон Манштейна.
Советский Крым, «советский непотопляемый авианосец», по словам командования, оказался совершенно не подготовленным к войне. Двухлетняя эйфория от «нерушимой» дружбы Сталина с Гитлером сыграла свою роковую роль – в тяжелых боях, ценой огромных людских потерь полуостров продержался только 30 дней. Оборонять Крым было фактически нечем. В батальоне Рапопорта – всего одна вооруженная рота с необученными новобранцами, гибнущими на его глазах.

Сам комбат вспоминал об этих днях обороны Крыма так: «Это была просто кровавая мясорубка... У немцев было полное превосходство на земле, на воде и в воздухе. Мы воевали почти безоружные...»

Где, на каких близлежащих полигонах стояли готовые к сражению новейшие советские танки с непробиваемой броней? На каких складах лежали так нужные солдатам тысячи пулеметов и миллионы произведенных на заводах винтовок?

Рядовой стрелок 51-й армии, оборонявший Крым, Абдурамах Бариев с горечью рассказывал, что когда его батальон прибыл в Крым, на 600 человек им было роздано всего 18 винтовок. Остальные стояли перед немцами кто с лопатой, кто с киркой.

250-дневная оборона Севастополя – это отдельная трагическая страница обороны Крыма. Но и эту крепость на берегу Черного моря из-за нехватки боеприпасов и огромных потерь пришлось оставить. В начале июля 1942 года последние командиры и солдаты гарнизона были эвакуированы в Керчь на подводных лодках и маломерных судах.

Больше 200 тысяч убитых, раненых и взятых в плен – таковы потери Советской армии при обороне Крыма. В это трудно поверить, но в Крыму не порой, а массово солдаты и матросы воевали и саперными лопатками, и голыми руками.

Военно-историческое общество России под руководством бывшего министра культуры господина Мединского (автора многих «розовых мифов» о войне и нового школьного учебника истории) наверняка возбудится и будет проклинать и уличать меня в некомпетентности и искажении исторической правды о героической обороне Крыма. Я и не отрицаю, она была даже сверхгероической. Но пусть обращаются не ко мне, а к тем, кто защищал Крым.
Вот как оценил впоследствии поражение 51-й армии заместитель командующего Павел Батов: «Крым мы не удержали. Однако нужно сказать и следующее: эта армия, созданная наспех, плохо вооруженная, в течение тридцати дней сдерживала одну из лучших армий гитлеровского вермахта. Немцы понесли большие потери, а главное – было выиграно время для эвакуации в Крым одесской группы войск, без чего вряд ли была бы возможна длительная оборона Севастополя».
Но вернемся к герою нашего повествования – старшему лейтенанту Иосифу Рапопорту. Красноармейцы, воевавшие в батальоне Рапопорта, считали его лучшим командиром дивизии. В боях он был всегда впереди своих солдат и никогда не посылал их на верную и ничем не оправданную смерть. Все задачи, поставленные перед батальоном, он просчитывал до мелочей, часто поражая старших начальников своим аналитическим умом военного стратега…
Он никогда не ел отдельно от солдат, и его котелок был всегда доступен каждому… Ни одного тяжелораненого командир не оставил без должного внимания и не успокаивался, пока не отправит его в госпиталь или не предаст земле погибших. Так будет всю войну.
Один из его подчиненных написал в письме домой: «Я жив, слава Богу, и во многом благодаря своему командиру. Он очень бережет солдат...»
Там, на фронте, во время короткого затишья, Рапопорт вступил в партию. Это не давало ему абсолютно никаких преимуществ, кроме одного: в случае пленения первым пойти под расстрел как еврею, как офицеру и коммунисту. Просто старший лейтенант Рапопорт был очень советским человеком, и верил в светлое будущее своей страны. Так воспитал его комсомол.
В одном из тяжелых боев за Крым Рапопорт получил два тяжелых ранения в руку с переломом лопатки. Через Керченский пролив его с трудом удалось отправить в бакинский госпиталь последним пароходом.
Лечение длилось два месяца. Едва затянулись раны, он снова просится на передовую, объясняя, что боль вполне терпима, но его, как опытного офицера, направляют командиром заставы в… Иран, на границу с Турцией. Ставка опасалась вступления Турции в войну на стороне Германии, и на границе было неспокойно.
Иран в это время, вынужденно оккупированный советско-британскими войсками, играл огромную стратегическую роль. Через него по Персидскому коридору, связывающему Персидский залив с Каспийским морем на территории Азербайджана, по железной дороге и шоссе непрерывным потоком шли ленд-лизовские грузы для СССР.
Коридор этот охраняли 30 000 советских солдат… Но до войны Персия приступила с помощью Германии к коренной модернизации своей экономики и промышленности. Там работало много немецких инженеров и рабочих. И, естественно, разведчиков, которые с началом военных действий превратились в опытных диверсантов.
Застава Рапопорта отлавливала дезертиров из Красной армии, обезвреживала подрывников, пытавшихся дезорганизовать работу транспортных магистралей. Не раз Рапопорту приходилось улаживать этнические конфликты иранских племен, стараясь предотвратить кровопролитие…
Это был такой своеобразный, невидимый фронт, на котором можно было в любое время подорваться на хорошо замаскированной мине или получить из засады снайперскую пулю.
Способного офицера заметили «в верхах», и в самом начале 1943 года старший лейтенант Иосиф Рапопорт по предписанию отбывает в Москву, в Военную академию им. Фрунзе, на ускоренный курс, готовивший начальников полковых штабов. За 6 месяцев курсантам предстояло освоить обширную программу нескольких лет…
Познание нового захватило молодого офицера… Это было очень, очень далеко от его любимой биологии. Но шла война.
Рапопорта больше всего интересует тематика неравного боя и возможность победы в нем именно малыми силами… Перед его глазами вся история войн минувших тысячелетий, карты и описания сражений, нетрадиционная тактика полководцев. Для защиты диплома он выбирает сложнейшую тему «Разгром Ганнибалом римлян при Каннах в 216 году до н. э.».

***

Совершенно случайно об учебе Рапопорта в Военной академии узнает профессор А. С. Серебровский, заведующий кафедрой генетики МГУ, где Иосиф Абрамович и должен был защитить 27 июня 1941 года свою докторскую диссертацию. К счастью, все таблицы и слайды сохранились. Серебровский встречается с Рапопортом и предлагает ему не терять шанс, пусть и война, и новая профессия, но нужно поднапрячься и защитить отложенную на неопределенный срок важную для науки диссертацию по генетике.

У Рапопорта по всем военным дисциплинам только отличные результаты. Начальник Академии, знакомый с его биографией, не был удивлен просьбой курсанта о краткосрочном отпуске, и дал ему сутки для решения личных дел.

Так 5 мая 1943 года в стенах МГУ с блеском прошла уникальная защита докторской диссертации по генетике курсантом Военной академии… Старший лейтенант Иосиф Рапопорт становится доктором биологических наук. А уже через полтора месяца он с таким же успехом защищает и свое военное исследование – его работа о тактике Ганнибала признана лучшей на курсе.
Теперь уже капитан Красной армии Иосиф Рапопорт получает сразу два предложения остаться в Москве. Военная академия предлагает ему место старшего преподавателя на кафедре военной истории, а вице-президент Академии наук СССР академик Л. А. Орбели просит вернуться к научной работе – все необходимые документы об освобождении его от армии уже подготовлены.

Никаких колебаний у новоиспеченного капитана Рапопорта не было. Выбор он сделал однозначно и бесповоротно – только на фронт! Там его военные знания сейчас важнее гражданских дел.
Да, поминальный звон колоколов все чаще и чаще звучал в больших и малых городах Германии. Потоки похоронок шли в Фатерлянд с Восточного фронта. Но шли они и в обратном направлении, в советские города и села, с линии фронта от Мурманска до Черного моря… Смерть щедро собирала свою жатву с обеих сторон. Долгожданный перелом в войне для СССР уже все же произошел, и пусть медленно, но переходил в освободительную фазу.
Позади были Сталинград и Курская дуга.

Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый.
Снег шершавый, кромка льда.
Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, –
Ни приметы, ни следа…

Так Александр Твардовский всего в нескольких строках в поэме «Василий Тёркин» описал трагедию водной переправы войск. Лучше и образнее, пожалуй, не скажешь:

Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, –
Ни приметы, ни следа…

Да, переправы через крупные реки больших воинских соединений всегда были битвами с ужасающими порой потерями живой силы и техники.
К осени 1943 года, освободив значительную часть Украины и Белоруссии, 5 советских армий уперлись в Днепр на участке протяженностью в 750 километров. Днепр – третья по величине река Европы шириной до трех километров.
Забегу немножко вперед… Форсирование Днепра продолжалось четыре последних месяца 1943 года. Ноябрь и декабрь – это уже зима.
Для Гитлера рубеж Днепра был последней надеждой сдержать мощное наступление Красной армии, дать передышку своим войскам и подтянуть оставшиеся резервы. Потерять рубеж Днепра – означало открыть Сталину ворота в Европу.
В районе переправы через Днепр, на его низменном левом берегу, Советская армия сосредоточила 2 650 000 солдат, 50 000 орудий, 2400 танков, что значительно превосходило силы Германии на Днепре.
Но немецкие войска имели огромное преимущество – их прекрасно укрепленные позиции располагались на правом, очень высоком, берегу этой реки. Отсюда вся водная поверхность могучего Днепра была как на ладони и хорошо простреливалась.
Перед обрывом правого берега – минные поля, раздирающая тело в клочья колючая проволока в несколько рядов. Если и удастся переправиться русскому солдату на правый берег, он тут и ляжет убитым… На картах Генштаба Германии река Днепр называлась Восточным неприступным валом.
Сначала советское командование решило ударить по укреплениям немцев с тыла – сбросили десятитысячный десант. Это был грандиозный просчет командования. Сброшенные из-за сильного зенитного огня с большой высоты и потому рассеявшиеся на 100 километров, десантники без пушек оказались просто живой мишенью для сотен немецких танков, оборонявших Днепр. Практически весь десант был уничтожен. Лишь немногим удалось избежать гибели и уйти в партизанские леса.

***
«Скорее Днепр потечет вспять, чем русским удастся переправиться!» – так оценивал мощь Восточного вала сам Гитлер.
Но русские все-таки переправились. Освободили Киев и промышленную зону так необходимого для нужд страны Донбасса. Другой вопрос, какой ценой далась нам эта переправа. Помните слова песни 10-го десантного батальона из фильма Белорусский вокзал: «Мы за ценой не постоим!»? При переправе через Днепр мы за ценой действительно не постояли – тогда погибло и утонуло в ледяной воде больше 400 000 советских солдат и офицеров, больше одного миллиона ранено. Чудовищные потери! Такова цена только одной переправы.
А впереди были еще Висла, Дунай, Одер, десятки больших и малых рек… Но все же битва за Днепр стала одним из крупнейших сражений в мировой истории. Все возможные штатные плавсредства были использованы войсками в полной мере, но их катастрофически не хватало. Поэтому основные силы форсировали Днепр на подручных средствах: рыбацких лодках, плотах из бревен, бочек, стволов деревьев и досок.
Наибольшей проблемой была переправа тяжелой техники – артиллерии и танков, десятков тысяч автомашин. На многих участках войска не смогли быстро переправить ее в достаточном количестве на плацдармы, что вело к затяжным боям по их обороне и расширению и увеличивало потери советских войск.
Вся тяжесть форсирования реки легла на стрелковые части. Ставка издала приказ по всем армиям: кто первым переправится на правый берег и хотя бы в течение суток удержит занятый плацдарм, получит орден Ленина и станет Героем. Именно поэтому солдаты не зря говорили: «Если переживешь Днепр – будешь жить вечно!», ведь остаться живым под постоянными мощными бомбежками германской авиации, под всесокрушающими ударами артиллерии и минометов шансов было ничтожно мало.
Вот здесь, на Днепре, в районе Черкасс, после окончания Военной академии и воевал капитан Иосиф Рапопорт. Он был начальником штаба 184-го стрелкового полка. Именно здесь его батальон первым переправился через Днепр в одном из самых опасных мест.

***
Получив приказ о переправе на определенном участке реки и изучив по разведданным расположение и укрепления врага, начальник штаба понял, что бессмысленно погубит своих солдат, они не смогут в лоб, по крутому обрыву, занять нужную высоту.
Надо найти хотя бы малейшую щель в обороне противника. Наверняка она есть… Если проникнуть через нее и неожиданно ударить сбоку или с тыла по заданной высоте вражеской обороны – задание наверняка будет выполнено. Вот где он хотел применить свои тактические знания, полученные в Академии.
Кто ищет – тот и найдет. Капитан Рапопорт такую щель после нескольких дней тщательного изучения местности все-таки нашел, правда, в расположении дивизии другой армии, стоящей впритык к его 184-му полку.
Он договорился с ее командирами, что его штурмовой батальон в случае необходимости будет поддержан артиллерией соседей. Рапопорт по радио сообщает своему комдиву о решении переправить батальон на другом, более безопасном участке, на что получает приказ выполнить переправу в указанном ранее месте или окажется под трибуналом.
Это была не просто словесная, а реальная угроза расстрела. В условиях войны отказ выполнять приказ приравнивался к измене Родине. Но коммунист Рапопорт отвечает комдиву, что в данной ситуации расстрел ему не страшен, и под гром многоэтажных матюгов, не получив разрешения на проведение задуманной операции, вешает трубку.
Ночью его разведчики и саперы, тихо убрав часовых и мины, сделали проход в заграждении колючей проволоки. Батальон под руководством командира бесшумно, без потерь, благополучно переправился на подручных средствах на правый берег Днепра, углубился в расположение противника и на рассвете ударил с тыла по гарнизону, оборонявшему нужную им для взятия высоту.
Немцы в ужасе подумали, что Красная армия где-то прорвала их оборону, долго не сопротивлялись и покинули позицию. Но вскоре, опомнившись, начали яростный штурм потерянной высоты…
Несколько суток без сна и отдыха батальон Рапопорта, врывшись в землю на пятачке правого берега, отражал непрекращающиеся атаки противника. За это время его 62-я дивизия смогла в этом месте навести переправу, форсировать Днепр, и, в конце концов, после упорных боев прочно закрепилась на занятом плацдарме.
Ставка сдержала слово – 32 солдата и офицера 62-й дивизии стали Героями Советского Союза. Капитана Рапопорта среди них не было – командир дивизии под трибунал его не отдал, но вычеркнул из списков на представление к званию Героя. Вместо ордена Ленина за форсирование Днепра капитана Рапопорта наградили орденом Красного Знамени.

Отношения с командиром дивизии не сложились. Однажды тот во время тяжелого боя бросил своих подчиненных и трусливо бежал, боясь окружения. Капитан Рапопорт взял на себя ответственность за судьбу однополчан, забрал всех раненых, которых бойцы несли на своих плечах, и, умело обороняясь, вывел их из неминуемого котла в расположение советских войск. А там его ждал бежавший и никем не наказанный комдив. Рапопорт перед всем строем назвал своего командира трусом. Тот схватился за пистолет. Солдаты Рапопорта повисли на его плечах, защищая своего комбата.
Скандал с трудом замяли, но строптивого гвардии капитана, который совершил на Днепре действительно выдающийся подвиг, сохранивший жизни тысячам солдат, перевели в Венгрию, в другую дивизию, где он уже до конца войны воевал в полном сердечном согласии с генерал-майором Дмитрием Аристарховичем Дрычкиным.

В Венгрии, в боях за Будапешт и у озера Балатон, капитан 7-й Гвардейской воздушно-десантной дивизии Иосиф Абрамович Рапопорт во второй раз был представлен к званию Героя Советского Союза.
Процитирую из представления к этой высшей награде несколько кратких описаний его боевых успехов только за один месяц:
«03.12.1944 г. батальон гв. капитана Рапопорта выбил упорно сопротивляющегося противника из населенных пунктов Потой, Фельшеньек, Сабад-Хидвен. Проявив разумную инициативу, на плечах у противника перебрасывает пехоту через минированный мост канала, соединяющего озеро Балатон с р. Дунаем, и с ходу захватывает крупнейший пункт обороны немцев город Мозекомаром.

4.12.1944 г. батальон отражает 14 атак 40 танков и батальона противника, удерживает мост и плацдарм на северном берегу канала.
8.12.1944 г. в ночном бою батальон Рапопорта выбивает противника из важнейшего опорного пункта Балатон Факояр, захватывает основные шоссейные дороги, железнодорожную станцию и в течение нескольких суток отбивает 12 танковых и пехотных контратак.
С 22.12 по 25.12.1944 г. тяжелые бои на подступах к г. Секешфехервар. В этих боях батальон Рапопорта уничтожил 1000 немцев, подбил 12 танков, 8 бронетранспортеров, подавил 16 огневых точек противника, захватил 220 пленных.
Во время этих боев гв. капитан И. А. Рапопорт беспрерывно находился в боевых порядках, умело обеспечивал действия пехоты с приданной артиллерией. 25.12.44 г., будучи тяжело ранен, он не ушел с поля боя до отражения батальоном всех контратак».

***

Увы, и во второй раз командир батальона Иосиф Рапопорт не стал Героем Советского Союза.
В военном архиве, удивительно, сохранились все необходимые документы Представления о его награждении, но ни слова нет, почему это высокое звание ему так и не было присвоено. То ли потому, что в его документах зримо присутствовал этот пресловутый 5-й пункт о национальности, то ли по ошибке штабных офицеров, не вовремя представивших документы в высшую инстанцию.

Но давайте все же приоткроем завесу того, что на самом деле стояло за скупой строкой: «За личную храбрость и бесстрашие достоин звания Героя Советского Союза». Расскажу только об одном эпизоде, а подобных на Балатоне было множество.
Взятый батальоном Рапопорта город Мозекомаром составлял самый важный укрепленный центр линии «Королева Маргарита» – он закрывал дорогу на столицу Венгрии Будапешт.
Трудно представить, но весь ночной бой длился всего 15 минут. Ошарашенный противник, полагая, что город взят русской «дивизией» (столь стремителен был удар), бежал из города, опасаясь окружения. Батальон выбил целый немецкий полк, в несколько раз превосходящий его по количеству солдат и усиленный танками, артиллерией и тяжелыми минометами. Комбат прекрасно понимал, что немцы очухаются от непривычного им ночного боя и сделают все возможное, чтобы вернуть укрепрайон. Так и произошло.
Уже на рассвете, с первыми лучами солнца, немецкие танки в сопровождении батальона пехоты двинулись на окопы, занятые русскими. Это был уже почти конец войны, и немцам противостояли не необученные ополченцы, как это было под Москвой в 1941-м, а гвардейцы-десантники, освободившие от врага не только свою землю, но уже и часть Европы. Только их была совсем горстка.
Пехоту немцев отсекли сразу, а вот танков было так много, что артиллеристы не успевали перезаряжать пушки. Внезапно несколько машин загорелись, а из окопов на другие понеслись огненные стрелы, похожие по действию на фаустпатроны. Немецкие танкисты с таким ракетным оружием русских еще не встречались, и противник в недоумении сначала остановился, а потом танки начали пятиться назад, едва не давя своих автоматчиков.

Удивить – значит победить. Кто же так неожиданно помог батальону Рапопорта отстоять взятый им Мозекомаром? Да никто. Сами справились. Благодаря удивительной «заначке» комбата, которую он применил впервые в Советской армии.

Дело было так. За две недели до этого десантники захватили двух немецких солдат – чехов по национальности, которые охраняли склад «Фаустпатронов». Этот противотанковый гранатомет поступил в германские войска осенью 1943 года и был предназначен специально для ближнего боя – он прожигал броню в 140 миллиметров. У пленных была и инструкция по применению этого нового и очень эффективного оружия…
Прекрасно зная немецкий и чешский языки, комбат перевел документы и скрупулезно изучил их. Пригодились и пленные. Они стали инструкторами и обучили применению этого гранатомета выделенных Рапопортом бойцов. Только после того, как те сдали экзамен на подбитом танке, комбат отправил захваченных чехов в штаб дивизии.
И вот теперь, у Мозекомарома, батальон Рапопорта впервые и применил эту фартовую «заначку» – немецкое оружие – против немецких же танков. Ну а потом, как следует из наградного документа, комбат был тяжело ранен в голову с потерей левого глаза. Истекающего кровью, его доставили в полевой госпиталь и сразу же начали готовить к срочной операции. И здесь капитан Рапопорт проявил свои высокие качества офицера.

Самой большой ценностью в армии он считал прежде всего жизнь своего подчиненного. Когда капитан увидел, что санитары сняли с операционного стола простого солдата, чтобы освободить место для него – старшего по званию, он высказал начальнику госпиталя все слова, которые вслух не принято произносить в приличном обществе, и лег под нож только после того, как полковой хирург прооперировал рядового. Глаз спасти не удалось…

Пока Рапопорт лежал в госпитале, на Венгерско-Австрийской границе и на подходе к Вене его 7-я гвардейская воздушно-десантная дивизия вела тяжелые бои с большими потерями. Немцы сопротивлялись отчаянно. Дивизия потеряла три четверти командного состава, погибла большая часть батальона Рапопорта, с которой он воевал на Балатоне. Ноющая боль в месте удаленного глаза наслаивалась на боль сердца – гибли его солдаты. Рапопорт настаивал на досрочной выписке из госпиталя. Ему неизменно отвечали: «Рано!»

И однажды ночью капитан сбежал. Без документов. Любой патруль мог посчитать его дезертиром. Повезло – не напоролся, на попутках добрался до своей дивизии и вновь встал во главе своего батальона.
***
Какова роль армейского батальона? Это всегда острие любой атаки! Это солдаты, которые первыми врываются во вражеские окопы и бьются до последнего. Бывает, и нередко, гибнет весь состав. У Рапопорта в батальоне всегда минимальные потери, о боевых подвигах командира из центральных газет, устной и печатной «Солдатской правды» знает вся армия.
Удивительно, но знает и Гитлер. В Австрии у него последняя надежда сдержать натиск Красной армии. Отходящие на Запад войска должны взорвать в Вене все переправы через Дунай – все до единой! Гитлеровцы это и сделали: рухнули в глубину Дуная все его красавцы-мосты. Все, кроме главного – Имперского!
Под опоры моста уже были заложены сотни килограммов взрывчатки, но по нему еще продвигались последние отступающие части. Мост тщательно охранялся отборным полком СС. Германские саперы ждали сигнала. Взорви немцы мост – и переправа через Дунай станет сродни Днепровской. Но Дунай гораздо многоводнее и шире.
Гитлер понимает – безвозвратные потери советских войск здесь могут стать неисчислимыми. Вот и может наступить минута долгожданного перелома в пользу Германии!
Но ему докладывают, что мост взорвать не удалось, что русский ночной морской десант, а потом и пехота при мощной дымовой завесе захватили подходы к мосту по обеим сторонам Дуная, нашли и сняли с опор заложенную взрывчатку. Выбить русских тоже не удалось. Боевые газеты красных сообщают, что эту операцию дивизии разработал и блестяще провел со своим батальоном майор Иосиф Рапопорт.
Гитлер вне себя, над расположением советских войск его самолеты сбрасывают сотни тысяч листовок, в которых германское командование обещает огромные деньги и свободу тем, кто доставит в их расположение живого или мертвого Рапопорта.
За венские бои и личное мужество майор Рапопорт получит полководческий орден Кутузова и орден Отечественной войны. Но в освобожденной уже Вене у него начнется нагноение глазной раны. Лечь в госпиталь – значит, вновь надолго отстать от своей дивизии. Рапопорт берет для сопровождения автоматчика и отправляется в клинику Венского университета. Там он находит нужного хирурга. Профессор категорически отказывается делать операцию под местным наркозом, заявив, что без общего наркоза не обойтись, и вообще, товарищу офицеру необходимо длительное лечение в стационарном госпитале.
В своих скупых воспоминаниях о войне Рапопорт обошел эту тему – как ему все же удалось «уломать» врача. Операция прошла успешно, и с уже постоянной повязкой через глаз майор продолжил без госпитализации боевой путь в своей 7-й воздушно-десантной дивизии 4-й Гвардейской армии.
А после Вены случился и тот подвиг, когда батальон Иосифа Рапопорта прорвался сквозь мощную 300-тысячную группировку немцев и соединился под городом Амштеттен с американским частями. Но и третья Звезда Героя на грудь уже гвардии-майора, как мы знаем, так и не легла.
После войны ветераны, сражавшиеся на разных фронтах в батальоне И. А. Рапопорта, неоднократно обращались в Правительство страны и Наградной комитет Вооруженных сил СССР с просьбой разобраться и исправить допущенную несправедливость по отношению к их командиру.
К сожалению, их ходатайства власть проигнорировала. Основание для советского времени весомое – в 1948 году Иосиф Абрамович Рапопорт был исключен из партии.

ГЛАВА 2. ОПЕРЕДИВШИЙ ВРЕМЯ

Осенью 1945 года майор И. А. Рапопорт был демобилизован из армии и вернулся домой, в Москву. За плечами вещевой мешок с немногочисленными «трофеями» – карабином и кинжалом, подаренными американцами. Он вернулся с тремя тяжелыми ранениями.
Сын Рапопорта Руальд вспоминает: «Отец не любил рассказывать о войне, хотя она постоянно преследовала его, и десять лет спустя он часто по ночам выкрикивал команды типа: “Артиллерия, поддержи нас! Ориентир – сосна со сломанной вершиной!”
Как-то на мой вопрос, что ему больше всего запомнилось на войне, он ответил: “Вот ты только что разговаривал с человеком, а на дереве висят его кишки. Нет уже этого человека... ”
Отец говорил: “То, чего боишься – с тобой и случится. Ничего бояться не надо!” Это был его жизненный принцип, который он соблюдал до конца своих дней».

***

Едва обняв жену и ребенка, Рапопорт отправился в родной институт – Институт экспериментальной биологии, который в научном кругу назывался просто «Кольцовский институт».
Николая Константиновича Кольцова – его основателя, выдающегося биолога и цитолога знала вся научная общественность мира. До войны поработать в лабораториях этого института считали за честь ученые Европы и Америки.
Из стен этой альма-матер отправились в большой мир науки будущие академики Д. П. Филатов, Б. Л. Астауров, В. В. Сахаров, Н. П. Дубинин, В. А. Струнников и многие другие – цвет советской школы генетики.
Попасть в аспирантуру Кольцовского института мечтали тысячи студентов. Но попадали только лучшие выпускники университетов и институтов. Правильнее сказать – лучшие из лучших. Среди них в 1935 году был и Иосиф Рапопорт.
А теперь первая послевоенная осень года Победы... Вот и знакомые, литые из чугуна, ворота красивого трехэтажного особняка на Воронцовском поле, где располагался Институт экспериментальной биологии. Отсюда в июне 1941 года Иосиф Рапопорт добровольцем ушел на фронт, будучи кандидатом наук, а вернулся со степенью доктора биологических наук. Ему было 33 года. Возраст Христа. И еще молодой майор был совсем седым.
– Боже! – всплеснула руками вахтерша, работающая в институте еще с довоенных времен, когда Рапопорт пересек порог, и закричала: – Люди! Радость-то какая – Юзик вернулся, Юзик вернулся!
Юзик – так тепло называли своего молодого ученого все сотрудники института Кольцова. И вправду, Юзик – какое-то доброе, совсем семейное имя. Плохих людей так называть никогда не будут. Да, все триста сотрудников института, от лаборанта до директора, были тогда одной научной семьей. Правда, уже без своего основателя – Николай Константинович Кольцов скончался в Москве в 1940 году при весьма странных обстоятельствах. Об этом чуть позже.
А пока давайте пройдемся по основным вехам биографии Кольцова, ученого, которого за свободомыслие преследовала как царская власть, так и власть «рабочих и крестьян». Не раз он был на волосок от смерти, пока она не догнала его в расцвете жизненных сил и научного признания миром. Нам надо понять, почему такой человек, как Иосиф Абрамович Рапопорт, вышел из стен именно этого института, кто и как повлиял на его судьбу и сделал таким, каким он всегда был, – предельно честным, смелым, преданным без остатка своему делу.
Еще на заре советской власти, попав первый раз в застенки НКВД и наблюдая за изменением своего психического состояния после унижений и многодневных допросов, на вопрос следователя, что он думает о судьбе России, Николай Константинович Кольцов ответил так:
– Судьба России зависит прежде всего от того, удастся ли в ней сохраниться и размножиться активному типу людей или возьмет перевес тип инертный, и драгоценные гены активного погибнут.
Ох, как глубоко он заглянул тогда в самое нутро сталинизма и будущего страны.

***

Коленьке Кольцову был всего годик, когда в 1873 году умер его отец. Все заботы о семье и воспитании детей взяла на себя мать, происходившая из купеческой семьи. Старший брат Николая Кольцова Сергей так вспоминал о своей семье:
«Наша мать была очень образованной женщиной. Она прекрасно знала французский и немецкий языки, очень любила читать, благодаря чему у нас в доме всегда было много книг, а родители выписывали еще и несколько толстых журналов: “Вестник Европы”, “Русская мысль”, “Отечественные записки”».
Интерес ко всему живому – летающему, ползающему, плавающему – появился у Коли рано. Ему не было и шести, когда у подаренной ему большой игрушки – лошади – он разрезал живот, чтобы посмотреть, что там внутри. Мама, увидев это, твердо сказала: «Ну, быть тебе естественником!»
К счастью, с годами эта страсть к познанию живого и законов развития природы не пропала, а только усилилась. Закончив гимназию с золотой медалью, Николай Кольцов в 1890 году поступает в Московский университет и изучает классическую зоологию у корифея в этой области – профессора М. А. Мензбира. Через четыре года дипломная работа Кольцова «Пояс задних конечностей и задние конечности позвоночных» признана лучшей по биологии и удостоена золотой медали. Все многочисленные красочные рисунки проекта были выполнены самим Кольцовым и поражали своей трехмерностью и поразительной точностью. Талантливого выпускника оставляют в университете «для приготовления к профессорскому званию».
Но Николай Кольцов чувствует, что морфология – внешний, описательный подход в биологии – для него слишком узок. В это время, на рубеже веков, русская наука в области изучения живого была на передовых рубежах мировой науки, закладывала основы своего развития на десятилетия вперед, и взгляд молодого ученого устремлен к мощным работам будущих лауреатов Нобелевский премии академика И. П. Павлова в области высшей нервной деятельности и к уникальным исследованиям иммунитета Ильи Ильича Мечникова.
В 1897 году университет направляет своего аспиранта на стажировку в лучшие лаборатории Европы. Наставник Кольцова М. А. Мензбир напутствует ученика: «Надеюсь, Николай, Вы привезете из-за границы не одну диссертацию!» Профессор, веря в потенциал и целеустремленность аспиранта, оказался прозорлив. Cначала Кольцов отправился в Кильский университет к Вальтеру Флеммингу, основателю нового направления в биологии – цитогенетики.
Биология – одна из самых древних наук, это Вселенная знаний, и ученые тысячелетиями подбирались к основе основ живого – как от растения к растению, от животного к животному, в том числе и человеку, передаются наследственные признаки, что влияет на закономерности изменчивости. Но секреты наследственности оставались самыми непознанными.
На рубеже XIX и XX веков биологи многих стран, оснащенные мощными микроскопами, стали заниматься этими проблемами уже на клеточном уровне, зримо изучая их деление.

Термин «хромосома» (как носитель наследственных признаков организма) еще не был введен в оборот, и Флемминг описывал поведение при делении клеток длинных тонких структур, которые он окрашивал анилином.
Кольцов до тонкостей изучил эту технологию, которая в конце концов, пусть и через 50 лет, приведет человечество к дате 23 февраля 1953 года. В этот день молодой молекулярный биолог Фрэнсис Крик вошел в Кембриджский бар Eagle и поставил всем его посетителям по кружке пива за свой счет.

На недоуменный вопрос завсегдатаев «С чего такая щедрость?» Крик ответил, что у всей биологии сегодня великий праздник – ему, коллеге из Лондонского King Colledge Розалии Франклин и сотруднику Кавендишской лаборатории американцу Джеймсу Уотсону с помощью рентгеновских лучей удалось впервые увидеть структуру клетки – спираль ДНК, в которой хранится вся наследственная информация организма.

Это революционное открытие, удостоенное Нобелевской премии, стало одним из важнейших событий в биологии ХХ века. Но были и другие работы, вполне достойные этой самой престижной премии. Доберемся и до них, и до причастности к ним Кольцова и его будущего ученика Иосифа Рапопорта. А пока Кольцов еще сам аспирант Московского университета.
После Германии Николай Кольцов стажируется во Франции на русской зоологической станции в Виль-Франш, основанной в 1884 году. Это была своеобразная Мекка биологов – приехать и поработать здесь считали за честь не только ученые Европы, но и биологи из Америки.
Похожая станция была у России и на берегу моря под Неаполем. Ее, в основном, построил на свои средства знаменитый путешественник Миклухо-Маклай. Поработал на ней и Николай Кольцов, завершив здесь свои исследования по морфологии. Впереди для него уже зримо открывались новые, доселе неизведанные горизонты совсем не описательной биологии.

Эта довольно длительная стажировка познакомила Кольцова с целой плеядой ученых, которые либо уже были, либо скоро станут признанными лидерами науки. Среди них Ганс Фриш и Вильгельм Ру – основатели совершенно новой дисциплины – биологии развития, известный цитолог Эдмунд Вильсон – будущий член Национальной академии наук США. Очень сдружился Николай Кольцов с американцем же Томасом Морганом – прямым потомков финансового магната Джона Моргана и правнуком автора музыки американского гимна.
Ничего не напоминает вам фраза «мухолюбы менделисты-морганисты»? Да-да – в сталинские времена это было позорное, а часто и расстрельное клеймо на ученых, которые занимались не мичуринской (по Лысенко), а классической генетикой, которую советская власть провозгласила буржуазной лженаукой. Так вот, этот «лжеученый» Морган с тремя своими учениками за считанные годы вскоре разработает основу основ жизни – хромосомную теорию наследственности и по заслугам станет очередным Нобелевским лауреатом в области физиологии и медицины.
Все эти знакомства и научные связи в будущем припомнят чекисты основателю и директору Института экспериментальной биологии Николаю Константиновичу Кольцову. Припомнят сполна.
***
Вернувшись в Московский университет через три года, Николай Кольцов с блеском защитил магистерскую диссертацию и начал читать первый в России курс по цитологии. Он был блестящим оратором, и большая аудитория университета всегда была забита – его лекции с интересом приходили слушать студенты и других факультетов.
Затем следует новая поездка за рубеж. На Неаполитанской станции и в Виль-Франш, ежедневно часами наблюдая за поведением клеток разных организмов, Кольцов в возрасте 30 лет делает свое первое открытие мирового значения.

Удивительна природа во всем своем многообразии: что, как и для чего создало этот постоянно изменяющийся мир живого? Волшебна и полна еще не разгаданных тайн жизнь клетки, из чего состоит любое живое. Клетки, в гелевой цитоплазме которой каждое мгновение происходят тысячи сложнейших физико-химических реакций, где в каждой из них работает своя электростанция – митохондрия, вырабатывающая энергию для жизни. А чтобы она работала, нужно самое эффективное органическое топливо. Все, что нужно клетке для жизни, – происходит и производится внутри самой клетки.

В суете своих дел мы редко вообще задумываемся, что цвет наших волос и глаз, рост, голос, похожесть на родителей, наконец, наше здоровье – все это запрограммировано природой в наших клетках. И главное чудо – и стометровой высоты секвойя с окружностью ствола в несколько обхватов, и ничтожная мушка, и гигантский кит, и человек – все начинается с одной-единственной клетки…

Мне в жизни очень повезло, работая в научно-популярном кино, в различных биологических лабораториях страны, я не раз видел потрясающее воображение чудо – деление клеток, их митоз.
Вот материнская клетка того или иного живого существа Земли. Она постоянно меняет свою форму, ее цитоплазма в движении, в этом сгустке сложных белков и химических веществ плавают Х-образные палочки хромосом, в которые заключены гены – своеобразные единички наследственности. У человека, например, 46 хромосом, и в каждой из них заключено больше 3 миллиардов таких единичек.

И вдруг, совершенно неожиданно, число хромосом на наших глазах удваивается, клетка делится ровно пополам, образуя две абсолютно зеркальные половинки с равным количеством хромосом. Потом, в соответствии с заложенной информацией, из этих клеток путем нового деления либо вырастет цветок, либо забьется сердечко человека.
Изучение жизни на клеточном уровне – это огромное древо биологии, у которого тысячи ветвей. И от уровня знаний в этой области во многом зависят жизнь и здоровье человека в окружающей его природе.
Что говорить, если вся наука мира не может сегодня, в век электронной микроскопии и нанотехнологий, обуздать свирепость гриппозного вируса.
А я рассказываю вам о времени, когда на этом биологическом стволе жизни только-только начали появляться первые веточки, веточки понимания сути живого и тайн наследственности… О времени, когда старая схоластика и косность тормозили и всеми силами мешали прорастать побегам дерева новых знаний.
Но именно в это время передовая российская наука закладывала основы развития страны на десятилетия вперед. Это была заявка на место среди первых держав мира. Особенно в биологии.
Эволюция, революция… – как много в этих словах силы. Вот именно такую революцию и совершил в 1903 году российский биолог Николай Кольцов.
До него ученые считали, что клетка принимает свою форму в зависимости от осмотического давления внутриклеточного вещества. Кольцов обосновал и доказал, что это совсем не так. Форму нежнейшей клетки определяет ее... твердый скелет. Да-да, именно твердый скелет, состоящий из белковых трубочек, скрепленный множеством тяжей. Как конструктор ЛЕГО, этот названный им цитоскелет может разъединять свои элементы и создавать из них путем смешения новые формы удивительного разнообразия.
В Россию вместе с докторской диссертацией Кольцов привезет зачатки физико-химической биологии, которую будет развивать и защищать до последнего дня жизни.
Революционную суть открытия цитоскелета ученые по-настоящему осознали только в последней трети ХХ века, то есть совсем недавно. Оказалось, что цитоскелет – не только опора клетки, но он служит и проводящими путями для перемещения внутри клетки к нужным местам необходимых веществ.
Или вот такое удивительное свойство цитоскелета. Все мы знаем, что эритроциты – красные кровяные тельца – доставляют ко всем органам человека так необходимый им кислород. Если один миллиметр поделить на 10 миллионов долек, то толщина шести из них будет примерно равна размеру поперечника эритроцита. Как же красные кровяные тельца проникают в капилляры, если их диаметр в три раза меньше?
Секрет клетки как раз в том, что цитоскелет эритроцита изменяется перед нужным местом и, скажем, фасолеобразную форму трансформирует в более вытянутую. Точно так же из огромной болванки в промышленности получают тончайшую и очень длинную проволоку, протягивая металл через фильеры разного диаметра. Так утончается и обыкновенная резинка при ее растяжении.
Уникальные свойства и возможности цитоскелета сегодня на передовой научных исследований. Николай Константинович Кольцов своим открытием опередил время на 75 лет!..

***

В 1905 году в России началась политическая революция, прекратились занятия в университете – студенты бастовали.
По своему воспитанию и убеждениям молодой ученый Кольцов, как просвещенный человек того времени, поработавший на свободолюбивом Западе, конечно же, не принимал действия террористов-революционеров, но был убежденным «леваком».

При закрытых дверях университета любимый педагог студентов Кольцов отказывается защищать свою докторскую диссертацию. Вскоре он издаст брошюру «Памяти погибших», где подробно описал обстоятельства гибели людей и почтил их память. В брошюре он поместил и речь Николая II, в которой тот благодарил убийц студентов за то, что «крамола в Москве была сломлена»…

Брошюра была конфискована и уничтожена полицией, и, естественно, руководство университета сделало соответствующие выводы – Кольцову недвусмысленно дали понять о необходимости покинуть стены учебного заведения.
Он это и сделал в 1911 году вместе с большой группой профессоров. Это был их протест против бесцеремонного наступления министерства просвещения на университетскую автономию... Вал репрессивной машины власти набирал обороты.

Без работы Н. К. Кольцов не остался. Еще в 1903 году на Высших женских курсах профессора В. И. Генье он начал читать обширный курс «Организация клетки». Его книга о цитоскелете вышла на русском и немецком языках, а принципы этого открытия вошли практически во все новые мировые учебники по биологии.

Известный золотопромышленник А. Л. Шанявский – человек передовых взглядов, на свои средства и деньги, пожертвованные богатыми людьми, открыл в первопрестольной Московский городской народный университет, куда был приглашен профессором и Кольцов.
Молодой ученый создал там большую, прекрасно оснащенную необходимым, первую в мире лабораторию экспериментальной биологии. На обучение в «Шанинку» начали переходить даже студенты МГУ – так блестяще зарекомендовало себя новое учебное заведение.

Именно в «Шанинке» Николай Константинович начал уникальные исследования в области изменения наследственных признаков, воздействуя на клетки различными излучениями и химическими веществами.

В Институте Шанявского Николай Константинович начал уникальные исследования в области изменения наследственных признаков, воздействуя на живые клетки различными излучениями и химическими веществами. По ходатайству Нобелевского лауреата, академика И. П. Павлова научной общественностью России было принято решение – за заслуги в мировой науке магистра Н. К. Кольцова избрать в Императорскую Академию.
Но по уставу полный академик должен работать только в столице, а Кольцов уже оброс учениками. И он остается в Москве, став только членом-корреспондентом Академии наук.

Зато его московская лаборатория трансформируется в полноценный Институт экспериментальной биологии. О таком повороте судьбы можно было лишь мечтать! А вот – случилось, столь высок в мировой науке был уже авторитет Кольцова. Негоже России уступать свои передовые позиции в биологии.
Задумывая принципы создания института, Николай Константинович исходил из главной идеи: каждый из немногих его сотрудников должен быть уникальным специалистом и отвечать уровню современной науки, каждая лаборатория должна постоянно стремиться стать центром кристаллизации пионерских решений. Для практического изучения исследований в Подмосковье в районе Звенигорода создается мощная экспериментальная база.

И вот новые, меняющие всё, катаклизмы – приход к власти большевиков, Гражданская война, голод... Большинство известных, передовых людей России, ее интеллектуальный цвет, не приняли демагогического лозунга большевиков «Кто не с нами – тот против народа!»
Развязав в стране кровавый «красный террор», партия большевиков поставила себя вне закона, и держалась только на штыках и всё ужесточающихся репрессиях. Инакомыслие стало государственным преступлением. Не пощадили даже учителя Ленина, признанного лидера свободомыслия в России Г. В. Плеханова, устроив в его квартире наглый, безобразный обыск и погром.
Десятки тысяч бывших офицеров, ученых, инженеров, врачей, писателей, преподавателей лицеев и гимназий были арестованы, высланы за границу или просто расстреляны. Кто смог – сам покинул Родину.

Было, и немало, тех, кто решил остаться в России и демократическими методами пытаться бороться с произволом. В одну из таких ячеек – «Национальный центр» – входил и профессор Кольцов, отнюдь не графских кровей и не буржуй-миллионер. Чекисты накрыли эту ячейку из 28 «заговорщиков» в 1920 году. Скорый бескомпромиссный революционный суд приговорил известного во всем мире ученого, директора Института экспериментальной биологии Н. К. Кольцова к расстрелу.
По счастью, об аресте Кольцова узнал Максим Горький – они часто общались и в России, и в Италии, где писатель в тот период находился в очередной раз для лечения. Не то чтобы Горький и Кольцов были друзьями, но «буревестник революции» прекрасно знал о международном признании работ русского ученого.
В России голод, России нужен хлеб и экстренная помощь Запада продовольствием, медикаментами, техникой. Страна в полной разрухе... Расстрел Кольцова скрыть будет невозможно. Его последствия со стороны Запада непредсказуемы, может прерваться так необходимая именно сейчас безвозмездная помощь капиталистов, что еще больше усугубит положение в стране.

Авторитет Горького у власть имущих пока еще был очень высок. В. И. Ленин не раз бывал у пролетарского писателя в гостях на вилле, расположенной на сказочном острове Капри. Горький постоянно помогал партии большевиков значительными денежными суммами, был даже делегатом его Лондонского съезда весной 1907 года.

Горький напрямую обращается к Ленину, и этим спасает жизнь Кольцова. Расстрел заменили пятью годами тюремного заключения. Потом отменили и их. Кольцов возвращается в свой институт.
Освобождение было даровано самим Ильичом, и чекисты на время публично прекратили преследовать ученого. Но заступничество вождя не оберегало его в будущем от топора, нависшего над головами инакомыслящих и нелояльных к власти. Власть поняла и другое – Кольцова ей не сломить. Пусть пока работает на благо будущего страны «равных возможностей». Пусть Запад наглядно видит – и наука может быть социалистической.
Чтобы получить на исследования хотя бы скудное финансирование, Институт экспериментальной биологии передают в систему здравоохранения – в Наркомздрав России. Поле деятельности – огромно, а штат совсем маленький. Но зато это опытные, каждый в своей области, специалисты… Все они, без исключения, в совсем недалеком будущем станут выдающимися учеными.
Кольцов прекрасно понимает непосредственную связь биологии и медицины с химией, физикой, механикой, оптикой – все в этом мире переплетено между собой большими и малыми связями. Вот почему в Институте наряду с отделами общей генетики, цитологии, медицинской генетики создаются лаборатории физико-химической биологии, эндокринологии, зоопсихологии, механики развития, гидробиологии. Эти направления во многом определили лицо биологии ХХ века.

Чтобы не терять время, ценное для научной работы, супруги Кольцовы занимали небольшую квартиру на втором этаже института. Жена Кольцова Мария Полиевктовна тоже была биологом. Их обширная уникальная библиотека по всем областям знаний человечества становится институтской библиотекой.
Буквально за считаные годы Институт экспериментальной биологии стал одним из передовых центров в мире по изучению клеток и генетики. В 1926 году С. С. Четвериков со своими учениками Л. Б. Астауровым, С. М. Гершензоном, Н. В. Тимофеевым-Ресовским и другими заложили основы, а в последующем развили новое направление науки – популяционную генетику.
Параллельно в стенах института были разработаны революционные методы культуры тканей и изолированных органов, а также трансплантации органов и злокачественных опухолей. Эмбриолог Д. П. Филатов первым в мире освоил технологию выращивания полноценного хрусталика из изолированного зачатка глаза.
Кольцов был в курсе каждой работы, до мельчайших подробностей вникал во все тонкости проводимых исследований, организовывал соответствующие семинары. А ведь он вел и свои, совершенно уникальные, исследования в области генетики и биомеханики.

Именно Кольцов одним из первых в мире начал развивать методы химической мутации клеток, направленные на искусственное изменение наследственных признаков. Эти работы открыли бескрайнее поле деятельности селекционерам для создания новых, перспективных сортов сельскохозяйственных культур и высокопродуктивных пород скота. Вот эти уникальные исследования блестяще и продолжил любимый ученик Кольцова Иосиф Абрамович Рапопорт.
А пока нам нужно осознать, какой научный посев сделал Николай Константинович Кольцов, и почему именно в 20-е и 30-е годы Институт экспериментальной биологии приобрел высочайшую репутацию среди биологов. Статьи его сотрудников переводили на многие языки и публиковали в лучших научных журналах Европы и Америки. В институт зачастили и иностранные гости.
Приезжал стажироваться из США биохимик микроорганизмов Залман Ваксман (будущий нобелевский лауреат за создание мощного антибиотика – стрептомицина). Из Англии – известные генетики Сирия Дарлингтон, Джон Халдейн, Уильям Бэтсон. Кстати, именно последний ввел в оборот в 1906 году сам термин «генетика», что в переводе с греческого языка означает «происхождение всего живого».

С революционными исследованиями лабораторий Кольцова подробно ознакомился и профессор Оксфордского университета, член Лондонского Королевского Общества, выдающийся генетик, эволюционист Джон Холдейн – создатель учения о дыхании человека и роли в этом процессе углекислого газа, автор новых методов декомпрессии.
Тесная научная связь была у Кольцова с немецким нейробиологом Оскаром Фогтом, который в 1925 году приехал в советскую Россию, основал в Москве Институт мозга и несколько лет возглавлял его. Подобный институт по изучению мозговых процессов параллельно был создан им и в Германии, куда Фогт пригласил работать ученика Кольцова, универсального ученого Н. В. Тимофеева-Ресовского.

Классик биологии, автор модели системных мутаций, профессор Мюнхенского университета, а затем Университета Беркли (США) Рихард Гольдшмидт – далеко не последний в списке именитых гостей ИЭБа. Об институте Кольцова на одном из проводимых там семинаров он высказался так: «Я поражен и до сих пор не могу разобраться в своих впечатлениях. Я увидел у вас такое большое количество молодежи, занимающейся генетикой, какого мы не можем представить в Германии. И большинство из этих молодых генетиков так разбирается в сложнейших научных вопросах, как у нас только немногие вполне сложившиеся специалисты».

***
Вот сюда, в этот сравнительно небольшой коллектив ученых-энтузиастов влился в 1935 году 23-летний аспирант, выпускник биологического факультета Ленинградского университета Иосиф Рапопорт.
Я уже говорил, что попасть в аспирантуру Института экспериментальной биологии мечтали многие студенты, да попадали единицы, только самые-самые. Экзаменовал каждого и по любому профилю лично Кольцов – ученому было важно понять, к каким горизонтам за пределами университетского курса простираются научные цели претендента.
В тот год были приняты три человека – два биолога и врач. Врач – это Лия Владимировна Луговая, которая вскоре станет женой и верным помощником своему избраннику Иосифу Рапопорту в штормовых волнах сталинской эпохи.
А теперь зададимся вопросом, почему человек, знавший больше десятка европейских и других языков, которому пророчили карьеру преуспевающего лингвиста, выбрал себе другой путь, путь биолога, и со временем достиг в этой области мирового признания?!
И тут нам не обойтись без небольшого экскурса в первую треть ХХ века…

***

Юзик – так всегда с детских лет звали Иосифа Рапопорта родственники и друзья – родился в Чернигове в 1912 году. Его отец заведовал одним из губернских фельдшерских пунктов, а мать, одиннадцатый ребенок в семье, одаренная от природы красотой, музыкальностью, художественным вкусом и добрым сердцем, была мастерицей по изготовлению женских шляп и оттачивала свое уникальное искусство в самых знаменитых шляпных салонах Петербурга, Варшавы и Берлина.

Свои лучшие качества она старалась передать детям, и очень хотела, чтобы Юзик пошел по музыкальной стезе, выучился играть на скрипке. Юзик музыку очень любил, но его интересы были совсем в другом.
У них в доме была приличная библиотека. История, география, химия, геология, биология – познание этих наук будоражило мозг мальчика.

Первые три года он учился в еврейской школе, и преподаватели поражались его «божьему дару» – языки давались ему с необычайной легкостью, а память, казалось, была вообще бездонной.
В русской уже школе, как одного из самых активных учеников, ребята выбрали Юзика председателем пионерского отряда. Он с энтузиазмом организовывал спортивные соревнования, различные походы по родному краю, собирал русские, украинские и еврейские пословицы и поговорки, много читал. Его интересовала древняя история и история революционного движения. Любимыми писателями были Вальтер Скотт, Фенимор Купер, Николай Лесков, многое знал наизусть из «Песни о Гайавате» Лонгфелло, обожал сочинения Козьмы Пруткова.
Со школой ему очень повезло – в ней преподавали лучшие бывшие учителя Черниговской гимназии. Особенно нравились ему уроки биологии. Этот предмет и биологический кружок, который Юзик охотно посещал, вел учитель Николай Константинович Праутс. От него мальчик впервые узнал о генетике, об отцах этой науки – венгерском дворянине и естествоиспытателе Имре Фестерике, который еще в начале ХIХ века написал блестящую работу «Генетический закон природы», о чешском «Дарвине из Брно» – монахе Грегоре Менделе, сформулировавшем законы наследования, об американском биологе Томасе Моргане, убедительно показавшем, что гены наследственности расположены на белковых хромосомах клетки.

Узнал он и о выдающихся работах русского и советского биолога-генетика Николая Ивановича Вавилова – создателя Всесоюзного института растениеводства, автора закона гомологических рядов растений, который мировая наука приравняла к открытию Д. И. Менделеевым Периодической системы химических элементов. Много позже, став известным ученым, Иосиф Абрамович напишет в своих воспоминаниях: «Я вспоминаю украинский учебник Тышкова от 1926 года. Там было лучше сказано о генетике, чем в некоторых вузовских учебниках сегодня».
Неслучайно своей будущей специальностью Иосиф Рапопорт выберет именно генетику, и путеводная звезда даст ему в наставники Николая Константиновича Кольцова. Хоть и не верю я, что звезды влияют на судьбу человека, да вот в бесконечности мироздания две звезды силой разума и устремлений были притянуты друг к другу.
Но школьные годы Юзика были все же тяжелыми и голодными – страна с трудом отходила от разрухи Гражданской войны. Чтобы прокормиться в будущем, надо иметь твердую специальность, и 15 лет отроду Иосиф Рапопорт поступает в Агрозоотехнический техникум. Учеба и самостоятельное изучение языков даются легко, энергии молодости через край, времени хватает на аэроклуб, секции баскетбола и плавания.
После окончания техникума, отработав год районным зоотехником, Иосиф Рапопорт решил продолжить начатое образование. Что же выбрать – биологию или все-таки языковой институт? К этому времени он прилично знал иврит, говорил на английском и немецком, переводил с французского. Подал одновременно три заявления: в Ленинградский университет, в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию и в Ленинградский историко-лингвистический институт. Зачислен был в первые два, но выбрал биофак ЛГУ, став студентом кафедры генетики и экспериментальной зоологии.
Жил он в студенческом общежитии, в небольшой комнатке на пять человек. Стипендия совсем крохотная – ее не хватало даже на совсем скудную еду. Но если в ленинградских булочных – были бы деньги – можно было купить буханку ржаного, то на Украине, где жили родители Иосифа, люди тысячами умирали от голода. На Украине начинался голодомор. Этот страшный период в жизни населения Поволжья, Казахстана, Белоруссии и особенно Украины, где за два года только там голод унес больше трех миллионов жизней, – самое бесчеловечное злодеяние ленинско-сталинской партии большевиков.

Что же произошло? На самых тучных землях страны случилась небывалая ранее засуха, или в «житнице» страны Украине пшеница полегла от нескончаемых дождей? Нет, и урожай был, и, кстати, весомый, да вот напасть – страна готовилась к будущей неизбежной войне с мировым капиталом. Миллионы рабочих на гигантских стройках индустриализации нужно было хотя бы сносно кормить, и 25 тысяч украинских колхозов получили от государства завышенные, практически невыполнимые планы заготовки хлеба.
Разнарядку выполнило только ничтожное количество хозяйств. У остальных отряды чекистов вымели из амбаров всё до зернышка, ничего не оставив даже на следующую посевную. Кто скрывал хоть толику собранного, приравнивался к врагам советской власти и народа с закономерными последствиями – провести остаток жизни в трудовых перевоспитательных лагерях ГУЛАГа за колючей проволокой с миской баланды в день. Нередко приговаривали к расстрелу.

Именно в это время и был принят пресловутый «Закон о трех колосках», подписанный «всесоюзным старостой» М. И. Калининым, по которому действительно за несколько подобранных на поле колосков пойманным на «месте преступления» давали 10 лет лагерей без права на амнистию.
Иосиф Рапопорт очень переживал за судьбу своих родителей. В каждый свободный час, а чаще всего по ночам, он нанимался в порту грузчиком. Его охотно принимали в любую бригаду – студент был крепко сбит, сказывалась спортивная закалка. Большую часть заработанного отправлял родителям, старался перед летними каникулами домой купить для семьи кое-какую одежду и обувь, насушить побольше сухарей.
Между тем занятия в университете шли свои чередом. Заведовал кафедрой генетики и эволюционной зоологии прекрасный педагог и ученый Александр Петрович Владимирский. Он сразу же обратил внимание на одаренного студента Рапопорта, который умудрялся в числе первых прочитать все иностранные и советские журналы по биологии, поступающие в университетскую библиотеку, и всячески поощрял его усердие, привлекая к практической научной работе, выполняемой кафедрой.

1932 год. В своей биографии И. А. Рапопорт определил его самым важным, переломным годом жизни, когда он окончательно определил свой научный путь в науку. Это была генетика. Именно в этот год он познакомился с директором Института экспериментальной биологии Николаем Константиновичем Кольцовым. Тот был в командировке в Ленинграде, и, посетив в ЛГУ кафедру профессора Владимирского, встретился с его студентами, рассказал им о работах своего института.
Вот как сам Рапопорт спустя много лет рассказывал об этой встрече студентам биофака МГУ. «На кафедре Александра Петровича Владимирского я проходил лабораторный практикум по культуре тканей, и о Кольцове и его институте кое-что знал от своих педагогов. И вот к нам по случаю приехал сам Кольцов.

Я слушал его блестящую лекцию, потом была интересная, жаркая дискуссия. Признаюсь, я тогда многого не понял. Но сам Николай Константинович произвел на меня своей эрудицией и культурой речи совершенно неизгладимое впечатление. Он говорил красиво и очень мудро. У него была цельность мысли, каких бы сторон биологии он ни касался, – эмбриологии, цитологии, генетики, проблем эволюции или физико-химических исследований живого.
После этой встречи я прочитал все его книги и статьи в русских и иностранных журналах. Это была научная глыба, манящие просторы которой просто завораживали… Для себя я решил, что, защитив диплом, буду непременно проситься на работу в Кольцовский институт на любую должность. Даже простым лаборантом».

Но тогда до диплома Иосифу Рапопорту было еще больше двух лет учебы. Зная о редкостных способностях юноши в изучении иностранных языков, руководство кафедры привлекло его к работе над созданием уникального издания – «Хрестоматии по эволюционному учению». Ему, еще студенту всего лишь третьего курса, поручили составление целого раздела «Генетика и эволюция». Это доверие педагогов говорило о том, что знание Иосифа Рапопорта уже в то время выходило за рамки обычных курсов.

Студент с необычайным энтузиазмом взялся за порученное дело. Иосиф вспомнил все прочитанное ранее на эту весьма обширную тему, знал, где что искать. Конечно же, это были работы русских ученых И. А. Тимирязева, А. С. Серебровского, основателя первой в России кафедры генетики Ю. А. Филипченко, Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова.
Для этой работы он перевел с английского и немецкого основополагающие статьи западных ученых – А. Вейсмана, Т. Моргана, У. Бэтсона, И. Лотси и других, которых считал цветом биологической науки.

Выход в свет шикарно изданной «Хрестоматии» резко улучшил и материальное положение студента – при Сталине очень хорошо платили писателям, составителям и особенно переводчикам. На деньги от издания книги Иосиф Рапопорт пригласил младшего брата на школьные каникулы в Ленинград и оплатил в Чернигове его занятия французским языком. А для родителей самым бесценным подарком стала подаренная сыном книга с коротким посвящением: «Дорогим папе и маме. Юзик. 2.10.1934». Родители Иосифа Рапопорта никогда, даже в спешной эвакуации в годы войны, не расставались с этой книгой. Она стала семейным защитным талисманом от всех невзгод и трагедий того непростого времени.

Университет Иосиф Рапопорт закончил с отличными оценками по всем предметам. И ему очень повезло – в Кольцовском институте, где он был готов начать работу простым лаборантом, появилась аспирантская вакансия в лаборатории генетики, которую возглавлял Николай Петрович Дубинин, бывший детдомовец, которого в годы Гражданской войны чекисты Феликса Дзержинского якобы «вытащили из котла». За три года он осилил курс средней школы, закончил биофак Московского университета. В будущем он станет академиком, возглавит Институт общей генетики АН СССР. А сейчас Дубинин всего на 6 лет старше нового аспиранта Иосифа Рапопорта.

ГЛАВА 3. ВЕЛИКАЯ МУХА НАУКИ

Еще во время строгих экзаменов в аспирантуру, которые проводил лично директор института Н. К. Кольцов, он интуитивно понял – этот паренек из ЛГУ далеко пойдет, если его направить на верную дорогу. Сам он тропочку к ней определил в 1916 году, когда при организации института включил в план исследований как одну из важнейших задач биологии проблему экспериментального видообразования, то есть изменение наследственных признаков клеток искусственным путем. Вот пусть этой тематикой и займется аспирант Иосиф Рапопорт. А руководство этой сложнейшей темой придется взять лично на себя.

Надо признать, что поле исследований, на которое вступил выпускник Ленинградского университета, уже не было девственным, ибо его дипломная работа тоже частично касалась этой проблемы, а руководил подготовкой диплома Рапопорта известный американский биолог Герман Меллер. Для изучения мутаций плодовой мушки студент по рекомендации Меллера использовал Лучи Буки – очень мягкое рентгеновское излучение, значительная часть которого поглощается кожей. Потому это излучение уже широко использовалось на Западе для лечения экземы и в косметических целях.
«Как же так? – зададите вы мне естественный вопрос. – В сталинские времена не только за прямое общение с иностранцем человек становился изгоем и врагом народа, но даже переписка с родственниками, волей или неволей оказавшихся за границей, приравнивалась к измене Родины… А тут простой студент и рядом с ним – профессор из капиталистической страны, с которой дипломатические отношения были установлены только в 1933 году».
Все так. Когда Сталин пришел к полной, единоличной, безраздельной власти, одной из главных своих задач и задач партии он определил искоренение в стране своих классовых врагов – прежде всего инженерную и научную интеллигенцию старой закалки, закончившую императорские университеты и институты. Ту ее весьма значительную часть, которая не признавала кровавые методы строительства «светлого» завтра в стране, где всей мощью государства попиралась свобода человека.
Тысячи и тысячи специалистов чекистским «правосудием» отправлялись в тюрьмы и лагеря, шли под расстрел… Чудовищные провалы в экономике порождали новые и новые политические процессы над саботажниками и врагами трудового народа – типа «шахтинского дела» или «дела нефтяников».
И в то же время это была ситуация, когда в период индустриализации в некоторых областях науки и техники стране было не обойтись без иностранных спецов. Вот почему в Москве спокойно работал со своими сотрудниками из Берлина немецкий врач и невролог Оскар Фогт, отыскивая в глубинных структурах мозга пролетарского вождя Ленина особые клетки гениальности. А в подмосковном Долгопрудном трест «Дирижабльстрой» возглавлял и обучал инженерному делу русских рабочих генерал фашистской Италии Умберто Нобиле, всемирно известный авиаконструктор.
Американского биолога Германа Меллера тоже знала вся мировая наука. Судьба этого ученого необычайно интересна. Я немножко расскажу о ней, потому что его исследования тоже в какой-то степени повлияли на научную судьбу его дипломника – Иосифа Рапопорта.

Отец Меллера был металлургом. Казалось бы, сын мог пойти по стопам родителя. Но в детстве отец однажды привел его в Музей естественной истории, где Герман увидел останки предка лошади, совсем не похожей на лошадь современную, которая была у соседа родителей.
Это настолько поразило мальчика, что он все чаще и чаще задумывался над тем, как же происходило изменение видов животных и растений в истории Земли. Род его занятий был предопределен.
После школы он получил стипендию Колумбийского университета, закончил его в 1910 году с золотой медалью и уже через год защитил магистерскую диссертацию о нервных импульсах. Там же, в стенах университета, судьба свела Меллера с великим Томасом Морганом – одним из основателей генетики, и эта новая наука целиком захватила молодого ученого. Под его руководством Меллер выполнил огромную диссертационную работу, которая была посвящена «менделевским генам». Он доказал, что гены наследственности не теоретические символы, а реально существующие единицы, находящиеся в хромосомах клетки.

Работая с мушками-дрозофилами, Меллер обратил внимание, что большинство мутаций, которые происходят в организме на клеточном уровне, вредны или вообще смертельно опасны. Он предположил, что сравнительно недавно открытые рентгеновские лучи могут влиять на изменения в клетках, и принялся за работу. Весьма небезопасную. Этим он занимался уже в Университете Техаса, где была нужная техника.
Он сумел показать, что рентгеновское излучение увеличивает скорость мутагенеза в дрозофилах в сотни и тысячи раз строго пропорционально полученной насекомыми дозе. Через два года он получил те же результаты, проводя эксперименты на осах и кукурузе. Свои выводы он опубликовал в журнале Science, что сразу сделало его всемирно известным биологом.

Но в Америке разразилась Великая депрессия, не было денег, не было и работы. Меллер знает, что в Берлине с рентгеновскими лучами по сходной с ним тематике работает известный генетик, советский гражданин Николай Тимофеев-Рессовский. Он списывается с ним и получает приглашение на работу в Германии.
Однако плодотворно начатые работы в прекрасно оснащенной лаборатории русского ученого пришлось прервать – к власти пришел Гитлер, а вместе с ним теория о неполноценности рас, особенно еврейской… Теория оборачивалась делом – кровавыми еврейскими погромами, созданием гетто.

Эта участь реально грозила и Герману Меллеру, родители которого были евреями-сефардами, выходцами из Испании. Возвратиться в Америку он тоже пока не мог – там против него, левака по убеждениям, возникло дело как к соиздателю студенческой социалистической газеты «Искра». Ну, прямо ленинский путь.

Спасает положение Николай Иванович Вавилов. В то время он занимал в стране очень высокий пост – был президентом ВАСХНИЛ – Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина (Академия эта по статусу была приравнена к Академии наук СССР).
Вавилов приглашает гонимого ученого в Советский Союз вести курс генетики в Ленинградском университете. Там американец Герман Меллер и познакомился со своим студентом-дипломником, прекрасно говорившем на английском.

Дипломная работа Иосифа Рапопорта во многом была связана с разработками Меллера. Он блестяще ее выполнил, но понял, что дальше пойдет все-таки кольцовской дорогой. Он будет изучать проблемы мутагенеза, но без использования опасных для живого рентгеновских и других лучей.

Меллер смог вернуться в США только в 1940 году, поработав после СССР несколько лет в Шотландии, и продолжил там свои исследования.
Ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года, испепелившая в секунду жителей двух больших городов Японии, подстегнула интерес к изучению влияния радиации и на человека. Год спустя после этой варварской атаки Герману Меллеру была присуждена Нобелевская премия за работы в области радиационного мутагенеза клеток.

***
В Ленинградском университете проблемами мутагенеза первым начал занимался генетик М. Е. Лобашев, используя уксусную кислоту разной концентрации.
В кольцовском институте исследования проводил В. В. Сахаров, уникальный специалист по полиплоидии сельскохозяйственных растений. С помощью колхицина – мощного экстракта из семян безвременника осеннего – ему удалось кратно увеличивать набор хромосом в клетках, что позволило использовать такие полиплоиды в селекции для выведения новых сортов некоторых злаковых и овощных культур со значительным повышением их урожайности, сахаристости и сохранности.
Он первым в мире начал подобные работы с использованием химических элементов йода, серебра, марганца, железа. Через несколько лет после начала этой работы В. В. Сахаров напишет в одной из журнальных статей:
«К сожалению, до настоящего времени мы не имеем в руках такого химического фактора и таких методик, которые способны решить поставленные нам задачи. Этот барьер мы пока не преодолели».
Вот эту нерешенную задачу мутагенеза без использования радиации и поставил перед своим аспирантом Николай Константинович Кольцов.
***
Если в медицине главными объектами во всех проводимых экспериментах являются животные – обезьяны, кролики, морские свинки, то в генетике основой опытных работ стала маленькая плодовая мушка – дрозофила.
С этими насекомым мы частенько сталкиваемся и на наших кухнях – они обычно летают рядом с перезревшими фруктами. Это совершенно уникальное создание природы: у нее самое развитое зрение – дрозофила видит даже ультрафиолет и ориентируется в любую погоду. Человеку и всем другим животным в этом плане до нее очень далеко.

Это крохотное существо совершенно бесшумно делает крыльями особой формы 250 взмахов в секунду и может мгновенно поворачивать назад – в этом умении она рекордсмен среди членистоногих бабочек и жуков.
Но главное достоинство дрозофилы, что сделало ее незаменимым помощником человека и настоящим героем науки, – это онтогенез мушки (очень короткое время развития). От откладывания самкой 50–80 яиц до половой зрелости появившегося насекомого проходит всего 10 дней. Этих мушек очень легко культивировать, и ученым удобно наблюдать за их мутациями. То, что происходит перед человеком за несколько лет под окуляром микроскопа, в природной среде занимает порой миллионы лет, то есть время как бы фантастически сжимается.

К тому же, более 60 % известных человеческих заболеваний имеют соответствие в генетическом коде плодовой мушки. Именно поэтому дрозофилу используют сегодня для моделирования ряда тяжелых недугов, таких как болезни Паркинсона, Хантингтона, Альцгеймера, и изучения тончайших механизмов, лежащих в основе иммунитета, диабета, рака и даже наркотической зависимости. Недавно выяснилось, что практически все 1500 известных видов дрозофилы очень падки до спиртного и передают эту «любовь» по наследству.
Кстати, эта любимица ученых была первым представителем животных, побывавших в космосе. В NASA дрозофила до сих пор широко используется в крупных исследовательских программах.
Подводим краткий итог полезности для человечества этого удивительного насекомого, благодаря которому многие нобелевские лауреаты, кроме своего могучего интеллекта, обязаны своими научными достижениями.
По всему миру стоит немало памятников животным, которые внесли неоценимый вклад в развитие науки. Немало их и в России: в Санкт-Петербурге памятник «собаке Павлова», в Новосибирске – лабораторной мыши, в Абхазии – бывшей части СССР – монумент бабуину.
Но ни в одной стране мира не удосужились отметить хотя бы скромной мемориальной доской у биофака любого университета дрозофилу, поистине Великую Муху Науки...
***
Молодой аспирант кольцовского института Иосиф Рапопорт познал все премудрости работы с дрозофилой еще на университетской скамье. Теперь, чтобы выполнить задание Кольцова – найти химические мутагены, способные по воздействию на клетку сравниться с силой рентгеновских лучей и даже превзойти их, ему нужно было пропустить через опыты, возможно, многие тысячи поколений плодовых мушек, миллионы особей… Каторжный труд, но он с энтузиазмом принялся за дело, часто напевая родившуюся в студенческой среде озорную, но глубокую по смыслу частушку:

Эта мушка – дрозофила –
скольких лиц остепенила!
Будь мы Нобиле кровей –
дали б премию и ей!

Так начался длинный трудный путь Иосифа Рапопорта в Большую науку…
В это же время в Москву приехал учиться на биофаке МГУ младший брат Иосифа Калман. Они поселились вместе в крохотной комнатушке в здании кольцовского института, переделанной из кладовки, где раньше хранился корм для лошадей.
Вот как Калман вспоминал об этом периоде:
– Комнатка была холодная, без отопления. Мы спали на старых протертых диванах, а письменный стол служил нам шкафом, буфетом и рабочим местом. День у Юзика был расписан буквально по минутам. Он вставал в 6 часов и до 9 ставил опыты, потом работал в библиотеке, изучая все новые поступления в области биологии, а после часа возвращался в лабораторию и работал до 11 вечера с небольшими перерывами на самую скромную еду.
За день Юзик настолько уставал, что даже ходики часов приходилось останавливать, так как они мешали ему спать.
Объем экспериментальной работы брата был так велик, что он один, к подчас большому неудовольствию сотрудников, использовал половину приготовленных для всей лаборатории пробирок с кормом для дрозофил. Препаратор, Елена Ивановна Артамонова, которая мыла посуду и готовила корм для мушек, была одна на всю лабораторию, и Юзик из своего скудного заработка всегда приплачивал ей за весьма частую сверхурочную работу.
Благодаря своей открытости и простоте в общении Юзик вскоре стал душой всего коллектива института, а молодежь избрала его своим комсомольским вожаком.
***
С чего же начал биолог-аспирант Иосиф Рапопорт? А начал он с глубокого изучения органической и неорганической химии, солей, кислот, щелочей. Этих соединений тысячи и тысячи…
Нужно обработать ими с разной степенью концентрации и длительности воздействия миллионы и миллионы яиц дрозофилы, потом тщательно изучить и описать всех появившихся на свет насекомых, отобрать особей с изменением, например, цвета глаз, формы и структуры крыльев, под огромным увеличением, до боли в глазах, зафиксировать изменения хромосом в клетках. Этот напряженный труд, порой без выходных и отпуска, не для каждого. Это даже не галера, тут кроме нечеловеческой выносливости организма и воли нужно иметь другое – цель! Заманчивую цель открытия того нового, что человечество еще не знает.
***
Предполагаю, многие мои читатели наверняка скажут: «Опять химия! Вон, ортофосфорная кислота даже стекло пожирает. Что ей живая клетка?! Да она такие изменения может совершить, что дрозофила с десятью глазами вместо двух появится».
Все правильно – сильная радиация это и доказала. Задача, поставленная директором института Н. К. Кольцовым перед его аспирантом Иосифом Рапопортом и состояла как раз в том, чтобы найти очень сильные мутагенные соединения, дающие только нужные, направленные, полезные мутации, которые можно затем использовать в сельском хозяйстве, в медицине и в других сферах деятельности человека.
А что касается неприятия многими вообще ХИМИИ, и само это слово повергает их в уныние, то разочарую этих Homo Sapiens – светочей разума: мы живем в мире физики и химии. Все, что нас окружает, все, что видим и едим, – сплошная химия, соединения в разных, порой немыслимых сочетаниях элементов всей таблицы Менделеева.
Обычная вода – это соединение кислорода с водородом, поваренная соль – семейка натрия и хлора. Любой из нас – как ни возмущайтесь – тоже суть ХИМИЯ.
Возьмем среднего человека весом 70 килограммов. Из них 45,5 килограммов – это кислород, 12,6 – углерод, 2,1 – азот, 1,4 – кальций, 600 граммов – фосфор, столько же тянут по весу другие элементы – магний, сера, натрий, железо, цинк. Есть и кроха золотишка – в костях и крови человека его 10 миллиграммов.
Все это «богатство» по рыночным ценам тянет максимум на 200 баксов… Совсем не густо!

С первых дней работы в кольцовском институте Иосиф Рапопорт понял, как широко мыслит его наставник. Генетика – сложнейшая наука, в основе которой, действительно, – и физика, и химия, и высшая математика, и кибернетика. Потому что в любой клетке, дающей жизнь и развитие организму, каждое мгновение происходят тысячи невидимых глазу физико-химических реакций, подчиненных строжайшим законам природы, тайны которых человек только-только начал постигать.
Иосифу Рапопорту очень повезло – Николай Константинович Кольцов был человеком универсальных знаний. Как много в нашей жизни зависит от учителя, от того, кто даст тебе правильные ориентиры на пути в сложный, противоречивый мир жизни и науки. И Иосиф старался ни в чем – ни в поступках, ни в отношении к науке – не подвести своего наставника. Работа в лаборатории целиком захватила его молодой, пытливый ум. Страждущая выхода энергия кипела в крови.
Всю первую половину дня Николай Константинович Кольцов обходил лаборатории института. Он досконально знал каждого сотрудника, ход всех проводимых исследований. Это было время только делового обсуждения поставленных задач. Он не признавал никакой официальщины, на постоянно проводимых теоретических семинарах разрешалось перебивать докладчика любого научного уровня и задавать вопросы.
Больше всего Кольцов ценил и воспитывал в своих сотрудниках независимость суждений и индивидуальность мышления. Главной своей воспитательной задачей он считал не «вбить науку в голову», а научить думать и наслаждаться этим процессом. Этот метод своеобразного мозгового штурма применял при чтении своих лекций студентам и друг Кольцова академик И. П. Павлов.
Кольцов постоянно ставил перед сотрудниками новые и новые задачи, поражающие своей научной широтой, находил неожиданные выходы в пограничные сферы. Именно поэтому и все его ученики рождали блестящие и оригинальные идеи.
Вторую половину дня, после изучения новой литературы и журналов, Николай Константинович посвящал своим экспериментальным работам в области цитологии и цитогенетики.
В его лаборатории проводились совершенно уникальные эксперименты. Но в научном наследии ученого есть только труды, выполненные лишь им лично. Ни разу он не поставил себя к своим подчиненным в соавторы. Ни единого раза. Это был совершенно непоколебимый принцип его отношения к науке.
Кольцов всячески приветствовал каждое новое начинание, важное для страны. Как только была создана Всесоюзная сельскохозяйственная академия – ВАСХНИЛ, – его избрали ее членом. Он никогда не был свадебным генералом, номинальной фигурой. Поэтому сразу же стал вместе с Н. И. Вавиловым, президентом Академии, разрабатывать широкую программу генетических и селекционных работ для нужд сельского хозяйства, к несчастью, осуществленную лишь в малой степени из-за скорого восшествия на сельскохозяйственный Олимп рьяного противника генетики и карьериста Т. Д. Лысенко.
Кольцов принял самое деятельное участие в создании Медико-биологического института им. М. Горького (ныне Институт медицинской генетики).
Но главное – он всегда страстно защищал честь и чистоту истинной науки и преданно служил людям.
Николай Константинович сразу обратил внимание на невероятную работоспособность своего аспиранта. Застав его как-то за микроскопом в ночное время, он мягко сказал:
– Иосиф, так нельзя. Вы должны иметь полноценный отдых. Давайте твердо договоримся: все работы в лаборатории после 11 вечера – только с моего личного разрешения.
Не имея детей, все три года обучения Рапопорта в аспирантуре Кольцов относился к нему, как к родному сыну. Впрочем, так же он относился и ко всем другим молодым сотрудникам.
Каждый год руководитель аспиранта должен написать своеобразную характеристику – отчет о проделанной работе соискателя на будущую степень кандидата наук. К счастью, эти документы на И. А. Рапопорта сохранились в архиве института.
Прочтем небольшие выписки из них.
1937 год. После первого года обучения в аспирантуре:
«...молодой, очень талантливый и образованный биолог. Знает несколько языков… С жадностью читает иностранную научную литературу, не стесняясь объема книги. Активно участвует в ботанических и генетических коллоквиумах с докладами по новейшей литературе в области биологии. Проявляет большую самостоятельность и инициативу…»
1938 год. После второго года обучения:
«…Исключительный лингвист. Кроме английского, немецкого и французского знаком с латинским, итальянским, древнееврейским. Самостоятельно изучает шведский.
Экспериментально он работает в области генетики дрозофилы, работает совершенно самостоятельно, проверяя свои многочисленные оригинальные идеи. У него уже имеется несколько напечатанных и готовых к печати экспериментальных работ. Я не сомневаюсь, что к концу аспирантуры он подготовит хорошую кандидатскую диссертацию...»
1939 год. Заключительный год перед защитой диссертации:
«...И. А. Рапопорт является, без сомнения, выдающимся молодым ученым и по способностям значительно превышает средний уровень аспирантов.
Зная языки, он непрерывно следит за всей современной научной литературой. Его интересы в области биологии настолько широки, что он охватывает самые разнообразные ее направления, включая физиологию и фармакологию.
При этом он обладает невероятно большой работоспособностью, весь захвачен научными интересами, что, однако, не мешает ему быть уважаемым всеми общественником и хорошо выполнять обязанности комсомольца.
Он работает совершенно самостоятельно и мало нуждается в руководстве.
В экспериментальных работах Иосиф Рапопорт также неудержим, с большой настойчивостью стремится проверить все свои идеи на опыте. Его в этом отношении приходится даже удерживать.
По объему эта работа значительно превышает работу старших научных сотрудников. Изо дня в день он закладывает по 500–700 опытов, тщательно следит за ними и обрабатывает полученные результаты, в то время как соответствующая работа старших научных сотрудников обычно ограничивается 100–200 опытами.
Институт экспериментальной биологии считает И. А. Рапопорта очень ценным и хорошо подготовленным научным работником. И хотя он еще не защитил вполне готовую кандидатскую диссертацию, он уже приступил к экспериментальной работе на тему докторской. А ведь он еще очень молод. Ему всего 26 лет».

***
Свою кандидатскую диссертацию Иосиф Рапопорт блестяще защитил в начале 1939 года. Директор ВИРа академик Н. И. Вавилов очень высоко оценил эту работу, результаты которой, по его словам, в самое ближайшее время позволят резко продвинуть вперед всю селекционную работу как в растениеводстве, так и в животноводстве, обеспечат новые подходы в создании высокоэффективных лекарств.
Диссертация называлась для непосвященных довольно мудрено: «Многократные линейные повторения участков хромосом и их эволюционное значение». Суть этой титанической по числу экспериментов работы вот в чем.
За миллиарды лет своего развития биологическая материя надежно отгородила свой наследственный аппарат от внешнего вторжения. Преодолеть разными методами этот, казалось, непреодолимый барьер пытались многие. И в начале ХХ века он был повергнут с помощью сильных рентгеновских лучей, о чем я рассказал выше.
Кстати, за открытие рентгеновского излучения немецкий физик Конрад Рентген в 1901 году был удостоен первой по физике Нобелевской премией.
Через 65 лет к ней будет представлен и Иосиф Абрамович Рапопорт. Но не будем забегать вперед… До этого важного события Рапопорту придется испить еще не одну чашу горести и потрясений. Судьба щедро наградила его и этими испытаниями на стойкость и прочность.
А пока... Пока отказавшемуся от работ с опасным излучением аспиранту Института экспериментальной биологии Иосифу Рапопорту пришлось искать другой путь. Среди тысяч и тысяч химических веществ ему удалось найти такие органические молекулы, которые способны проникать в клетки и вызывать наследственные изменения. К тому же, что невероятно ценно, они были контролируемы человеком. В те времена это открытие было сравнимо с чудом.
Молодому ученому сразу же предлагают высокую и весьма хлебную должность ученого секретаря Ученого Совета Наркомздрава РСФСР, но он без каких-либо колебаний возвращается в свой институт уже на должность старшего научного сотрудника, чтобы продолжить работу над докторской диссертацией в области открытия еще более сильных групп мутагенов.

***
В биологии это было очень неспокойное, переломное время, когда резко расширился непримиримый водораздел между двумя группами ученых и практиков. Одни называли себя истинными советскими биологами-мичуринцами. Их сельскохозяйственным вождем и идолом стал агроном Трофим Денисович Лысенко, внезапно обласканный самим Сталиным, назвавшим его народным академиком…

Мичуринцы не признавали классическую генетику, не понимали ее природных законов и великий смысл эволюции. Наличие генов они начисто отрицали, заявляя: «Кто-нибудь видел эти гены?.. Никто не видел – значит, их и нет. А те, кто говорят о них и протирают штаны, годами рассматривая под микроскопом мух, только высасывают огромные деньги из народного кармана на свои пустые и вредные для науки исследования».
Классическую генетику мичуринцы называли буржуазной, антисоветской наукой, а всех, кто ею занимался, – «вейсманистов-морганистов» – клеймили ярлыками наймитов империализма.
К ним мичуринцы относили прежде всего директора Всесоюзного института растениеводства Н. И. Вавилова, директора Института экспериментальной биологии Н. К. Кольцова, выдающегося генетика-селекционера Г. Д. Карпеченко, зав. кафедрой генетики и селекции Тимирязевской сельскозяйственной академии А. Р. Жебрака – автора великолепных по урожайности сортов пшеницы и гречихи, и многих-многих других биологов, цитологов и селекционеров, работающих в университетах и отраслевых институтах.

***
«Мы генетику не отвергаем, – не раз на высоких собраниях говаривал Трофим Денисович. – Настоящая генетика – это мичуринская биология».
Многие современные обличители всего старого, советского, плохого и хорошего постоянно вколачивают в головы людей мысль о том, что сам «народный академик» был абсолютным неучем, и вследствие этого ничего толкового в сельском хозяйстве создать не мог. Очень легкая задача – клеймить прошлое, не зная его. И среди мичуринцев было немало выдающихся ученых и селекционеров-практиков. В своей работе над новыми сортами растений эти, в основном, «люди от земли» опирались на богатейшую мудрость и колоссальный практический опыт земледелия своих предшественников, родителей и их предков.

Чтобы урожаи зерновых и овощных культур хотя бы не падали, требовалась колоссальная творческая и физическая работа тысяч и тысяч специалистов.
В природе так устроено, что любой сорт, например картофеля или пшеницы, вырождается через 7–10 лет – резко падает урожайность, снижается иммунитет растения к заболеваниям. Требуется либо полная замена сорта, либо придание ему новых положительных качеств.
Для каждого климатического района, для кислой, нейтральной или щелочной почвы нужен свой сорт. Целые поколения крестьян, опираясь на свои наблюдения, отбирали для воспроизведения всегда только лучшие растения, лучшие их семена, экспериментировали при посадке и уходе за культурами, занимались скрещиванием лучшего с лучшим и часто получали выдающиеся результаты.
Правда, чтобы получить новый сорт того же картофеля, нужно пропустить через опыты десятки тысяч кустов, и на это уходило обычно 15–20 лет. То же самое с зерновыми и другими овощными культурами. Что поделать – это дрозофилы дают новое поколение себе подобных каждые десять дней, а практически все полевые культуры – только один урожай в год. Один! И чтобы заметить изменения в растении, нужно, как говорят, и год прожить, и пуд соли съесть. Что делать – съедали. И не один.
Ничего плохого лично я в народном опыте не вижу. Он и сегодня очень популярен и у селекционеров, и у миллионов дачников и садоводов.
Классическая генетика никогда не отрицала важность народного опыта, такой биологии и селекции. Ее задачей была благородная цель – познать тайные законы развития и поставить их на службу сельскому хозяйству и медицине, значительно ускорив селекционные и опытные работы.
Вся беда была в том, что битва между мичуринцами и вейсманистами-морганистами происходила на поле политическом, где человек еще со времен беспощадной, кровавой Гражданской войны либо за «белых», либо за «красных» – другого не дано, никаких компромиссов. Вот почему отцы убивали детей, а дети – родителей.
Правильному политическому воспитанию, идеологии партия коммунистов придавала первостепенное значение. Никакой самостоятельной науки быть не может. Она может быть только марксистко-ленинской, а значит – народной. Буржуазная же наука – неправильна и вредна.
Я уже сказал, что великий вождь трудового народа Иосиф Виссарионович Сталин называл агронома Лысенко народным академиком. А, как мы знаем, товарищ Сталин слов на ветер не бросал. Любое его слово, любое ничтожное распоряжение становилось законом и требовало незамедлительного исполнения чиновниками всех рангов и мастей, от Ленинграда до Владивостока.
За исполнением следило грозное, не боящееся крови ЧК, проникшее во все поры государства. Практически, буквально в считанные годы, Трофим Денисович Лысенко стал Академиком всех Академиков страны.

Наберитесь терпения, я перечислю вам только основные должности и награды человека из простого народа, достигшего невероятных высот в науке именно в советском государстве, как всегда любил подчеркивать товарищ Сталин.
Но перед этим буквально несколько слов о том, что Трофим Денисович все-таки не был неучем, и почему выбрал путь именно агронома-селекционера.
Эта дорога ему была предначертана с детства. Он и вправду – «человек от земли», с малых лет в поле вместе с родителем, а его отец был умелым земледельцем и крепким хозяйственником. 14 гектаров земли в собственности хорошо кормили не только семью и скотину – коров, свиней, кур, но и кое-что оставалось на продажу… В общем, типичный «кулак-кровопивец».
Спорить с советской властью во время коллективизации – себе дороже, безропотно отдал все колхозу, но работать в нем не стал – устроился бригадиром в экспериментальное хозяйство «Горки Ленинские», которое кормило Кремль молоком, мясом, овощами, ягодами и фруктами – всем, что необходимо человеку для нормального, полноценного, здорового питания.
Сынок – Трофим – землю тоже хорошо познал, но понимал, что наступили совсем новые времена, тут соха уже не поможет – надо учиться. Для начала в 1921 году закончил Уманскую школу садоводов, а через 5 лет заочно Киевский сельскохозяйственный институт, совмещая учебу с практикой. С этого момента и пошла круто вверх его судьба и правильно выбранная жизненная стратегия – делать только то, что одобрено и разрешено партией. Это было железное, жизненное кредо Трофима Денисовича Лысенко – трижды лауреата Сталинской премии.
Но это далеко не всё. Трофим Денисович – академик трех Сельскохозяйственных академий – Украинской, Белорусской и ВАСХНИЛ, во главе которой стал вскоре после ареста Н. И. Вавилова и был на этой высочайшей должности почти 20 лет.
А еще он параллельно – зав. кафедрой генетики и селекции полевых культур Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева, ответственный редактор журналов «Яровизация» и «Агробиология», член Высшей аттестационной комиссии АН СССР, депутат многих созывов Верховного Совета СССР, 23 года без перерыва – заместитель Председателя его Совета. И прочее, прочее, прочее... Впечатляет? Когда все успевал?
За труды и награды: золотая медаль им. Мичурина, медаль И. И. Мечникова и 8 орденов Ленина. Пишу прописью – восемь! Леонид Ильич Брежнев, награждая часто сам себя, имел тоже восемь.

Больше Трофима Денисовича Лысенко этих высших наград страны из простых людей имел только начальник первой дрейфующей на льдине станции СП-1 Иван Дмитриевич Папанин – аж 9, и еще один человек, причастный к созданию в СССР атомного оружия и к развитию генетики, о котором чуть позже.

Уникальный случай в истории: полярник Папанин – единственный в мире доктор наук с 4 классами образования! Власть щедро одарила его этим званием и орденами за верную службу Родине.

Сын портового матроса, Иван Папанин сразу после революции сделал верный выбор – пошел служить в ЧК, и в годы Гражданской войны стал комендантом, пожалуй, самой грозной из них – Крымской.
После изгнания армии Врангеля из Крыма командарм М. В. Фрунзе хотел амнистировать оставшихся на полуострове белых. Но Ленин одернул: «Никаких послаблений врагам – расправиться беспощадно!»
Чекисты Папанина с поручением вождя пролетариев успешно справились. Расстреливали не только врангелевцев, но и любого, кто был прилично одет или разговаривал, как образованный. Офицеров вешали на севастопольских бульварах в форме с погонами.
На руках дважды Героя Советского Союза И. Д. Папанина кровь 80 тысяч людей. И это только в Крыму…

ГЛАВА 4. О ВРЕМЕНА, О НРАВЫ!

Академик Т. Д. Лысенко лично никого не убивал и приказов о расстрелах не отдавал, но на его совести тоже много замученных в застенках НКВД биологов и тысячи тех, кому он сломал жизнь, отлучив от науки, повсеместно насаждая свою, мичуринскую агробиологию.
Однажды, еще задолго до войны, на встрече со студентами-аграриями ему задали вопрос: как он смог достичь таких высот в науке? Цитирую почти дословно ответ «народного академика»:
«...Имея способности и желание, в нашей стране легко стать ученым. У нас очень трудно и даже невозможно провести резкую, непереходимую грань между учеными и неучеными. В этом сила советской науки, сила каждого советского ученого.
Вот почему тот путь, который привел меня к науке, является обычным, доступным для любого гражданина Советского Союза…
Наша главная задача сегодня – освоить богатейшее наследие Мичурина, а не кичиться тем, сколько ты прочитал иностранных книг и научных журналов по биологии. Я вот их вообще не читал...»

***
Это правда, не читал, потому что не знал ни одного иностранного языка, а значит, и понятия не имел, как бурно развивается генетика (да и вообще теоретическая и практическая наука) за рубежом.
Я все это к чему рассказываю – чтобы все вы – читатели, которые намного моложе меня, лучше понимали обстановку в стране в 30-е годы.
Это было золотое время стахановцев, челюскинцев, папаниных, «трудовые подвиги» которых создавали в стране атмосферу подъема, всеобщего энтузиазма и веры в светлое, счастливое будущее.
Это было и время Лысенко, когда тот, сняв забрало, в открытую пошел со своими сторонниками на науку, которую не понимал.
Именно в это время молодой биолог И. А. Рапопорт и защитил свою кандидатскую диссертацию в совершенно непознанной области генетики. А значит, рано или поздно ему предстояло сразиться с «мичуринцами».

Отмечу сразу – никакого отношения русский и советский биолог, почетный член АН СССР Иван Владимирович Мичурин к лысенковской «мичуринской агробиологи» не имел.
Мичурин – выдающийся практик, селекционер от Бога. Не получив никакого сельскохозяйственного образования, он создал и внедрил в оборот около трехсот новых сортов яблок, груш, сливы, крыжовника, малины… Это титан, ведь на выведение каждого нового сорта селекционер тратит 5, 10, а то и 20 лет. Бывает, что только на один выдающийся сорт пшеницы или какого-нибудь овоща уходит вся жизнь.

Я с детских лет до сих пор помню чудесный аромат яблок мичуринского сорта «шафран» и «бельфлер-китайка», груш «бере зимняя мичурина», рябины «черноплодная», из которой, став взрослым, делал потрясающе вкусное вино.
Иван Владимирович Мичурин родился в 1855 году в семье мелкопоместного дворянина. Жили они вблизи деревни Долгое Рязанской губернии, и, естественно, мальчик с детских лет рос в тесном единении с природой: «Я, как помню себя, всегда и всецело был поглощен одним стремлением – выращивать те или другие растения. И это увлечение было настолько сильным, что я вообще не замечал многих остальных деталей жизни...»

Гимназию не закончил, семья разорилась, и надо было зарабатывать деньги на хлеб насущный. Поступил на железную дорогу, пытливый ум помог быстро освоить довольно сложную сигнальную и телеграфную технику, научился ремонтировать часы и даже открыл мастерскую по их починке.
Но каждую свободную минуту он посвящал своим растениям на небольшом арендованном участке.
Накопив денег, исполнил давно задуманное – на окраине города Козлова купил участок земли около 13 гектаров, и уже всецело посвятил себя очень кропотливой традиционной работе селекционера-экспериментатора. Скрещивал растения одного или другого вида между собой, искусственно опылял, широко использовал внутривидовой и межвидовой отбор.
Повторюсь, он был действительно селекционером от Бога, чувствовал, какое растение с каким соединить – культурное с культурным или культурное с дичком. Какой уход им создать, когда поливать и когда повременить с этим. Наблюдая за природой, он учился у нее сам.
Вот вишня с черемухой повенчанная – крупная да сочная, морозов не боится, вкус необычный – будто из райского Эдема.
Вот яблони, еще небольшие двухлеточки… Мичурин досконально знает их родословную, потрет листочек, понюхает и выносит свое точное заключение: кисловаты будут яблочки, кисловаты… А вот эта яблонька даст плоды, пожалуй, медовые да сочные.
Разросся его участок до огромного сада… А в нем деревья невиданные – на сливе зреют абрикосы и вишни – все на одном дереве, на другом яблоки и груши рядышком висят, только на разных веточках. Его приемы прививок, и вправду, чудеса творили… Со всех краев неохватной России садоводы к нему приезжали – посмотреть, поучиться, получить нужные семена, чтобы у себя их опробовать.

О его работах и за границей писали – вот русский мужик какую красоту создает! Приезжали к нему. Американцы перед Первой мировой войной предлагали Мичурину вообще переехать в США вместе со всем садом и продолжить там свои эксперименты, или продать свою коллекцию плодовых и ягодных культур за три миллиона долларов. По тем временам это не только очень большие деньги – это фантастическая по размеру сумма.
А вскоре грянула революция… За ней Гражданская война, разорившая страну. В 1922 году Мичурин пишет известному экономисту, знатоку крестьянского труда А. В. Чаянову, что средств для существования совсем нет, чтобы как-то прокормиться, приходиться паять крестьянам прохудившиеся ведра, принимать в починку пишущие машинки. Времени на работу в саду совсем мало...
Не уехал Мичурин в Америку, и частички своей коллекции не продал. И правильно сделал – большевики оценили поступок. Хоть и не рабоче-крестьянских кровей, но советскую власть товарищ Мичурин принял безоговорочно.
Как раз в это тяжелое время у него в Козлове первый раз побывал Н. И. Вавилов. Уникальный сад, полный диковинок, стоял без забора, не было ни одного рабочего… Ознакомившись с идеями козловского самородка, Вавилов понял, что перед ним талантливейший и пытливый испытатель.
Николай Иванович обратился в Наркомзем с просьбой помочь Мичурину. Лично Владимир Ильич Ленин распорядился организовать изучение научных работ и практических достижений селекционера. Даже председателя ВЦИК товарища Калинина к нему в Козлов отправил.
А вскоре и постановление Совнаркома РСФСР вышло: «...признать опытный питомник Мичурина И. В. учреждением, имеющим государственное значение».
Хоть и голодное, и трудное было то время, но Иван Владимирович смог спокойно продолжать свою работу при финансовой поддержке государства. А это означало, что у него появились так нужные помощники… В 1928 году питомник был реорганизован в Селекционно-генетическую станцию плодово-ягодных культур.
У Мичурина сложился тесный контакт с ведущими биологами и селекционерами страны, за его работами постоянно следил Николай Иванович Вавилов и всемерно поощрял их. Пролетарский писатель Максим Горький не раз заезжал к Мичурину и радовался его успехам.
Мичурин многое сделал для продвижения на север абрикоса, груш, черешни и многих других южных культур. Он, великий экспериментатор, прекрасно понимал значение генетики в селекции и призывал молодежь настойчиво учиться этой науке. Почти 20 лет, уже при советской власти, Мичурин преданно служил людям.
В 30-е годы его имя знал каждый пионер, а я сам, уже после войны с Германией, несколько лет, почти до самого окончания школы, занимался в мичуринском ботаническом кружке, выращивал на школьном огороде и в саду помидоры, огурцы, яблоки. Достижения Мичурина обессмертили его имя.
А кто не помнит крылатые слова: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача!» Эту мысль высказал Иван Владимирович, рассуждая о селекции, стремясь помочь природе ускорить естественный отбор. Товарищу Сталину очень понравились эти слова, но он нашел в них совершенно иной смысл – они точно отвечали духу времени, силе созидания трудового народа и стали главным лозунгом в грандиозном задуманном им плане великого преобразования природы.

Примерно к этому времени на всесоюзной арене сельскохозяйственной науки и биологии и появился никому не известный доселе агроном Трофим Денисович Лысенко. Он объявил себя верным сторонником Мичурина, и сразу же после смерти селекционера прицепил его великое имя к своим «достижениям» на полях и фермах, назвал все это передовой, советской мичуринской агробиологией.
Лысенко быстро смекнул, куда ветер дует, где и какими способами можно подняться из низов и стать приближенным к трону. Сталин не знал Лысенко, но он знал могучую силу Мичурина, который подчинял себе силу природы. Вот такие титаны мысли и дела и нужны советской власти. Дать дорогу новому, молодому «Мичурину»! Да еще и из обычных крестьян. К тому же – беспартийному, пусть наши враги-капиталисты видят, что в Советском Союзе все равны, всем открыты пути в науку.

Дорого обошлось стране это восхождение Трофима Денисовича Лысенко, отмеченного немыслимыми наградами, на олимп неприкасаемых любимцев вождя. Но чтобы вы поняли абсурд, вред и несостоятельность этой лысенковской «мичуринской агробиологии», приведу несколько совсем простых примеров.

Главной опорой этого «учения» были следующие положения: никакой хромосомной наследственности нет, в природе на наследственность влияют только условия жизни растений и животных. Сознательно изменяя условия жизни – что равноценно своеобразному «воспитанию» – человек может получать направленные изменения их признаков, которые закрепляются в будущем потомстве…

Вот почему у нас лучшая холмогорская коровушка, к российским холодам привыкшая, дает очень вкусное молоко, но жирность его невысока – чуть больше трех процентов? В Британии же джерсийская корова и удои дает выше, и жирность молока почти в два раза больше, а это значительно увеличивает выход сливочного масла.
«Все дело в быке, в производителе, – рассуждал агроном Лысенко, занимаясь параллельно и животноводством… – Давайте купим английских быков, привезем их на ферму “Горки Ленинские” и перво-наперво хорошо и усердно начнем кормить пищей, обогащенной жирами… Например, добавляя отходы битого печенья и шоколада с кондитерской фабрики…

Жирность эта обязательно передастся бычьему семени, во втором, в четвертом или в десятом поколении закрепится в корове. Уже навсегда… Вот вам и молочко с жирностью шесть процентов. А если и коров шоколадом прикармливать, то глядишь – и молоко шоколадное, естественно, появится».
Скажете, бред какой-то… Ничуть. Быков, что джерсийских коров покрывали, привезли, пищи с жирами не жалели. Почти 20 лет продолжался этот эксперимент в «Горках Ленинских», валюты и рублей советских на него угроблено немерено. А результат – пшик. Эксперимент закончился полным провалом – не захотели бык британский и буренушка русская «перевоспитываться» таким способом.
Теперь к растениям перейду. Возьмем тундру. Это почти треть территории СССР. А там, кроме ягеля, чахлых кустарников и грибов, ничего не растет – лето короткое, холодно, переувлажненность. Но если хорошо растет гриб, то почему не может вырасти рожь, скажем, из-под Великого Новгорода?.. Там тоже и климат далеко не южный, и почвы глинистые да каменистые – совсем не чернозем.

Что же сделать, чтобы рожь в тундре росла? Да нужно «перевоспитать» ее. Скажем, для начала засеем один гектар… Погибнет почти всё, но несколько растений обязательно выживут… Их зернышки сохраним и высеем в тундру на следующий год… Опять почти всё погибнет, но выживших растений станет немного больше... А что это значит? Это значит, что рожь начала «перевоспитываться» – приспосабливаться к суровым условиям тундры… В пятом и в последующих поколениях эти признаки обязательно закрепятся. Так и появится новый сорт ржи с красивым названием, скажем, «тундра».

Только невдомек было Лысенко и его многочисленным, кстати, сторонникам, которые успешно занимались традиционной селекцией, что в один немного более холодный или дождливый год не вырастет вообще ничего. Так обычно без скрещивания, без внутривидового и межвидового отбора и опыления, и происходило. Никакое «воспитание» на наследственность не влияло… Рожь на экспериментальных полях не превращалась в пшеницу, озимые в яровые и наоборот. Конечно, и в природе происходит спонтанный естественный отбор, но это происходит не за пять лет, а за тысячи и совсем незаметно глазу.

Так было практически с любым начинанием Лысенко, чего мы еще обязательно коснемся. Но зато какой сильный политический козырь бредовые идеи Трофима Денисовича давали кремлевским небожителям!
Сознательно воспитывая ребенка в детском саду, потом в школе, в ремесленном училище, в институте, можно и нужно воспитать совершенно нового человека – «гомо советикуса», назовем его так. Патриота, который никогда не будет задавать неприятные вопросы власти, а в нужный момент и жизнью свой пожертвует ради защиты государства от любых врагов – как внутренних, еще оставшихся, классовых, так и внешних.
Ох, как созвучна была мыслям и задачам вождя эта великая по силе «мичуринская биология»!
С чего же началось стремительное и крутое восхождение Трофима Денисовича, о котором на одном из заседаний Политбюро по вопросам сельского хозяйства товарищ Сталин сказал так: «Лысенко – это Мичурин сегодня»?

***
1927 год. Лысенко работает на селекционной станции Всесоюзного института растениеводства, которым тогда руководил его основатель, известный во всем мире ботаник Н. И. Вавилов. И вот однажды эту далекую станцию в Азербайджанском поселке Гянджи посетил специальный корреспондент «Правды» – главной газеты страны – Виталий Федорович.

В своей большой статье он так вдохновенно описал встречу с местным молодым агрономом Лысенко, что она буквально подняла того «до небес». Агроном этот выглядел искусным факиром, но все его фокусы были реальны и служили народному хозяйству. Что же сделал этот фокусник?
Лысенко якобы удалось сделать невозможное – он решил задачу удобрения скудной земли без удобрений и минеральных туков. Это позволило зимой озеленить пустующие поля Закавказья и сытно накормить скот, сидящий из-за отсутствия корма на голодном пайке, а значит – в достатке накормить и семьи аратов.

В газете не было ни слова о том, как и за счет чего это было сделано, какие травы посеяны под зиму, никаких объяснений – только полный восторг. Ну как же, «босоногому профессору», сыну крестьянина местные партийные лидеры и ученые-аграрии жмут руку в знак признательности. С этой статьи, пожалуй, и начался стремительный взлет Лысенко к высоким академическим постам. И это совсем неудивительно.

Телевидения тогда не было, радио – только в крупных городах, поэтому газета «Правда» – орган ЦК партии большевиков – для всей советской номенклатуры была обязательной для ежедневного скрупулезного изучения. Хвалебная статья в ней о каком-то человеке воспринималась не иначе как предвестие о продвижении того по кадровой лестнице, а критика – как явный сигнал к падению и закату карьеры. Но самое важное, что и в Кремле, и сам Сталин внимательно читали «Правду», буквально с карандашом в руках.
В удобрениях Иосиф Виссарионович ничего не понимал, но не мог не заинтересоваться молодым выходцем из народной толщи. Такие люди ему были очень нужны, и Лысенко сразу получает повышение – из Азербайджана его переводят на должность старшего специалиста отдела физиологии Всесоюзного селекционно-генетического института в Одессе.

С этого времени его сельскохозяйственные новшества повалили как из рога изобилия, а из Кремля по всем весям страны в партийные органы поступали грозные правительственные указания всемерно помогать Лысенко во внедрении в жизнь его новых прогрессивных методов.
Перечислить их – пальцев не хватит. Но все это или забытое старое, или то, что не давало никаких практических результатов. Не получилось – а вот вам новая идея... А вот еще одна.
И ведь верила власть этому «советскому Леонардо да Винчи», щедро финансировала его проекты… Помните притчу: либо осел подохнет, либо султан умрет… Вот все эти лысенковские «открытия» строились именно на таком принципе, исходя из насущной задачи государства – накормить народ.
Революция, Гражданская война, принудительная коллективизация высосали последние соки из сельского хозяйства. Согнав крестьян в колхозы, отняв у них землю, скот и орудия труда, советская власть не только разрушила производительные силы села, но подорвала весь крестьянский образ жизни, крестьянскую мораль, этику и духовность народа, весь потенциал аграрной науки.
Работать «на дядю», без денег, за вымышленные, ничтожные трудодни в конце года крестьянин не хотел. А тут еще два года засухи в южных районах... В стране назревал тотальный перманентный голод, и постоянная нехватка продовольствия грозила рано или поздно привести к массовым восстаниям против режима.
Волей-неволей Кремль был вынужден приравнять развитие сельского хозяйства к важности создания военной промышленности.
Так в недрах сельскохозяйственного отдела ЦК в августе 1931 года родился уникальный документ «О селекции и семеноводстве». Из него следовало, что буквально в ближайшие годы в селе должна произойти настоящая аграрная революция, которая сполна обеспечит страну прежде всего хлебом.

Программа предусматривала полную смену низкоурожайных сортов злаковых на высокоурожайные. На это отводилось всего два-четыре года. Постановление требовало от ученых создать такие сорта пшеницы, которые могли заменить рожь и на севере страны, и на юге, и на востоке. (Это же относилось и ко второму хлебу – картофелю.) Перед селекционерами ставилась задача сократить сроки выведения новых сортов с 10–12  до 4–5 лет. Все сорта пшеницы должны быть неполегаемыми, с высоким содержанием белка, неосыпаемыми, холодо- и засухоустойчивыми, невосприимчивыми к болезням и вредителям…
Чудо-план. Сталин потребовал от науки совершить это чудо.

ГЛАВА 5.

«Я СЛУЖУ НЕ КРЕМЛЮ, А РОДИНЕ!»

Передовые ученые-аграрии страны и большинство здравомыслящих селекционеров прекрасно понимали, что этот грандиозный «кремлевско-маниловский» план накормить страну в отведенные ему сроки абсолютно нереален, обречен на провал, гигантские деньги на его претворение в жизнь будут во многом просто «зарыты в землю».
Всесоюзная сельскохозяйственная академия, которая организационно и научно объединяла 111 институтов, 240 опытных станций и большинство селекционеров страны, без резкости, но довольно четко дала понять власти, что прыгать выше головы время пока не пришло. Генетика лишь на подходе к решению этих проблем, а традиционная селекция не может изменить закон – только один урожай в год.
Иосиф Виссарионович и без того был недоволен не очень результативной, как он считал, работой «академиков» – институтов развели много, практически по каждой основной культуре есть отдел, да не один… Отдачи вот пока маловато… Неэффективно работает президент ВАСХНИЛа Николай Иванович Вавилов. Надо бы ускорить темпы. Но очевидно – человеку некогда. Слишком много времени проводит в экспедициях по миру, отрываясь от практики.
Забыл вождь всех народов страны товарищ Сталин, что Всесоюзная сельскохозяйственная академия была основана и с большим трудом начала работу только два года назад. Николай Иванович Вавилов уже к тому времени фактически обессмертил свое имя. Великий ботаник, он побывал на всех континентах Земли, кроме Австралии и Антарктиды.

В своих многомесячных, с большим риском для жизни, тяжелых экспедициях, где приходилось порой питаться одной саранчой, он выявил древние очаги формирования культурных растений, обосновал учение об иммунитете растений и собрал самую большую в мире коллекцию семян – фактически генофонд всех растений планеты, без которого успешное создание новых сортов невозможно.
Вавилов хотел накормить не только граждан своей страны, но и весь мир. Именно такие грандиозные задачи поставил Николай Иванович перед сельскохозяйственной наукой, возглавив Академию.
Почти 10 лет он бился за ее организацию. А толчок к этому дал Ленин. Он познакомился с Вавиловым в 1921 году, когда на заседании Совета труда и обороны решался важнейший вопрос, кого послать к капиталистам США за хлебом и сельскохозяйственным инвентарем – в стране не хватало не только семян, но даже простых кос и топоров.
У Вавилова большие связи с западными учеными – после окончания института он больше года стажировался в Англии, Германии, проходил практику на знаменитой французской семеноводческой фирме «Вильморен».
Все единогласно проголосовали за профессора Вавилова, заведующего Всесоюзным отделом прикладной ботаники и селекции, имя которого уже знали во всех зарубежных ботанических и сельскохозяйственных кругах за открытый им в 1919 году «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». Мировая биологическая наука приравняла его по значимости к открытию И. Д. Менделеевым Периодической системы элементов.
Вавилова и его исследования в области иммунитета растений хорошо знают и в Департаменте сельского хозяйства США. Вавилов провел в США три месяца, выполнил все порученное государством, ознакомился с работами ведущих генетических и селекционных лабораторий страны. Обо всем увиденном рассказал Ленину и посоветовал ему прочитать книгу «Обновленная земля» о постановке дела сельского хозяйства в США.
Книга эта произвела на вождя очень сильное впечатление. Да, новой России нужна и новая аграрная политика, соединенная воедино с наукой. Вот так и родилась идея создания Всесоюзной сельскохозяйственной академии.
Но поручение Ленина смог претворить в жизнь только в 1929 году его личный секретарь Н. П. Горбунов, будучи уже управляющим делами Совета народных комиссаров.
А первым президентом этой Академии, по статусу приравненной к Академии наук СССР, стал Николай Иванович Вавилов.

***
Нет, за провалы в сельском хозяйстве власть пока не обвиняла Вавилова и его многочисленных сподвижников в саботаже и шпионаже, не называла наймитами Запада и врагами советской власти. До этой, пока безопасной разграничительной черты, всего несколько лет. Все будет – и аресты, и пытки, и расстрелы… А сейчас «вавиловцы» и «кольцовцы» – «повелители мух», все они не до конца осознали важность задачи партии – «мы не можем ждать милостей от природы...»
Но были и те, и немало, кто безоговорочно был готов к немедленному претворению в жизнь грандиозного плана партии. Ну как же, это огромные деньги на опыты, это необходимый штат сотрудников, продвижение по лестнице научных званий.
Новый высокоурожайный сорт за 2–3 года не по силам ученым Вавилова – что ж, это вполне по плечу практикам – мичуринцам, которые не сидят в кабинетах за микроскопами, а с восхода солнца до заката работают в поле.
Естественно, что первым поддержал план партии Трофим Денисович Лысенко. Он знал, как нужно в этот важный момент подать себя и свою «мичуринскую агробиологию». И вот уже передовые статьи центральных газет полны громких фраз: «Яровизация даст стране десятки миллионов пудов добавочного хлеба», «Опыт агронома Трофима Лысенко – на поля страны!», «Яровизация семян – настоящее чудо сельского хозяйства!»
Надежда Сталина на крутой перелом в сельском хозяйстве была подобна чуду. Оно и появилось. Советская пресса рассказала удивительную историю, как еще в 1928 году отец Лысенко решил проверить, сможет ли озимая пшеница, посаженная весной, дать урожай. Это сулило немало выгод: можно, например, избежать вымокания посевов глубокой осенью и довольно частого вымерзания их зимой под коркой льда.
Он закопал два мешка семян в снег, и весной 1929 года посеял их. Озимая пшеница не только выросла, но даже дала урожай немного больше, чем пшеница яровая, посеянная, как и полагается, весной…
Правда, местные крестьяне знали, что никакого эксперимента Денис Лысенко не проводил – он просто спрятал в снегу посевное зерно от отрядов ОГПУ, проводивших коллективизацию. А урожай в тот год в их районе был у всех выше – погода стояла хорошая.
Но газета «Правда» об этом не писала. Она сообщала, что любознательный колхозник дал толчок своему сыну-агроному Трофиму Лысенко сделать выдающееся открытие – тот разработал теорию стадийного развития растений. Теперь не обязательно ждать, когда, например, прогреется до нужной температуры почва перед высевом яровой пшеницы. Достаточно весной, когда еще холодновато, прогреть семена – эту необходимую для развития растения стадию они пройдут до высева и потому сразу начнут второй этап развития, который уже зависит от света и долготы дня... Пробные высевы показали, что такая технология давала прибавку урожая сразу на один центнер с гектара…
Ничего нового в этом «революционном» методе не было. Яровизация семян была известна еще сто лет назад. Она никогда не давала прибавки урожая, но, действительно, ускоряла развитие растения. Практически все частники, например, испокон веков перед посадкой проращивают клубни картофеля в тепле, добиваясь появления ростков. Это и есть яровизация. Такие клубни быстро и хорошо укореняются.
Что же нового узрел Трофим Денисович Лысенко в яровизации? Он только насадил наживку на крючок, заявив, что даст прибавку урожая уже в этом году. Сто килограммов прибавки с гектара вроде и немного, а если засеять миллион гектаров? А 10 миллионов?! Это уже миллион тонн добавочного хлеба стране! Это пять далеко не лишних килограммов муки на каждого жителя страны, включая грудных детей!
Яровизация – вот бесценный подарок товарищу Сталину, которого он ждет от продолжателей дела Мичурина. «Дешево и сердито»… Держитесь, вавиловы, кольцовы, серебровские, карпеченковские академики-генетики старой школы! Вам на смену идут академики-мичуринцы из трудового народа!
Партия быстро заглотнула крючок Лысенко – яровизация была широко разрекламирована. Одним из организаторов этой кампании стал недоучившийся студент Харьковского, а потом Бернского университетов, старый идейный большевик с партийными псевдонимами Апрелев, Ананьин, Евгенев, Никодин, – Александр Шлихтер.

Он прославился жестоким подавлением крестьянского восстания против большевиков в Тамбовской губернии. В награду за карательные операции был несколько лет на дипломатической работе в Финляндии и Австрии и, наконец, занял очень важный пост Наркома земледелия Украины.
В условиях поразившего Украину голода и сокрушительного удара, который коллективизация нанесла сельскому хозяйству СССР и особенно Украины, партийные власти лихорадочно искали малейшую возможность исправить положение.
И вот совсем неожиданно привалило счастье – появился факир в лице агронома Лысенко! «Фокусы» Трофима Денисовича вскоре выведут его на первые роли в советской биологической науке. А пока колхозы насильно, в массовом порядке, обязали применить «революционный» агротехнический прием Трофима Лысенко, за который он получил свою первую, весьма высокую, правительственную награду – орден Трудового Красного Знамени…
Если в 1932 году яровизированными семенами было засеяно 200 000 гектаров, то в 1935-м уже 600 000, а в 1940 году – 14 миллионов.
Но именно в этом году эксперимент был прекращен на корню, потому что не дал никаких ощутимых прибавок урожаев. Если они и были в отдельных районах, то в пределах прошлых погрешностей: при благоприятных погодных условиях сборы зерна, естественно, несколько повышались, при плохих – снижались. Было, и немало, обычного «очковтирательства» и «липы» в отчетах об урожаях.
На местах хорошо знали, что идеи Лысенко одобрены не только ЦК, но и лично Сталиным. Кто же будет говорить, что яровизация оказалась несостоятельной... Любое сообщение об этом означало, что вождь и учитель народов, который никогда не ошибается, на сей раз допустил промах. Даже намек на это может закончиться весьма печально: обвинят в искажении предложенных Лысенко методик или того хуже – в прямом саботаже. Закончилось все тем, о чем не раз предупреждали власть передовые ученые и практики – «Гора родила мышь!»
Тем не менее, Трофим Денисович уже в начале 30-х годов был «на коне». Верящая в будущие успехи партия поставила Лысенко руководить Всесоюзным селекционно-генетическим институтом в Одессе. В 1934-м его избирают академиком Академии наук Украины, а через год – академиком ВАСХНИЛ, приравненной, как мы уже знаем, по статусу к АН СССР. Да-а-а, вот это взлет. В 36 лет – АКАДЕМИК! ТИТАН!

***
И Лысенко продолжает «рождать» новые и новые залихватские идеи. Он уверенно обещает товарищу Сталину, что сможет выполнить поставленные партией задачи – за 2–3 года создать новые высокоурожайные сорта основных сельскохозяйственных культур.

Поскольку серьезные ученые никогда не давали и не дают подобных авантюристических обещаний, Иосиф Виссарионович берет Трофима Денисовича под свое полное покровительство. Он находит в простом беспартийном выходце из крестьянской среды «народного академика» – официальную альтернативу сыну купца-миллионера Вавилову, дворянину Кольцову и их последователям.
В корне изменить положение в сельском хозяйстве в лучшую сторону за считанные годы – вот это по-нашему, по-советски! Лысенко практически становится главным консультантом вождя по вопросам сельского хозяйства.
Дочь Сталина Светлана, сбежавшая из СССР в 1966 году, в своих воспоминаниях об отце пишет как раз об этом. Каждый вечер после ужина Сталин вместе с гостями отправлялся в кинозал смотреть фильмы, которые ему привозили из посольств Америки, Германии, Англии… Просмотры эти заканчивались далеко за полночь – и в два, и в три часа.
Больше художественных фильмов Сталин любил сельскохозяйственные журналы. И частенько он приглашал на эти просмотры Лысенко, задавал ему много вопросов – что да как надо делать. На этих кинопосиделках они очень сблизились.
На свою программу обновления сортов Лысенко и его верные последователи получили огромные деньги и другие ресурсы, а партийные органы – от ЦК республик до райкомов и партячеек на местах – прямые указания всемерно помогать в выполнении задач, поставленных лично Сталиным перед «народным академиком». Но как же эти кольцовские «повелители мух» мешают продвижению в село идей Лысенко!.. Пока все же на полях биологии велись только словесные баталии.
Классическая генетика шла своим путем, постепенно осваивая тонкие структуры клетки и тайны ее изменений. В СССР (и особенно за границей) начали появляться великолепные новые сорта культурных растений, полученных не традиционными методами селекции, а с помощью иных знаний. Этот вал нового, неизвестного пугал лысенковцев. Надо было что-то срочно предпринимать для спасения своих обещаний и, в первую очередь, себя.
Главные центры «ереси» – ВАСХНИЛ Вавилова, с его десятками институтов, и Институт экспериментальной биологии Кольцова. По ним и ударили. Вся пресса под партией, под ее жестким контролем, и одна за другой появляются статьи, шельмующие ученых-генетиков.
Вот весьма типичный образчик такой критики одного из «правдолюбов».
«...Для того чтобы собрать 300 000 образцов в свой «фонд мировых растительных ресурсов», Всесоюзному институту растениеводства пришлось организовать во все части света десятки экскурсий и затратить на это миллионные средства.
А что от этого ценного получила селекция? Да ровным счетом ничего… Заморозив в своих растительных кладовых сотни тысяч подчас ценнейших для производства и селекционной работы растений, работники ВИРа ревниво охраняют этот запас, как скупые рыцари, сидящие на сундуке с золотом… Правда, иногда И. В. Мичурин получал от них несколько семян или косточек, но они всегда, как правило, были невсхожи...»
***
Сплошное вранье и подтасовка очевидного: с помощью именно семян и разработок ВИРа в 20–30-е годы селекционеры страны вывели десятки новых прекрасных сортов сельскохозяйственных культур. Но селекция – дело очень трудоемкое. Создать сорт по мановению волшебной палочки нельзя – нужны годы упорного труда.
Открытый Вавиловым закон гомологических рядов позволял селекционерам создавать новые жизнеспособные формы растений, которых на Земле еще не было, или возвращать утраченные виды.
Но для этого нужен генетический материал. И Николай Иванович решает создать коллекцию семян, которая со временем позволит навсегда избавить человечество от голода. Именно в этом он видит главную цель своей жизни.
«Жизнь коротка – надо спешить!» – любимая присказка Николая Ивановича. И он становится одним из самых известных путешественников. 17 лет поисков! За его плечами 180 рискованных экспедиций в 65 странах. Только из Афганистана, где не раз был на волосок от смерти, Вавилов привез почти 7000 образцов семян культурных растений, из Эфиопии – 400 форм пшеницы, из Южной Америки – 1000 образцов семян картофеля и томатов, из Японии – десятки сортов чая. В 1940 году в коллекции ВИРа было уже 250 тысяч образцов растений – бесценный генетический фонд Природы, который она создавала сотни миллионов лет…

Кремль и лысенковцы не понимали и не осознавали бесценную значимость для будущего этой коллекции. Будущее, пусть и сытое, власть не устраивало. Хлеб и хотя бы что-нибудь к нему нужны были сегодня. Сталину не нужен был непокорный Вавилов, человек, который на острую критику своей деятельности осмелился возразить власти: «Я служу не Кремлю, не правительству, а Родине…» Но Родина не пощадила своего великого гражданина, которого весь мир называл «Менделеевым биологии».
С началом войны с Германией правительство все-таки приняло решение и об эвакуации ВИРа, но в сентябре немцы перерезали железную дорогу, и вся Вавиловская коллекция семян осталась в стенах института.
10 человек, 10 самых преданных учеников Николая Ивановича, берутся охранять то, чему их учитель посвятил свою жизнь. Все они переселились в институт, нужно было экономить силы. Чтобы поддерживать в подвалах хранилища хотя бы приемлемую температуру, жгли старую мебель из своих квартир, куски дерева, с трудом вытащенные из развалин обрушившихся зданий. Коллекция была для них святой.
Но лютый голод и холод день ото дня убивают Ленинград. От истощения, упадка сил и неизвестности люди умирают прямо на улицах – кто по дороге на работу, кто в очереди за кусочком блокадного хлеба.
Первым умирает хранитель рисовых культур Иванов – ни один из тысяч пакетов с зернами риса не был вскрыт, не пропало ни одно зернышко…
Вскоре за своим рабочим столом скончался хранитель арахиса и масличных культур Щукин. Когда разожмут его оцепеневшие пальцы, на стол выпадет запечатанный пакетик с миндалем. Умирая, ученый пытался согреть семена этой южной культуры своим теплом…
Так уходили из жизни фактически обреченные государством на смерть, никому не известные герои войны. По трагическому совпадению в это же время учитель, так же, как и его ученики, умирает от голода. Но это происходит не в блокадном Ленинграде. И не на свободе, а в тюрьме.

***
Коллекцию ВИРа спасли ценой своей жизни люди, воспитанные Вавиловым. Власть ничего не сделала, чтобы оказать им хоть малейшую помощь.
Зато специалисты Германской «Аненербе» были прекрасно осведомлены об истинной ценности коллекции ВИРа и мечтали со взятием Ленинграда заполучить ее в свои руки, ведь коллекция Вавилова может обеспечить мировое господство Германии и на генетические ресурсы. Именно поэтому ВИР немецкие артиллеристы практически не обстреливали.

«Аненербе» в переводе означает «Наследие предков». Это секретная всесильная организация СС, которая занималась изучением аномальных явлений природы, сверхспособностей человека и поисками по всему миру загадочных технологий, то есть всего того, что может сделать Германию самым могущественным государством мира.
Во всех частях Рейхсвера знают о строгом приказе: при захвате опытных станций СССР сохранять и направлять в Германию весь селекционный материал. Ленинград не пал, Ленинград выстоял… Но его пригороды – Пушкин и Павловск – фашисты все-таки заняли. А там у ВИРа были основные лаборатории и опытные участки.

Сколько и что немцы захватили, доподлинно неизвестно. Однако есть сведения, что в Австрии у «Аненербе» были экспериментальные поля, где немцы в годы войны посеяли почти двести русских сортов ячменя, 66 сортов пшеницы и десятки сортов овса. Возможно, это была крохотная частичка коллекции Вавилова. Немцы знали, что надо брать в первую очередь.

Но, к счастью, не досталось им то, что сегодня, спустя почти 80 лет со дня трагической смерти Николая Ивановича Вавилова, создает основу продовольственной безопасности России.

ГЛАВА 6. «БАНК СУДНОГО ДНЯ»

Страна в неоплатном долгу и перед замученным пытками Николаем Ивановичем Вавиловым и перед теми, кто сохранил и спас для будущих поколений его генофонд культурных растений мира. Сегодня фонд насчитывает 320 тысяч образцов.
Коллекция, которую оставил нам великий ученый, оценивается в 12 триллионов долларов. Не знаю, кто определил эту баснословную по величине сумму. По мне – этот генетический банк вообще не имеет цены. Это бесценное сокровище планеты Земля.
Когда над миром в годы холодной войны нависла угроза новой горячей войны, но уже атомной (в которой не может быть ни побежденных, ни победителей – пострадают все), многие развитые страны спешно последовали примеру СССР и по методикам Н. И. Вавилова начали создавать свои генетические банки культурных растений.
К тому же, по оценке комиссии ООН по растительным ресурсам, только в ХХ столетии человечество потеряло около 75 процентов мирового генетического разнообразия сельскохозяйственных культур. Для Германии этот показатель составлял 90 процентов, для США – 97 процентов, почти катастрофа.
Вот почему буквально в считаные годы Америка построила в Форт-Коллинсе штата Калифорния прекрасно оснащенный банк семян, в котором сегодня хранятся больше 500 тысяч образцов семян.
В банке Китайского института генетических ресурсов, созданного сразу после погромов «культурной революции» и, пожалуй, лучшем в мире по компьютерному и техническому оснащению, насчитывается 400 тысяч образцов. В банке Канады – 106 тысяч, в банке Эфиопии – 68 тысяч образцов.
В общем, каждая страна в меру своих сил и возможностей старалась обеспечить свою семенную независимость и безопасность – главную основу сельского хозяйства. Но есть страны, и их немало, которые не могут позволить себе такую роскошь и в случае мировых или локальных войн обречены на голод и полное вымирание.

Для человечества есть опасности и общепланетарного характера. Это «ядерная зима» и полное изменение условий жизни на Земле в случае применения в крупных межгосударственных конфликтах атомного, водородного и климатического оружия, это регулярно происходящая смена полюсов планеты, которая приведет к резкому изменению видов фауны и флоры, это глобальное потепление, вызванное антропогенной деятельностью человека и изменением направлений мощных океанских течений… Есть опасность, и вполне реальная, столкновения с Землей крупного астероида…

Подведем итог: в настоящее время в мире насчитывается около 1700 семенных банков, но многие из них неспособны сохранить свои коллекции из-за отсутствия нормального финансирования, слабой инфраструктуры, недостаточного количества квалифицированного персонала.
Вот почему для всех здравомыслящих ученых планеты при полной поддержке Продовольственной комиссии ООН встал вопрос о необходимости создания Всемирного генетического банка растений – «заначки» человечества на черный день, своеобразного Банка Судного дня, в котором будут храниться семена всех стран мира.

К счастью, нашлось государство, которое, понимая вселенскую значимость для народов мира такого всепланетарного проекта, решило осуществить его за свой счет. Такой страной оказалась не наделенная всеми богатствами земли Россия, не США, первыми успешно отправившие на Марс исследовательский вездеход, не Китай, который бороздят самые лучшие скоростные поезда, а совсем маленькая Норвегия.

26 февраля 2008 года на арктическом архипелаге Шпицберген был открыт Свальбардский глобальный банк семенных фондов планеты. Вся постройка обошлась в 10 миллионов долларов. Значительную часть работ профинансировал Фонд Рокфеллера, компания Microsoft Билла Гейтса, агрохимическая фирма Monsenta.
Естественно, встает вопрос: почему для строительства этого хранилища был выбран малонаселенный, самый суровый северный кусочек королевства Норвегии всего в 1125 километрах от Северного полюса?

Причин несколько. Во-первых, по Международному договору 1920 года острова Шпицбергена являются демилитаризованной территорией, куда при любых обстоятельствах не может ступить ни один солдат воюющих стран.
Во-вторых, Свальбард лежит в зоне вечной мерзлоты, что резко сокращает расходы энергии на поддержание постоянной температуры в хранилище в минус 18 градусов. Даже если холодильные установки выйдут из строя, пройдет несколько недель, прежде чем температура повысится всего на три градуса, что практически не скажется на сохранности семян. Без холодильных установок температура в хранилище всегда будет не выше минус трех градусов.
В третьих – этот район практически не подвержен землетрясениям. В общем, для хранения семян это просто идеальное место.
Циклопическое хранилище Судного дня шестиметровой высоты выдолблено внутри скалы и имеет протяженность в 120 метров, не считая 26-метрового шлюзового входа. Высота над уровнем моря – 130 метров. Сооружение оборудовано пятью безопасными стальными дверями, способными выдержать прямое попадание ядерной боеголовки.
Всем этим уникальным технологическим сооружением с широким спектром датчиков, видеокамер, инженерами и научными сотрудниками управляет специально созданный Трест министерства сельского хозяйства и продовольствия Норвегии.

Энергия поступает от электростанции в поселке Лонгйир. Это фактическая столица архипелага Шпицберген с аэродромом, рядами ярких домиков, населением в 2000 человек и своим известным университетом. Да-да, Свальбардский международный университет известен тем, что готовит специалистов по биологии, геологии, геофизике Арктики, инженеров, работающих в условиях Крайнего Севера.

Программа обучения строится на огромном объеме практических работ в экстремальных условиях и требует от студентов недюжинной выдержки и здоровья. Так что все необходимые кадры для Банка Судного дня готовятся на месте, в Лонгйире.
Нигде в мире нет больше такого уникального учебного заведения. Даже в России, значительная часть территории которой лежит далеко за Полярным Кругом, и казалось бы, кому как не ей…
Каждая страна, добровольно участвующая в Глобальном проекте Норвегии, имеет свой отсек. Услуги по хранению семян абсолютно бесплатны. При этом сторона, предоставляющая семена, полностью сохраняет право собственности на них. Чтобы избежать дублирования, один и тот же тип семян не принимается на хранение от разных семенных банков. Не принимаются также генетически измененные семена, это запрещено законодательством Норвегии.

Хранилище Судного дня на Шпицбергене не является обычным генетическим банком – это гарантийное хранилище. Оно предназначено только для сохранности дубликатов всех уникальных семян, сохраненных национальными и международными генетическими банками семян, научно-исследовательскими институтами...
Сегодня в этом своеобразном «Ноевом ковчеге» хранится больше 900 тысяч образцов семян всех континентов, практически из каждой страны мира. Банк же рассчитан на 4,5 миллиона. Каждый сорт содержит по 500 семян. То есть теоретически этот семенной банк может сохранить все существующие виды сельскохозяйственных растений.

Замороженные семена упакованы в специально разработанные четырехслойные пакеты из фольги, хранятся на стеллажах в пронумерованных, запломбированных коробках и не могут быть выданы никому, кроме самого вкладчика. Взять отсюда дубликаты можно только в том случае, если оригиналы в национальных фондах по какой-либо причине были утеряны.
Так произошло в 2015 году, когда разразился военный конфликт в Сирии, и часть засухоустойчивых сортов зерновых, хранящихся в Международном центре в Алеппо, была уничтожена. Хорошо, что эти сорта до войны были сдублированы и отправлены на Шпицберген.
Так что когда обстановка на Ближнем Востоке стабилизируется, биологи Сирии смогут быстро восстановить свой утраченный фонд.
Кстати, первыми отправили семена на Шпицберген 36 африканских стран – семь тысяч сортов тропических растений.

Россия тоже одной из первых подключилась к этой Международной программе – Всероссийский институт растениеводства имени Вавилова заложил на хранение в Свальбарде 964 образца зерновых и бобовых. Очень своевременное решение, поскольку Россия – единственная страна в мире, в которой государственная коллекция семян уже в течение нескольких лет не пополняется, а уменьшается. Из-за недостатка финансирования и отсутствия Национальной программы сохранения генетического фонда культурных растений количество образцов семян с 1995 года по настоящее время сократилась на 2 %.
Вроде бы не так много, но и эти проценты говорят о том, что страна постепенно теряет свою продовольственную безопасность. Например, 90 % качественных семян для посадки нашего «второго хлеба» – картофеля – Россия покупает сегодня за границей. А без доброго семени никогда не будет и доброго племени…
Но не видит Кремль подступающей беды. Продолжаем воевать в той же далекой Сирии, в которой сгорела значительная часть их растительной коллекции. А может погибнуть и вся... Теперь вот затеяна нелепая, кровопролитная, ненужная народу полномасштабная война с братской Украиной. Больно об этом говорить… Очень больно!..
Итак, семена – основа выживания человечества...
Срок хранения семян зависит от конкретного вида. Горох, например, сохраняет свою всхожесть 20–30 лет. Некоторые виды зерновых – столетия… Но все равно постепенно теряют силы и умирают. Чтобы этого не допустить, часть семян в определенное время будет изыматься из хранилища, высаживаться в местах своего произрастания, и новые полученные семена займут места старых. Такая система позволит практически хранить семена вечно.

Только два-три раза в год хранилище открывает двери для приема новых поступлений, и только нескольким журналистам именно в эти дни позволяется увидеть то, что находится внутри. Один из этих счастливчиков образно написал:
«Только здесь на Земле вечный мир! Рядом соседствуют контейнеры двух Корей, КНР и Тайваня, России и Украины, Палестины и Израиля… Здесь спят древние пшеницы и ячмень, все пять тысяч сортов картофеля, будущие рисовые поля и оливковые рощи...»
Частных же туристов хранилище не принимает вообще.
***
Но вернемся к нашему прерванному повествованию, из дней сегодняшних к рассказу о противостоянии в 30-е годы «мичуринцев» и сторонников классической генетики.
Их баталии, пока все еще словесные, но очень бурные, происходят на различных биологических семинарах и симпозиумах. Ответить на клевету и на голословную критику лысенковцев по радио, в журналах и газетах сторонникам Вавилова и Кольцова не дают – вся пресса под полным контролем партии, а, значит, покровителя Лысенко – Иосифа Виссарионовича Сталина.
Не скрою, оба лагеря не раз прибегали к совсем некрасивым методам борьбы – писали в партийные и следственные органы доносы, кляузы, политические обвинения. Время такое было, совсем неспокойное: партия очищала свои ряды и общество от нежелательных элементов, троцкистов-зиновьевцев и их последователей, в промышленности и сельском хозяйстве сотнями арестовывали, снимали с работы вредителей, саботажников, врагов народа.

Вот в такой обстановке в декабре 1936 года на 4-й сессии ВАСХНИЛ произошла переломная дискуссия в биологии, которая фактически на много лет вперед определила основной вектор развития сельскохозяйственной науки и генетики в стране.
Лысенковцы хорошо подготовились к ней – они добились, что Николай Иванович Вавилов в апреле 1935 года был снят с поста президента ВАСХНИЛ. За год до этого ему запретили выезд за границу. Власть и лично Сталина раздражали независимость и принципиальность Вавилова в вопросах сельского хозяйства, его широкие научные связи с учеными Запада, критика спорных положений Лысенко и постоянные выступления в защиту репрессированных коллег.
Хотя одним из пунктов обвинения Вавилову была «оторванность ученого и сельскохозяйственной науки от требований жизни», его пока оставили в должности директора ВИРа. Оставили совсем ненадолго.

Главная тема дискуссии 1936 года «Спорные вопросы генетики и селекции», и мичуринцы, подведя под науку идеологическую базу, обрушились на «буржуазную, антисоветскую генетику».
Очень ярко против апологетов Лысенко на сессии ВАСХНИЛ выступил заведующий отделом генетики кольцовского Института экспериментальной биологии Н. П. Дубинин. Он прямо заявил: «...Мы присутствуем при тяжелом положении, когда философ-марксист Презент, академик Перов и им подобные хотят надеть дурацкий колпак великой науке – генетике. Не нужно играть в прятки – если в области практической и теоретической генетики восторжествует теория, душой которой является товарищ Лысенко, то в этом
случае генетика в Советском Союзе будет уничтожена полностью…»

Как всегда страстно, с убедительной речью в защиту «науки будущего» – генетики – выступил Н. К. Кольцов.
Обе группы отстаивали свои научные и мировоззренческие позиции, непримиримо боролись за признание своих направлений в биологии и сельскохозяйственных науках первостепенными, а значит – и хорошо профинансированными. Были и такие, кто в ходе дискуссии понял, в какую сторону дует ветер и кого в этот переломный момент нужно поддержать, чтобы элементарно выжить.
Сильный удар по своему учителю Н. И. Вавилову нанес заведующий Полярной станцией ВИРа И. Г. Эйхфельд, который при поддержке руководителя два года назад стал академиком ВАСХНИЛ.
Эта уникальная по своей научной значимости станция на берегу озера Имандра в Заполярье была основана в 1923 году, и Николай Иванович Вавилов считал ее северным форпостом изучения картофеля, уделяя ее работе самое пристальное внимание.
Дело в том, что погодные условия в этой части Хибинских гор очень близки к климату горных районов Южной Америки – родины картофеля. В таких суровых условиях у картофеля практически нет вирусных и грибковых заболеваний.

Все сорта диких форм картофеля, которые привез Вавилов из трудных экспедиций по Южной Америке, изучались в первую очередь именно здесь.

Уже в начале 30-х годов, благодаря методам и идеям Н. И. Вавилова, на полях станции высаживалась вся картофельная коллекция страны и были выведены уникальные сорта нашего «второго хлеба» с прекрасными вкусовыми качествами, которые в условиях Севера давали очень высокие урожаи и не гибли при нередких весьма ранних морозах.
Так вот, на этой 4-й сессии ВАСХНИЛ уже академик Эйхфельд нарушил библейскую заповедь – «не предавай учителя». В своем докладе он заявил, что все его успехи основаны на методах «воспитания растений», которые разработал Лысенко.
Отсечь оппонентов от государственной казны лысенковцы считали одной из главных своих задач… И им во многом это удалось. Партия и лично Сталин сочли, что в настоящий период «великого перелома» их обещания быстро накормить народ гораздо ближе к насущным нуждам страны и простых людей.

Во всех сферах управления и хозяйства произошли большие кадровые изменения. На многие высокие посты в биологической науке, партийных сельхозотделах областей и республик пришли сторонники Лысенко, а сам он вскоре был назначен Президентом ВАСХНИЛ. Но до этого чекисты расстреляли его предшественника, академика Г. К. Мейстера – автора 100 уникальных трудов по проблемным вопросам генетики и селекции. Мейстер на посту и. о. президента ВАСХНИЛ продержался после изгнания Вавилова всего два года.
Не забыл Трофим Денисович Лысенко и о «подарке» ему Эйхфельда. Тот грязный поступок иуды был щедро оплачен благодетелем – в 1940 году, сразу после ареста Н. И. Вавилова, Лысенко назначил Эйхфельда директором ВИРа.

Теперь вся сельскохозяйственная наука была под зорким оком Трофима Денисовича, и можно было от слов переходить к делу – убирать с дороги любыми путями своих идейных и научных противников.

ГЛАВА 7.

«СЛАДКАЯ ПАРОЧКА»

Чистка неугодных, нелояльных власти, и без помощи лысенковцев шла по всем направлениям. Но и чекисты, чтобы формально соблюсти законность, просто так людей не арестовывали – им были нужны изложенные на бумаге четкие обвинения.
По хорошо сформулированным доносам (а их частенько помогали составлять нужным людям сами работники органов) уже были арестованы, судимы, сосланы в лагеря и расстреляны тысячи практиков и ученых по делам Промпартии, Трудовой крестьянской партии, по «Пулковскому делу», по «Делу славистов» и т. д. и т. п. Как говаривал товарищ Сталин: «Был бы человек, а дело найдется!»
Многие современники подумают, что «красное кровавое колесо» репрессий раскрутил товарищ Сталин… Да нет, первые лагеря для несогласных с советской властью, даже только сомневающихся в правоте захвата власти большевиками, были организованы сразу после расстрела ленинцами сторонников Учредительного собрания.
Ученых, мыслящую интеллигенцию не только отправляли за границу «философскими пароходами», но и элементарно расстреливали… Много страшных документов этого времени правящая верхушка власти до сих пор держит за семью печатями и грифом «Совершенно секретно». Но периодически что-то вырывается на свет, открывая нам чудовищные страницы истории страны...

В 1921 году ЧК Дзержинского арестовало выдающегося инженера-химика, профессора Петроградского технологического и горного института М. М. Тихвинского, автора уникального метода добычи нефти с помощью газа. По проекту и технологиям ученого в Баку в годы Первой мировой войны был построен самый современный на то время нефтеперегонный завод. Тихвинский, как утверждала власть, входил в выдуманную чекистами подпольную группу «сопротивленцев» Таганцева, в которой состояли известный поэт Серебряного века Н. Гумилев, выдающийся физиолог профессор С. А. Ухтомский и многие другие видные представители дореволюционной российской творческой и научной интеллигенции. У их боевой группы чекисты якобы нашли склад взрывчатки и оружия и незарегистрированную типографию. Как выяснится позже, «дело таганцев» было полностью сфабриковано.

На обращение Президента Академии наук А. П. Карпинского лично к вождю мирового пролетариата об ошибочном аресте Тихвинского, без знаний которого может остановиться нефтяная отрасль нуждающейся в топливе (и особенно в керосине) страны, Ленин пишет своему секретарю на письме академика: «Товарищ Горбунов! Направьте вопрос в ВЧК. Тихвинский не “случайно” арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга». Когда дело заходило о контрреволюции, вопрос решался однозначно без какого-либо суда и тщательного расследования – 59 «таганцев», включая Тихвинского, были расстреляны.
Политику устрашения инакомыслящих, но в еще больших масштабах, продолжил теперь уже «отец всех народов СССР» товарищ Сталин. Он-то прекрасно понимал, что Ленин был прав – подчинить свободолюбивую науку государству можно лишь с помощью репрессий. Здесь даже сверхсладкий пряник чаще всего не помогает – только аресты!
Вот какой «документ эпохи» породил под его руководством Верховный трибунал ВЦИК: «...Тело расстрелянного никому выдаче не подлежит, предается земле без всяких формальностей и ритуала, в полном одеянии, в котором был расстрелян на месте исполнения приговора или в каком-либо другом пустынном месте, и таким образом, чтобы не было даже следа могилы...»

Именно так, в полную неизвестность, уходили люди, так сгинул и мой отец, расстрелянный в те годы властью без суда и следствия, только за то, что наша квартира и накопленное трудом имущество понадобились вышестоящему начальнику. Таких семей больше миллиона, где родственники безвинно осужденных по разным делам до сих пор не могут добиться реабилитации своих близких и узнать фамилии их палачей…
О каком единении, о какой всеохватной поддержке народом нынешней власти может идти речь, если и сегодня в кабинетах следователей висят портреты «мясников» – самых кровавых исполнителей сталинской воли. Похоже, прямой дорогой возвращаемся в выстраданное слезами и болью прошлое.

Сталин очень давно «точил зуб» на Николая Ивановича Вавилова. Независимый человек был для него самой большой опасностью. Один из сотрудников Вавилова описал в своих воспоминаниях следующий эпизод...
В 1929 году в Ленинграде проходил Съезд генетиков, селекционеров и работников племенного хозяйства, предприятие очень масштабное и важное для мировой многопрофильной сельскохозяйственной науки. Именно поэтому на съезд приехало много ученых и практиков из стран Европы и Америки. Организатором и председателем съезда был Н. И. Вавилов.
Сталин прекрасно понимал, что работа съезда будет широко освещаться иностранной прессой и из этого можно извлечь немалую пропагандистскую пользу о единении в СССР власти и науки. В Ленинград с личной просьбой от Сталина прибыл специальный гонец. Иосиф Виссарионович просил Вавилова от имени съезда зачитать и послать ему в Кремль приветствие.
В последующие годы это станет узаконенным трюизмом, привычным делом: что бы ни происходило – съезд в любой отрасли, семинар, совещание, просто собрание трудового коллектива завода, – непременно в Кремль на имя вождя отправлялась соответствующая здравица.
Но в 1929 году Сталин еще не имел всесильной власти, объединившись, старые и новые партийцы на очередном своем съезде могли снести начавшего зазнаваться вождя. Все шло к этому. В народе поговаривали, что на смену Сталину партия готовит первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б), любимца горожан, С. М. Кострикова – Кирова.
Но вернемся к Вавилову и просьбе к нему Иосифа Виссарионовича. Вавилов наотрез отказался от имени съезда послать Сталину приветствие – это международный форум генетиков, а не большое партийное собрание. Когда С. М. Киров приехал на открытие съезда, Вавилов рассказал ему о принятом решении и получил его полное одобрение.
Сталину, естественно, тотчас доложили о происшествии верные люди… Вождь народов посчитал это личным оскорблением. Будучи в детстве не раз жестоко поротым своим пьяницей-отцом, встав взрослым, обид он не прощал, месть вынашивал, и жестокость его, как мы знаем, порой не имела предела. За время его правления страна потеряла весьма значительную часть своего населения. С того случая можно определенно сказать, что судьбы Кирова и Вавилова были предопределены.
1 декабря 1934 года в коридоре тщательно охраняемого Смольного, куда, как говорили, «и мышь не проскочит», точным выстрелом в затылок был убит С. М. Киров неким Л. Николаевым, имевшим право на ношение личного оружия.
Уже через несколько часов было объявлено, что убийца – агент троцкистско-зиновьевского центра, и покушение на С. М. Кирова – четко спланированный заговор против власти. В городе, и не только, начались повальные аресты.

На пяти наспех состряпанных процессах к расстрелу приговорили 17 человек, к длительному тюремному заключению – 76, к высылке из Ленинграда навечно – 188. Под горячую руку попали и получили разные сроки и высылку 12 000 «чуждых элементов» из дворян и интеллигенции.
Все исследователи истории СССР 30-х годов сходятся на том, что выстрел в Кирова позволил Сталину без сопротивления общества, шокированного и растерянного этим убийством, развязать кровавый террор против своего народа.
В. М. Молотов, который с 1930 по 1941 год был главой правительства СССР, как-то на вопрос журналиста Ф. Чуева о причинах жестокости власти к ни в чем не виновным миллионам, произнес фразу, которая говорит о многом: «Мы не ждали, пока нас предадут, мы брали инициативу в свои руки и их опережали». Вот так – без тени сомнения, просто опережали. Очередь до Н. И. Вавилова, его помощника Г. Д. Карпеченко и сотен других выдающихся ботаников и генетиков дойдет очень скоро...

Листая газеты и журналы тех лет, просто поражаешься, как же Лысенко так лихо отводил от себя и своих сторонников провалы с прямыми подтасовками результатов?! Разоблачить Лысенко мешал сам Лысенко, предлагая новые и новые идеи и технологии. После эпопеи с яровизацией он заявляет об очередном открытии, которое даст колхозникам большую прибавку урожая. Для этого нужно вручную переопылять пшеницу внутри одного сорта. 20 тысяч человек заняты этим бесплодным по научной сути делом. «Мало, надо бы привлечь к этому 50 тысяч! Не людей – колхозов!» – считает Лысенко. Заводы откликнулись на призыв газеты «Социалистическое земледелие» помочь селу – выпустили 800 тысяч специальных пинцетов для колхозников, занятых в переопылении. Вот это масштаб! Вот это по-советски!
Проходит немного времени – смелые агрономы не чертыхаются, а стонут и уже в открытую говорят о полной бессмысленности затеи, о неразумном отвлечении сил и огромных средств. Это все-таки доходит до власти – переопыление прекращают.
А радио и пресса уже вовсю пропагандируют очередное новшество Трофима Денисовича о необходимости всенародной борьбы за стопудовые урожаи проса. Просо – теперь культура номер один! На очереди летние посадки картофеля на юге для борьбы с вырождением сортов.
Где же подлинные итоги всего этого новаторства, в чем польза от «мичуринской агробиологии», для чего «зарыты в землю» миллиарды так нужных стране рублей и валюты? Кто ответит за невыполнение обещаний товарищу Сталину? Их ищут. И находят!
«Враги народа» повсюду. И конечно же, в сельском хозяйстве. Они в ста вавиловских институтах, они в колхозах и совхозах. И что самое страшное – в райкомах и обкомах. Их сотнями выявляют, судят и расстреливают. На них списывают все неудачи недоборов зерна и овощей, все промахи, просчеты и глупости последователей Лысенко.
Сталин не дает его в обиду. Споры Лысенко с вавиловцами и кольцовцами – этими «последователями буржуазной, формальной биологии и генетики», считает нужными и полезными для государства.
И Трофим Денисович прекрасно понимает, чего хочет от него вождь. Он ведет споры с противниками, опираясь на цитаты Маркса и Энгельса, но прежде всего на нетленные цитаты, изречения и указания самого вождя. Вот это в своих приближенных Сталин ценил больше всего.

Правда, сам «народный академик» «академиев» не кончал, языков не знает, грамотность вообще хромает. Но у него теперь есть верная опора, человек, который напишет за него любой доклад, обложит его нужными наукообразными формулировками. Это активный член Научного общества марксистов, заведующий кафедрой диалектики природы и эволюционного учения ЛГУ 30-летний Исаак Израилевич Презент, о котором Лысенко не раз откровенно говаривал: «Я только работаю, а философию мне Презент накручивает».
О-о, как никто другой, Исаак Презент был прекрасным оратором и полемистом и умел придать любой дискуссии характер обострившейся классовой борьбы. От ученых в их статьях или в выступлениях он требовал обязательной ссылки на партийные документы, заявляя, что в биологии нет и не может быть научных школ, есть только школы партийные и беспартийные.

Как же образовалась эта «сладкая парочка» двух противоположностей, которых накрепко объединила общая цель – беззаветно служить тому, кто в настоящий момент на троне?
В 1932 году Презент, как философ, очень заинтересовался учением Вавилова о центрах происхождения растений. Он добился встречи с президентом ВАСХНИЛ и напрямик заявил ему: «Николай Иванович, Вы гений! Но Вы этого не знаете, а я знаю! Вам нужен философ. Давайте работать бок о бок, и вместе мы завоюем всю биологию...»
Вавилов после этих слов просто указал философу на дверь. Это Презента не обескуражило – он просто с теми же словами лести постучался в дверь другого человека. Трофим Денисович слушал гостя с большим вниманием, дивился его университетской образованности, уверенности и красноречию и в душе понимал, что как раз этих качеств ему и не хватает в борьбе со своими сильными оппонентами. «Почему бы не взять этого молодого человека себе в помощники, с меня не убудет».
На том и порешили. Так сложился этот трудовой и идейный союз. После этой встречи одному из своих близких Исаак Израилевич сказал: «Наконец-то я нашел того, с кем можно делать большие дела!»
Они и делали, отбросив в СССР передовую и бурно развивающуюся в мире биологию на десятилетия назад. Как говорили тогда между собой ученые-агрономы, – сельскохозяйственная наука в стране «совсем облысела». Впрочем, как и многие другие науки.

Центральная газета партии «Правда» подвела итог 4-й сессии ВАСХНИЛ как убедительную победу «мичуринской» школы агробиологии над морганистами-вейсманистами, навсегда отставшими от насущных задач государства и сельскохозяйственной науки. Таким псевдоученым вообще не место в Академии.
Сразу после опубликования этой статьи директор Института экспериментальной биологии Николай Константинович Кольцов, прекрасно понимая, что генетике фактически объявлена война на всех фронтах, пишет в газету и в ЦК партии резкий ответ на этот пасквиль. «Организация такой дискуссии – покровительство врунам и демагогам. Никакой пользы ни стране, ни науке она не принесет, – пишет он. – От задуманного вами разгрома генетики пострадает не один выпуск агрономов, которых будут учить неучи. Невежество будущих агрономов обернется стране в миллионы тонн хлеба, огромными потерями в животноводстве и прежде всего в селекционной работе…»

В ответ лишь новые потоки лжи и грязи на тех, кто не сломался, кто не перебежал в стан «народного академика», чтобы отвести от себя надвигающуюся очередную волну репрессий и арестов…
Но Лысенко все-таки осознает, что вавиловцев и кольцовцев окончательно раздавить не так-то просто – слишком велик их научный авторитет, их работы известны на Западе.
Тут нужно искать к ним другие подходы, которые не спасут их от справедливой кары. Их нужно объявить шпионами, врагами народа и фашистами. Такие обвинения сработают наверняка. Нужен только весомый повод. Он и нашелся. Очень быстро…

В 1932 году в США очень успешно прошел VI Международный генетический конгресс. Небольшая советская делегация во главе с Н. И. Вавиловым достойно представила работу отечественных генетической и эволюционной школ.
Очередной, VII Конгресс, должен был пройти в Москве в 1937 году. Это решение о месте проведения симпозиума говорило о высочайшем международном авторитете советских ученых-генетиков.
Утвержденный правительством и Академией Наук СССР Оргкомитет сразу же включился в большую и сложную работу. Были определены основные докладчики от Советского Союза, к открытию Конгресса готовилась большая сельскохозяйственная выставка…
Теперь сделаем небольшое отступление, чтобы понять, почему проведение этого международного форума было не только свернуто, но и запрещено…
Конгресс все-таки состоялся, естественно, не в Москве, а в британском Глазго. И не в 1937 году, как планировалось, а в 1939… Его председателем оставался Н. И. Вавилов, но ни он, ни один член советской делегации там не присутствовали – их просто не выпустили из страны…
Что же такое экстраординарное произошло, почему вслед за этим на радость лысенковцам будут арестованы ведущие генетики страны?!

ГЛАВА 8.

Время негодяев

Середина 30-х годов – страшное время не только в СССР, но и в Германии, где пришедшим к власти Гитлером, разворачивалась страшная расистская компания за улучшение человеческой породы, за «чистоту арийской расы».
Теоретической базой этого вселенского злодеяния стала наука евгеника.
Вспоминая историю Третьего Рейха, многие люди до сих пор вздрагивают от этого слова, за которым – бесчеловечная методика расовой чистки, газовые камеры и страшные цифры отравленных и расстрелянных цыган, евреев, белорусов, сербов, русских – всех тех негодяев у кого не тот нос, не те размеры головы, не тот цвет глаз. Кто не ариец – тот и не человек.
На Нюрнбергском процессе 1947 года мировая общественность увидела такую страшную кинохронику зверств фашистов, что даже врачи-патологи от ужаса падали в обморок.
Но само слово «евгеника» никак не связано со смертью. Наоборот, в переводе с греческого оно означает совершенно другое, благородное – «рождение лучших», «высокородный».
Вспомним строки из любимой всеми поэмы А. С. Пушкина:
...Онегин был, по мненью многих,
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый...
Нет, совсем не случайно поэт дал своему герою имя Евгений… Имя это и происходит от слова евгеника.
Человек всегда хотел жить долго, быть здоровым, сильным и в меру умным. Именно в этом суть евгенической науки. Многие думают, что евгеника родилась в фашистской Германии, но это далеко не так.
Ее основы еще в 1870 году заложил двоюродный брат Чарльза Дарвина сэр Фрэнсис Гальтон – известный геолог, антрополог и психолог.
Будучи аристократом, он начал изучать родословные самых известных семей Англии. Он пытался установить некие закономерности в наследовании талантов, интеллекта, здоровья и пришел к выводу, что целенаправленный подбор семейных пар, безусловно, даст хорошие результаты. Но больные физически и «тронутые умом» люди не должны участвовать в размножении – они будут плодить себе подобных.
Да и совсем неспроста укоренились в народе поговорки с глубоким научным и социальным смыслом: «От худого семени не жди доброго племени», «Что посеешь, то и пожнешь», «От осины не родятся апельсины». Вот главный вывод Гальтона: «Из-за болезней и врожденных дефектов наша цивилизованная человеческая порода гораздо слабее, чем у животных, – как диких, так и одомашненных.
Если бы на усовершенствование человеческой расы мы тратили хотя бы двадцатую часть тех сил, что тратятся на улучшение породы лошадей и скота, какую вселенскую гениальность могли бы мы сотворить!»
Гальтон полагал, что по наследству передаются не только красота, болезни и уродства человека, но и ум. Вот почему всегда так восхищают люди, в которых сочетаются сразу и красота, и ум, и сила. Но таких мало. Хотелось бы больше, что и проповедовал родственник Дарвина.
Но и задолго до Гальтона идеи улучшения породы человека не только витали в головах многих «великих», но и реально претворялись в жизнь. Спартанцы, например, ни о какой евгенике понятия не имели. Им нужны были сильные мужчины-воины. Если мальчик появлялся на свет хилым или увечным – его просто убивали, сбрасывая со скалы. Соглашусь, непомерная жестокость к собственным детям. Время такое было: не убьешь врага – он тебя на копье возьмет.
В гаремы султанов и ханов всех мастей испокон веков строго отбирались только самые красивые и здоровые женщины. Да что далеко ходить, Петр Великий потому и Великий, что лапотную Россию «на дыбы поднял», обратив ее лицом к Европе, дабы взять от нее все нужное и полезное для науки и просвещения. Сотни полезных для страны законов подписал он, среди которых есть и своего рода евгеническое руководство к действию. Это указ «Об освидетельствовании дураков в Сенате», неукоснительное исполнение которого царь сам строго контролировал.
Согласно Указу от 6 апреля 1722 года, «Дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся», воспрещалось жениться и занимать государственные должности, «потому как от глупых людей доброго наследия к государственной пользе надеяться нельзя...»
Как полноценная наука евгеника получила свое бурное развитие на стыке XIX–XX веков. Вместе с теорией происхождения видов Ч. Дарвина ее преподавали в колледжах и университетах, на нужды продвижения генетики охотно жертвовали большие суммы прогрессивные деятели.
На пике популярности генетику поддерживали Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Уинстон Черчилль, Теодор Рузвельт. К сожалению, в этой области были и очень большие, опасные перекосы, которые ставили генетику вне человеческой морали.

Так, в 1904 году в большинстве штатов Америки «для улучшения будущих поколений» был принят закон о насильственной стерилизации, которой подвергались закоренелые алкоголики, душевнобольные, карлики, уроды от рождения, преступники-рецидивисты. Дело было поставлено на поток. Уклонистов безжалостно наказывали: сажали в тюрьму на три года или облагали совершенно непосильными штрафами. Американский метод стерилизации не имел ничего общего ни с ужасами средневековой инквизиции, ни с прямым уничтожением «ублюдков человеческой расы», как это потом будет в гитлеровской Германии. Человеку просто перерезали семенные протоки. Это совсем несложная операция, после которой человек мог вести нормальную половую жизнь, но терял возможность иметь потомство…
Общества евгеники появились на всех обитаемых континентах. Но в странах Северной Европы – в Дании, Швеции, Норвегии, Исландии и Финляндии стерилизации подвергались лишь умственно отсталые люди. Конечно, и при таком «биологическом заклании» было много фатальных ошибок, что не раз приводило к социальным взрывам.
Самые же уродливые формы евгеника приняла в Германии – фашисты забили гвоздь в гроб этой великой, по сути, науки, которая к счастью, сегодня во многих странах мира переживает свое второе рождение. Гитлер, воспаленный патологической ненавистью ко всем не арийцам, был так же кровожаден и к собственному народу. Вот что он постоянно проповедовал и целеустремленно претворял в жизнь: «...Все физические и умственные уроды и идиоты, закоренелые алкоголики и бродяги – это непреходящие язвы на теле Германии. Они мешают нам жить и не должны существовать в природе. Все народы, кроме нас, арийцев, имеют отрицательный набор наследственных признаков, и поэтому только наша нация способна и должна управлять миром. Но сначала очистим саму Германию от человеческой грязи и мусора».
Всем врачам и акушеркам жестко вменялось в обязанность доносить местным властям о рождении каждого «неполноценного» ребенка. Судьбу младенца определяла комиссия из специально созданного отдела «Т4». Чаще всего такое дитя ждало физическое уничтожение, причем самым гуманным способом считалось лишение ребенка пищи…
***
Вот в такие времена в Москве 1937 года и должен был состояться VII Международный генетический конгресс. Вполне естественно, что его организаторы внесли в повестку дня два очень важных доклада о политической подоплеке евгеники, науки, главной задачей которой являются не расовые теории, а прежде всего сохранение здоровья человека и максимальное продление его активной жизни.
Один доклад – «Генетика человека» – должен был сделать американский биолог Г. Меллер, другой – «Генетика человека и расовые теории» – директор Института экспериментальной биологии Н. К. Кольцов. Как только стало известно о планах докладов, Лысенко и Презент поняли: наконец-то наступил их звездный час.
Вся пресса и радио разом обрушились на оргкомитет конгресса: «Кольцовцы и вавиловцы не только пропагандируют методы фашистов в уничтожении собственного народа, но и хотят внедрить их в нашей стране. Ударим по рукам лжеученых! Врагам народа – не место в Академии! Их место на скамье подсудимых!»
На одном из заседаний президиума ВАСХНИЛ Трофим Денисович Лысенко выразился очень кратко: «Или я, или Вавилов. Пусть я ошибаюсь, но одного из нас не должно быть». Особенно злобные выпады были в адрес Николая Константиновича Кольцова. Ему припомнили, что вскоре после революции, в 1921 году, он стал одним из основателей и Председателем Русского евгенического общества и учредил «Русский евгенический журнал», в первом же номере которого опубликовал программную статью «Улучшение человеческой породы».
Пресса не врала – все именно так и было. Трудно поверить, но именно Красная Россия оказалась в передовых рядах страстных последователей евгеники. Причина для этого была вполне весомая – деградация населения.
Профессор В. Гориневский бьет тревогу и заявляет новой власти, что деградация может основательно поражать не только буржуазные классы, но и пролетариат, и его анализ ситуации бьет в самую больную точку.
В журнале «Физическая культура» Гориневский пишет: «В результате двух последних войн население России не только поредело, оно стало качественно хуже, так как на войну шли и гибли там лучшие элементы народа – более сильные, более здоровые, самые лучшие работники...»
Разве с этим поспоришь? Но была и другая страшная причина. За 5 лет Гражданской войны и кровавой смуты население страны уменьшилось на 13 миллионов человек – это были жертвы вселенского голода, эпидемий и погибшие от белого и красного террора.
Потенциал народов России был серьезно подорван.
Следует вспомнить, что после Наполеоновских войн во Франции произошло нечто подобное: всегда гренадеры в полки отбирались по особым признакам, в том числе и по высокому росту. Так вот, гибель большей части этой военной элиты существенно повлияла на генофонд нации – средний рост французов резко уменьшился на несколько сантиметров.
***
Как же откликнулась молодая «рабоче-крестьянская власть» на выводы профессора Гориневского?
Откликнулась очень быстро, создав Общество марксистов-биологов. Эти красные врачи и философы твердо заявили: «Да, евгеника – наше знамя! Евгеника есть совокупное торжество идей Дарвина и Маркса о биологии и социальной эволюции человечества, а грядущий коммунизм – закономерная, светлая финальная стадия развития общества абсолютно равных людей. Создадим новый тип совершенного советского человека! Именно он и завершит многовековую мечту народов мира – построить общество всемирного братства и счастья».
Газеты 20-х годов пестрели броским заголовками: «Больше смелости! Реконструируем род человеческий!», «Коммунизм способен построить только советский человек. Дадим государству рабочих и крестьян такого человека!» Дадим-то дадим, да где ж его взять, где производить? Но «для большевиков нет таких трудностей, которые нельзя не преодолеть» (В. И. Ленин).
И вот бывший опытный революционер-подпольщик, выпускник медицинского факультета МГУ, а ныне Нарком здравоохранения Николай Александрович Семашко поручает своим подчиненным разработать далеко идущий стратегический план создания общенародного общества «Дадим стране здорового ребенка!» По задумке это должен быть своего рода государственный инкубатор для выращивания советских гениев с безупречным здоровьем. Естественен вопрос: а кто станет родителем, от кого ребенку будут переданы лучшие качества?
Чего проще – создадим банк спермы лучших из лучших, людей с особым классовым чутьем: руководителей родной партии и Коминтерна – Коммунистического Интернационала, в который входили представители десятков стран. Гениальность в советской стране станет ординарным событием на зависть миру капитала.
Да вот беда – идеальных не оказалось. Один одержим жадностью к роскоши, второй выпивает чрезмерно, третий охоч до женского пола… Куда ни кинь – есть свой клин. Да и большинство коминтерновцев и большевиков-ленинцев вообще отказались отдавать государству свою сперму гениальности – самим была нужна.

К тому же тов. Сталин, укрепившись на троне безграничной власти, быстро осознал, что много умных людей государству, а значит, и ему лично, только во вред. Умные думают не так, партию критикуют, личной свободы хотят. Такие и на новую революцию способны. Нам же нужны сегодня стойкие солдаты для мировой революции…
Вот профессор Илья Иванович Иванов у нас в Африку откомандирован за крепкими, здоровыми обезьянами. Он хочет скрестить шимпанзе с человеком и получить универсального солдата, который может питаться самой скромной пищей и при этом обладать огромной силой и выносливостью. Сотни советских комсомолок уже выразили желание на пользу науке испытать на себе сперму шимпанзе. Вот такая евгеника нам нужна и полезна!
Но такая евгеника была чужда и абсолютно аморальна основателю Евгенического общества России Николаю Константиновичу Кольцову. Он прекращает издание «Русского евгенического журнала» и закрывает отдел евгеники в своем институте. Финита ля комедия…
Да нет, комедия теперь превращается в трагедию – Сталин все помнит, знает прошлое этого закоренелого левака. Внимательно читал Сталин и его опасную для власти статью «Родословные наших выдвиженцев», в которой Кольцов заглянул на десятилетия вперед, заявив, что оскудевший ценными генами народ, благодаря усилиям правителей, может быть превращен в ослабевший, исторически проигравший народ.
Да, механизм отрицательного эволюционного отбора, запущенный революцией, в тридцатые годы уже работал бесперебойно, неумолимо, на полную катушку в соответствии с представлениями недоучек – руководителей партии и правительства.
***
Вскоре Газета «Правда» публикует очередную ложь, статью члена ЦК КПСС Яковлева, в которой тот фактически озвучил реальное отношение партии к генетике. Эту науку он назвал фашистской и заявил, что все, кто отстаивает и поддерживает генетику в своих грязных политических целях, осуществляют применение законов этой науки так, как делает это Гитлер в Германии, уничтожая свой народ…
Н. К. Кольцова, создавшего один из лучших биологических институтов в мире, Яковлев назвал «мракобесом и неучем», и сказал, что советской науке не по пути с «учениями Кольцова».
Какая подлость и безнравственность власть имущих! В тюрьмах и лагерях СССР сотни тысяч безвинно осужденных. Среди них – цвет науки, инженерии и культуры!
Какое лицемерие – каждый день безостановочно советская власть отправляет не куда-нибудь, а именно в фашистскую Германию, отрывая от своего голодного народа, десятки эшелонов с хлебом и лесом, металлами и стратегической нефтью… Немецкие летчики и танкисты учатся в советских училищах, а офицеры Вермахта стажируются в Военной Академии СССР.
Через несколько лет Германия, вскормленная во многом именно Советским Союзом, начнет варварский захват территории этой страны, уничтожая и без того уже значительно прореженный Сталиным и его верными подручными генофонд русского и других народов. Время негодяев – иначе об этом периоде жизни страны не сказать!
Но что удивительно, даже после выступления «Правды», которая всегда была предвестником восхождения на эшафот знаменитых людей, Николая Константиновича Кольцова не арестовали… Арестуют и подвергнут страшным многодневным допросам и пыткам Николая Ивановича Вавилова. Это случится в 1940 году.
А с Кольцовым Сталин, видимо, решил пока поиграть в кошки-мышки: куда он денется?! Для начала проучить, показать, где его место…
Это дело поручено Трофиму Денисовичу Лысенко и Презенту. Они организуют тщательную проверку работы института Кольцова специально подобранной из своих людей комиссией. Задача – наскрести материал о вредительской деятельности директора института, дать органам НКВД законный повод для его ареста, чтобы заткнуть голоса западным дипломатам и ученым, которые и без того постоянно спрашивают, почему Карпеченко, Вавилов, Кольцов и другие выдающиеся генетики Советской России перестали приезжать на Международные конгрессы.
Поодиночке допрошены все 300 сотрудников Института экспериментальной биологии. Неоднократно беседовали и с любимым учеником Кольцова, 27-летним Иосифом Рапопортом.
Лысенко и Презент в этом молодом ученом, готовившем докторскую диссертацию по одному из важнейших направлений генетики, уже увидели и почувствовали реальную угрозу своим амбициям и псевдонаучным интересам… Почувствовали и запомнили.
Ничего криминального и вредительского следственная комиссия не наскребла. Зацепиться за евгенику тоже не удалось – отдел по ее изучению был давно закрыт. Осталась только история, что Кольцов обвинил газету ЦК КПСС в клевете.
На общем собрании все сотрудники института горячо и убедительно выступили в защиту своего руководителя. Все до единого… Никто не предал под страхом очевидных будущих репрессий великого ученого, названного газетой «Правдой» неучем.
С яркой речью к членам комиссии выступил и Николай Константинович, которую закончил словами: «...Я не отрекаюсь от того, что говорил и писал, и не отрекусь. И никакими угрозами вы меня не запугаете. Вы можете лишить меня звания академика, но я не боюсь, я не из робких. Я заключаю словами Алексея Толстого, который написал их по поводу, очень близкому к данному случаю: в ответе цензору, пытавшемуся запретить печатание книги Дарвина:
Брось, товарищ, устрашенья,
У науки нрав не робкий.
Не заткнешь ее теченье
Никакою пробкой!»
Тем не менее комиссия рекомендовала для усиления практической отдачи народному хозяйству страны разработок института и скорейшего внедрения их в практику сместить Николая Константиновича Кольцова с поста директора, оставив за ним руководство одной из лабораторий. Что и было исполнено.
Не был избран Кольцов и академиком АН СССР – так власть жестоко мстила своим оппонентам…

ГЛАВА 9.

Тюремная привилегия академику

День ото дня пухло Дело № 1500, заведенное на Николая Ивановича Вавилова. К нему во Всесоюзный институт растениеводства был назначен заместителем агент из продажных биологов, в главную задачу которого входил сбор негативной информации об ученом. Доносы множились... К сожалению, из 1600 сотрудников ВИРА и его филиалов нашлись молодые и старые перерожденцы, готовые ради продвижения по научной лестнице встать на сторону лысенковцев.
Когда рухнул Советский Союз и буквально на время открылись архивы НКВД-КГБ, на свет выплыли чудовищные документы той страшной эпохи. Вот один из многих аккуратно подшитых в Деле № 1500 доносов еще от 1933 года.
В 1932 в Корнельском университете штата Нью-Йорк проходил VI Международный генетический конгресс. После него Вавилов задержался в США, чтобы глубже ознакомиться с американским опытным делом. Возвращался домой он через Париж.
Возвращался не с пустыми руками – из Америки Вавилов вез несколько тысяч образцов ценных растений и самое главное – добытые в Южной Америке с риском для жизни столь необходимые в СССР семена хинного дерева и кустик гваюлы – тщательно охраняемого каучуконоса, запрещенного в Перу к вывозу.
В Париже Николай Иванович встретился со старыми друзьями из Пастеровского института: выдающимся микробиологом А. М. Безредки и С. И. Метальниковым – крупнейшим иммунологом и автором нашумевшей книги «Проблемы бессмертия и омоложения в современной биологии».
Друзья пришли проводить Вавилова и на вокзал. И вслед за этим в Москву отправляется донос: «Вавилов во время своего пребывания в Париже неоднократно встречался с белоэмигрантами и дал большое интервью антисоветской газете».
Позже С. И. Метальников вспоминал, что при расставании с Вавиловым, обняв старого друга, он подумал: «Рано или поздно – быть беде!» С невосполнимой утратой для науки она и случилась – власть приняла решение избавиться от Вавилова. Он был арестован 6 августа 1940 года.
Незадолго до этого правая, незаменимая рука Т. Д. Лысенко, доктор биологических наук Исаак Израилевич Презент, с полного одобрения своего шефа направил Председателю Совнаркома В. М. Молотову очередную грязную докладную записку, в которой говорилось: «...Хору капиталистических шавок от генетики в последнее время начали подпевать и наши отечественные морганисты. Вавилов в ряде публичных выступлений заявляет, что “мы пойдем на костер”, изображая дело так, будто бы в нашей стране возрождены времена Галилея. Вавилов и вавиловцы окончательно распоясались…
Возглавляемая ими буржуазная школа “формальной генетики” организует систематические кампании с целью дискредитировать Т. Д. Лысенко как ученого...»
***
Доносов для ареста Вавилова и без того хватало. Делов-то, приехать ночью, и в ночь же, в неизвестность, и увезти. Но власть все-таки страшила международная реакция на арест ученого такой величины. Нужно было разработать безошибочный план устранения человека как врага государства, шпиона иностранной разведки.
И такой план был разработан в недрах бериевского НКВД. Как раз в это время по пакту Молотова – Риббентропа Западная Украина с городами Львов, Черновцы, Ивано-Франковск и другими была присоединена к Советскому Союзу.
18 июля 1940 года Нарком земледелия СССР И. Бенедиктов командирует в этот район Н. И. Вавилова для сбора образцов культурных растений и ознакомления с состоянием сельского хозяйства в Закарпатье.
Там, в полевых условиях, практически без свидетелей, специальная группа чекистов, прибывшая из Москвы, арестовывает Вавилова «при попытке его перейти границу с оккупированной Германией Польшей...» Попытка перехода границы – это расстрельная статья, узаконенная Сталиным еще в 1934 году, когда на страну окончательно опустился «железный занавес».
Но обвинили Вавилова не только в этом. Еще с начала 30-х годов тянулось дело так называемой «Трудовой крестьянской партии» – антисоветской шпионской организации. Дело это было полностью сфабриковано ОГПУ для расправы с противниками сталинского режима из числа политических, общественных и научных деятелей. За 10 лет продолжающегося следствия было арестовано, осуждено на разные сроки и приговорено к расстрелу 1296 человек, среди которых зам. наркома земледелия СССР А. Бердин, выдающиеся экономисты А. Чаянов и Н. Кондратьев.
Следователь Александр Хват «хватко» ухватился за дело Вавилова. Вся информация из его дела, многомесячные командировки в десятки стран мира – все это «неопровержимо» доказывало главную роль Вавилова как хорошо законспирированного руководителя «Трудовой крестьянской партии», одной из главных целей которой был всесторонний подрыв сельского хозяйства страны и его научной базы.
На первых порах следствия Николай Иванович сидел в одиночной камере. Он все еще верил, что справедливость восторжествует, что власть во всем разберется и можно будет вернуться в стены родного института. Он даже начал работать над монографией о глобальной эволюции растений на протяжении веков. Справочной библиотекой ему служила его вселенская собственная память… Но продолжить этот труд ему не дали – перевели в камеру, рассчитанную на 25 человек, где ожидали своей участи 200 арестантов.
Вавилов вынес 400 допросов, следователи неделями не давали ему спать. Каждую ночь сталинские садисты забирали его на жестокие допросы, а утром швыряли в камеру – сам он ходить уже не мог. Физические пытки он еще как-то выдерживал, а вот нравственную не смог – озверевший следователь Хват заявил Вавилову, что если тот не подпишет предъявленных ему обвинений, то его жену изнасилуют на глазах мужа и старшего сына. А сына после этого убьют на глазах родителей... Николай Иванович за 11 месяцев допросов убедился – эти мерзавцы способны на все.
Именно так – изощренными пытками, технологию которых чекисты взяли у средневековых инквизиторов, попранием всех устоев морали и законов права следователи конторы «Железного Феликса» добывали нужные им показания. Власть очень торопилась – началась война и теперь будет не до опального академика. 9 июля 1941 года Николай Иванович Вавилов был приговорен к расстрелу.
Во время расследования «преступлений» Н. И. Вавилова другого непримиримого критика и врага «мичуринской агробиологии» Н. К. Кольцова не раз привозили по ночам на Лубянку, стараясь выбить из него хотя бы крупинку компромата на коллегу. Но Кольцов на первом же допросе твердо сказал: «От Вавилова и генетики не отрекусь!» Следователи знали еще по первому аресту Кольцова во времена Ленина – не отречется. Ему приготовили другую, не расстрельную кару. Без ареста, но тоже смертельную.
В конце ноября 1940 года Николай Константинович вместе с женой Марией Полиевктовной приехал в Ленинград на научную конференцию. Остановились в гостинице «Европейская». Кольцов много работал в библиотеке, писал текст выступления на тему «Химия и морфология». Внезапно, без каких-либо симптомов и жалоб на недомогание, у него случился инфаркт миокарда, и 2 декабря он скоропостижно скончался в гостиничном номере. Супруга Николая Константиновича пережила его на один день, без мужа она не видела смысла в жизни и приняла заранее приготовленное снадобье. Перед смертью Мария Полиевктовна оставила короткую записку, в которой сообщала о последних словах мужа: «Как я желал, чтобы все проснулись, чтобы все проснулись!»
Газеты сообщили, что профессор Н. К. Кольцов умер от закупорки кровеносной системы мозга – слишком интенсивно он работал. Да и возраст немаленький – 68 лет.
Но вот член-корреспондент Академии медицинских наук И. Б. Збарский в своей книге «Объект № 1», изданной в 2000 году, заявил, что Н. К. Кольцов, по всем симптомам, скорее всего, был отравлен чекистами смертельным ядом, подсыпанным в бутерброд. Об этом рассказал ему отец – Борис Ильич. Збарскому-старшему можно верить – он известный в мире химик, его называли «творцом бессмертия», потому что именно он разработал «бальзамическую жидкость» для сохранения тела В. И. Ленина и, конечно же, знал многие тайны Лубянки. Вот какая неожиданная всплыла правда, вот какой исход без ареста и пыток приготовили Кольцову сталинские палачи из секретных химических лабораторий.
Да и как не верить Дмитрию Ильичу Збарскому – и сегодня, уже в постсоветской России, наработанный палачами Сталина, мерзкий, осужденный всеми народами мира опыт отравления неугодных нашел своих бессовестных, беспринципных продолжателей. По сути – самых опасных преступников человечества, которым власть очень хорошо платит. Невероятно стыдно говорить об этом, стыдно за страну.
Осужденный к расстрелу Н. И. Вавилов ничего не знает о смерти Кольцова. Не знает он и о уже свершившемся расстреле своего верного помощника, заведующего отделом генетики ВИРа, виртуоза генетических экспериментов Г. Д. Карпеченко.
За Вавилова бьется, рискуя навлечь репрессии на себя, основоположник советской научной школы агрохимии, лауреат Ленинской и Сталинской премий, академик Д. Н. Прянишников. Он смело пишет вождю в Кремль, что Вавилову за его вклад в науку нужно дать не одну, а несколько Сталинских премий и выдвинуть его кандидатуру на выборы в Верховный Совет СССР.
Что-то пробудилось человеческое в душе вершителя судеб народа, проснулась на время совесть – Вавилову заменили смертную казнь на 20-летнее заключение в тюрьме. Но скорее это произошло не из-за заступничества академика Прянишникова, а по другой причине – Британское посольство сообщило в Кремль, что академик Николай Иванович Вавилов избран почетным членом Лондонского Королевского Общества. Расстрелять Вавилова при таких обстоятельствах даже для Сталина означало иметь значительные осложнения с союзниками по борьбе с фашистской Германией.
Впрочем, жизнь в сталинских тюрьмах и лагерях, как мы знаем, порой была гораздо мучительней, чем быстрая смерть от пули в затылок. Так и случилось. 26 января 1943 года Н. И. Вавилов, человек, который хотел накормить весь мир, умер от жестокого голода в Саратовской тюрьме. В порядке исключения, как академика, его похоронили не в общей безымянной могиле, а чуть в стороне, на отгороженном колючей проволокой клочке земли. Похоронили не в гробу, а в прогнившем ящике из-под семенного картофеля.
Трагизм этого ужасающего конца и в том, что именно в это время жена Николая Ивановича – биолог Елена Ивановна Барулина – жила буквально рядом с тюрьмой, в которой умирал от голода ее муж. Жила рядом с любимым, не ведая об этом. Сразу после ареста Николая Ивановича, не получая от власти на свои постоянные запросы никаких сведений о судьбе мужа, с началом войны по совету друзей она перебралась в Саратов, где устроилась на работу. Отказывая себе буквально во всем, Елена Ивановна собирала мужу продовольственные посылки и направляла их в Москву, в Бутырскую тюрьму, где находился Вавилов во время следствия.
Нечеловеческая жестокость власти – трагический, жуткий финал жизни Великого Человека Планеты.
С трудом пишу я эти строки, боль о прошлом накладывается на боль о судьбе страны, в которой cиловики, временно притихшие после развала СССР, сегодня снова обрели былую силу и стали надежной опорой Кремля... А это означает, что прошлое может вернуться в еще более страшном обличье, ибо не идеи всеобщего братства трудящихся теперь движут ими, а неумеренная власть и вера во всесилие денег.
***
Уже в первые недели войны Советский Союз потерял значительную часть своих лучших пахотных земель с почти созревшим урожаем. Сталин прекрасно понимал – война эта вдолгую, даже с потерей Москвы она не окончится, а голодный солдат – не солдат. Да и оставшихся в тылу кормить тоже нужно, фронт без тыла – ничто, пятно на карте.
Давай-ка, Трофим Денисович, вывози за Урал свою Академию. Сибирь – бескрайна, Сибирь теперь должна кормить страну. Да, правда, народа там маловато. Так вам, ученым, и карты в руки – внедряйте новые технологии и сорта, экспериментируйте... Тут не мухи-дрозофилы нужны, а крестьянский ум и сноровка… Фронт для твоих людей, Трофим Денисович, теперь здесь – в Омске, Новосибирске, в Красноярском крае.
За четыре года войны Лысенко получил два ордена Ленина – две Сталинские премии и звание Героя Социалистического труда за успешное выполнение заданий партии по обеспечению фронта и тыла продовольствием и сельскохозяйственным сырьем.
Какие же революционные технологии внедрил Трофим Денисович с помощниками, что государство буквально осыпало его золотом и деньгами?! Поведаю о нескольких самых-самых, а вам решать, где зерна, а где плевел. По мне – так все плевел, все незабытое старое.
К осени первого военного года на значительной части Сибири и Казахстана возникла угроза ранних заморозков. Стало ясно – зерновые дозреть не успеют, а зимостойкие сорта по методу Лысенко на селекционных станциях еще «недовоспитались». Было принято решение – скашивать зерновые поэтапно независимо от их зрелости. С трудом, но скосили. В Кремль ушла бодрая телеграмма: «Урожай практически спасен!»
Но любой крестьянин знает, что недозревшее зерно даже в хорошем хранилище обязательно подвергнется страшной гнили. Оно непригодно ни для посева, ни для выпечки качественного хлеба. В Кремле же всегда ели совершенно другой хлеб. А народ в условиях войны любой съест и еще спасибо скажет.
К сожалению, нигде, как ни старался, не мог найти я данные, а сколько же зерна сохранилось от того первого, спасенного Лысенко, «военного» урожая, сколько пошло в дело от собранного.
Далее возникла новая проблема. Перед посевом озимых культур землю обычно тщательно пашут. Но практически все трактористы ушли на фронт или были направлены в танковые училища. Да и горючего катастрофически не хватало. Лысенко предложил сеять прямо по стерне, по непаханой земле, утверждая, что остатки стеблей после уборки яровых будут способствовать задержанию снега и нормальному развитию растений.
Метод в принципе не нов, его в засушливые годы использовали канадские фермеры. Все это так, но при одном условии – высочайшем уровне агротехники, на стерневом поле специальными химикатами должны быть убиты все сорняки, иначе они просто задушат всходы.
Так все и произошло. О какой химии в годы войны могла идти речь? Засеяли без какой-либо подготовки тысячи гектаров… Средний урожай по всем областям Сибири колебался от 1,8 центнера с гектара до 5, то есть порой был даже меньше, чем посеяли. А на многих полях вообще вырос только бурьян.
Нельзя назвать прорывным и метод посадки картофеля верхушками клубней, тоже предложенный Трофимом Денисовичем. Для экономии посадочного материала срезалась верхушка с глазком весом 10–15 граммов, остальная часть клубня использовалась для питания. Этим способом в неурожайные годы издавна пользовались все крестьяне и огородники.
В промышленном масштабе экономия клубней при посадке составляет примерно одну тонну на гектар. Сотрудниками Лысенко была разработана специальная методичка для населения, как сохранить верхушки клубней до весны, как провести проращивание ростков и их посадку. Все предприятия общественного питания страны, использовавшие сырой картофель, были обязаны строго выполнять эти инструкции.
Что ж, в условиях войны этот метод можно занести Трофиму Денисовичу в зачет, как и увеличение площадей под посевы проса, которое традиционно давало более высокие урожаи, чем пшеница. Полезных белковых компонентов в пшене очень мало, но при варке зерно увеличивает свой объем в 4–7 раз, что в условиях войны было немаловажным фактором. Но что же здесь действительно нового?
Вскоре после празднования Дня Победы состоялось заседание правительства, где обсуждались кандидаты для присвоения звания Героя Социалистического Труда. Дошла очередь до списка Академии Наук СССР. Сталин, который вел заседание, осведомился:
– Лысенко в списке есть?
Представитель Академии, смутившись, ответил:
– Нет.
– Включить! – распорядился Иосиф Виссарионович.
Кто-то из членов комиссии задал естественный вопрос:
– За что?
– Как это за что? – возмутился Сталин. – Да хотя бы за заготовку проса. Мы всю войну кормили армию вкусной пшенной кашей!
Никто больше возражать не стал. Сталинское одобрение в те годы означало больше, чем мнение всей науки и всех академиков, вместе взятых.
Вот так Трофим Денисович Лысенко вернулся с «сибирского фронта» с тремя высшими государственными наградами.

ГЛАВА 10.

И ИШАК НЕ ЗАГОВОРИЛ, И ШАХА НЕ СТАЛО

Примерно в то же время, как Т. Д. Лысенко вернулся в Москву с «сибирского сельскохозяйственного» фронта», с фронта военного вернулся в столицу и трижды тяжело раненный, трижды представленный к званию Герой Советского Союза и трижды не награжденный Золотой Звездой доктор биологических наук Иосиф Абрамович Рапопорт. Вернулся и приступил к работе в лаборатории генетики родного Института экспериментальной биологии, который назывался теперь иначе – Институт цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР. Но свободный, новаторский во всем дух Н. К. Кольцова, который основал институт, по-прежнему витал в его стенах.
Огромная радость от Победы, несмотря на чудовищные потери в войне и немыслимо тяжелые во всем житейские трудности, делала первые послевоенные годы все-таки светлыми, люди надеялись на большие перемены к лучшему.
В течение войны, а особенно после Хиросимы и Нагасаки, когда всего две атомные бомбы поставили финальную точку завершения боевых действий на всех фронтах, мировоззрение Сталина на роль науки в современном мире стало меняться. Он видел огромный прорыв США и Великобритании не только в развитии физики, химии и смежных наук, но и гигантский потенциал их сельскохозяйственного производства, основанного на достижениях в биологии.
9 февраля 1946 года, выступая на собрании избирателей в Большом театре, Сталин, в частности, сказал: «...Я уверен, что если мы окажем должную помощь нашим ученым, то они сумеют в ближайшем будущем не только догнать, но и превзойти достижения науки за пределами нашей страны».
Сталин был верен своему слову, если что-то обещал, то непременно делал. Уже в марте бюджет, выделенный на науку в 1946 году, был увеличен в три раза, научные работники во всех сферах получили значительные прибавки к зарплатам. Все это делало науку привлекательной сферой приложения сил и для молодежи…
Отсюда и создание в СССР водородной бомбы, и строительство первой в мире атомной электростанции, и запуск в космос искусственного спутника Земли.
Однако отказ от многих догм о классовых характерах любых наук для советских философов не стал признанием общности мировой науки. Она по-прежнему разделялась на «материалистическую», то есть отечественную, правильную, и буржуазную – «идеалистическую». В первую очередь это касалось биологии.
Иосиф Абрамович Рапопорт, сменив военную форму на гражданскую, засиживался в лаборатории до глубокой ночи, старался наверстать потерянное на фронте время.
А генералисимусс Сталин, завершив битву военную, уже затеивал новые сражения, теперь с природой. Он разрабатывал грандиозный план преобразования природы: мечтал соединить все реки и моря страны в единую водную систему, перебросить воду севера в засушливые районы и напоить влагой поля, засадить окраины городов садами и лесами, досыта, наконец, накормить изголодавшийся народ.
Конечно же, здесь без «мичуринской биологии» было не обойтись, а, значит, и без Лысенко. Сталин продолжал верить в его обещания создавать новые высокоурожайные сорта за 2-3 года – да вот война помешала.
К тому же Иосифу Виссарионовичу прислали из Грузии несколько колосков странной ветвистой пшеницы, у которой зерен было в несколько раз больше, чем в обычных сортах, и он поручил Лысенко изучить эти чудодейственные колоски и вывести из них полноценный сорт.
История эта детективная, она закончилась в очередной раз блистательным провалом, но рассказать о ней стоит.
***
В 1862 году Вольное экономическое общество России, основанное сто лет назад, главной целью которого было всестороннее развитие сельского хозяйства страны, разослало своим многочисленным членам по 10 зернышек странной пшеницы Семиколоски, у которой на стебле было как раз семь колосков, точно растопыренный веник. Пшеница не какая-нибудь – получена из-за границы, из Англии. А в Англию ее привезли из Египта – зерна эти нашли в глиняных сосудах при раскопках мумий. Посейте эти семена! А вдруг и вправду урожай удвоится и даже усемерится – попытайте счастья!
Естественно, члены общества с жаром принялись за дело, кто же жар-птицу такую из рук выпустит?! По-русски назвали эту пшеницу звучным именем – «Благодать».
Но благодати от нее никакой не вышло – из зерен выросли самые обыкновенные колосья, ветвистости вообще не наблюдалось, за исключением очень редких случаев и только в первом поколении.
Русская агрономическая литература запестрела статьями и заметками о неудачах с ветвистой пшеницей «Благодать». Один из крупнейших агроавторитетов того времени профессор А. М. Бажанов писал: «Были произведены опыты разведения этой пшеницы во многих местах России, и результатов ожидали от нее чрезвычайных. Но все попытки получить это баснословное растение оказались тщетными. Многоколосная пшеница, как изнеженное чадо, кроме Средиземноморского климата, весьма жирной, тучной земли, требует совсем редкого сева. Она не переносит даже легкого мороза и страдает более простых других пород от головни и ржавчины. К тому же при общем умолоте с одной меры земли всегда открывается, что многоколосная пшеница в наших условиях не прибыльнее и не урожайнее простых».
Знаток семенного дела француз А. Вильморен доказал, что пшеничные зерна дольше двадцати лет вообще всхожесть не сохраняют. Какие уж тут мумии – сплошной обман и вранье. Интерес во всем мире к ветвистой пшенице сразу угас на долгие годы.
После возникновения генетики и научных основ селекции ученые многих стран (в том числе и советский Институт растениеводства, основанный Н. И. Вавиловым) серьезно перепроверили свойства ветвистых пшениц и пришли к обоснованному выводу о тщетности надежд резко увеличить урожаи за счет внедрения в практику «многоколосной пшеницы».
Но вот буквально перед войной советские газеты, склонные всякого рода непроверенные сенсации раздувать до уровня открытий мировой значимости, лишь бы это было сделано в СССР, сообщили, что колхозница из Узбекистана Муслима Бегиева, наперекор мнению маститых ученых, все-таки сумела вырастить необыкновенную пшеницу с ветвистыми колосьями и получила очень высокий урожай. Где вырастила – в поле (и на какой площади) или в теплице – не говорилось.
Куст такой чудо-пшеницы доставили в Москву и выставили для всеобщего обозрения в одном из павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. А так как на выставку свозили колхозников со всех концов страны, однажды у пшенички Бегиевой остановились два грузинских паренька из Кахетии, которых поразил этот куст пшеницы. Тайком они срезали пару колосков и увезли домой. Но тут началась война, и стало не до экспериментов.
Но уже в 1946 году Сталин держал в руках похожие колоски, посланные ему из Кахетии. Вот почему он срочно вызвал к себе «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко, вручил ему мешочек с чудо-зернами и наказал не медлить с испытанием, быстро размножить семена, вывести новый сверхурожайный сорт и внедрить его в широкую практику.
Беря этот мешочек и дав товарищу Сталину слово, что ветвистая пшеница уже скоро совершит революцию на полях страны и даст высочайшие в мире урожаи, Лысенко прекрасно знал, что ничего из этой затеи не получится.
Еще в 1940 году в своем журнале «Яровизация» он собственноручно подписал к публикации статью Ф. М. Купермана «О ветвистых формах озимых пшениц, ржи и ячменя», где на анализе сотен поставленных опытов говорилось о бесплодности внедрения в наших условиях таких форм. По этой теме было много публикаций и в других изданиях…
Именно это и должен был честно сообщить вождю президент Сельскохозяйственной академии страны, сказать, что надежды на ветвистую пшеницу совершенно нереальны, что большие деньги будут потрачены впустую. Но не сказал. Он прекрасно понимал, что погасить надежду Сталина может стать для него равносильно повторению судьбы Вавилова, Кольцова и других.
Тут не гасить надежду надо, а, наоборот, раздувать огонь ожидания не чуда даже, а сверхчуда. К тому же, надо отдать должное, в таких делах Сталин умел ждать и никогда Лысенко в обиду не давал.
Найти ретивых исполнителей сталинского наказа – размножить семена ветвистой, «воспитать» растения по-лысенковски и вывести на колхозные поля – не было никаких проблем. Работа закипела сразу в нескольких местах: в Одессе, в Омске, в Курганской области и в Горках Ленинских. Об этой невиданно важной для страны работе раструбила вся пресса.
Но ученые-генетики, знающие историю ветвистой пшеницы агрономы, селекционеры и семеноводы завалили ВАСХНИЛ и партийные органы страны тревожными и критическими письмами о полной бесперспективности этих фантастически масштабных мероприятий и насильно насаждаемой Лысенко агрономии, находящейся уже давно на обочине передовой сельскохозяйственной науки.
В отделах науки и сельского хозяйства ЦК понимают: что-то не так складывается в ведомстве Трофима Денисовича, что-то очень много жалоб – сильно размахнулся, не хочет прислушиваться к мнениям ученых, умышленно тормозит развитие генетики, достижения которой на Западе уже дали весьма значительную прибавку урожайности многих культур.
На одном из совещаний главный идеолог страны А. А. Жданов даже осмелился покритиковать волюнтаризм и шапкозакидательство Лысенко, но Сталин ему сразу же возразил, указав на то, что товарищ Лысенко делает сейчас для страны архиважное дело. И если он даже и увлекается, обещая повысить урожайность по стране сразу в несколько раз, а получится только на 50 %, то и это будет высочайшим успехом. Сталин предупредил, что надо подождать и посмотреть, чем закончатся усилия «народного академика».
Не гроза, а так, маленькая легкая тучка пока пронеслась над головой Трофима Денисовича. И в благодарность за защиту Сталина уже осенью 1947 года Лысенко в личном письме сообщает вождю о небывалом успехе своего сотрудника А. Авакяна, который будто бы посеял всего стакан семян, а собрал 327 килограммов, то есть в 1635 раз больше. Таких поистине фантастических результатов размножения семян мировая практика еще не знала.
Это неважно, что думают по этому поводу оппоненты Трофима Денисовича, да и народ уже давно верит, что Россия – «родина слонов». Здесь главное, чтобы верил товарищ Сталин, который в вопросах сельского хозяйства разбирался слабовато, но искренне полагал, что любое растение можно «перевоспитать» в нужном направлении.
Растения – цветы и особенно плодовые, он очень любил. На всех его дачах и под Москвой, и на озере Рица были построены теплицы, в которые Сталин мог заходить прямо из дома. Он пробовал и сам выращивать экзотические растения, подрезал кусты.
Известный писатель П. Павленко, который жил в Ялте и не раз был приглашен на крымскую дачу вождя, в своем романе «Счастье», посвященном событиям в Крыму во время Ялтинской конференции 1945 года, так описывает беседу вождя с садовником Воропаевым:
«В светлом весеннем кителе и светлой фуражке Сталин стоял рядом со стариком-садовником у виноградного куста.
– Вы попробуйте этот метод, не бойтесь, – говорил Сталин, – я сам его проверил, не подведет.
– Против науки боязно как-то, Иосиф Виссарионович. При царе у нас тут какие специалисты были, а воздерживались.
– Мало ли от чего они воздерживались, – возразил Сталин. – При царе и люди плохо росли. Смелее экспериментируйте. Виноград и лимоны нам не только в ваших краях нужны.
– Климат, Иосиф Виссарионович, ставит знак препинания. Ведь это нежность какая, тонкость, куда ее на мороз, – показывал рукой садовник на виноград.
– Приучайте к суровым условиям, не бойтесь. Мы с вами южане, а на Севере тоже неплохо себя чувствуем...»

***
Вот этот доморощенный ламаркизм и мешал Сталину понять революционную силу генетики, о гомологические ряды зубы сломаешь, пока это слово только произнесешь. Ну не понимал он законы природы совсем… Потому и близок был ему Трофим Денисович – тот объяснял все просто, по-крестьянски понятно: сделаем, вырастим, уберем – накормим народ!
И Лысенко рисует в письме вождю голубые горы – полученных семян ветвистой пшеницы хватит, чтобы в следующем году засеять только под Москвой 10 гектаров, в 1949-м уже 100, а в 1950 году 500 гектаров, и получить с каждого из них минимум по 100 центнеров зерна. США и Канада со всеми своими генетиками задохнутся от зависти, что простые советские колхозники такие рекордные сорта вывели буквально за считаные годы.
В этом же письме Лысенко обратился к Сталину и за помощью, стараясь подтолкнуть вождя к решению давно поставленной задачи – окончательно убрать со своей дороги все генетические отделы и институты и запретить генетику в целом.
Исаак Израилевич Презент постарался – вот что прочитал в конце письма Лысенко товарищ Сталин:
«...Смею утверждать, что менделизм-морганизм, вейсманистский неодарвинизм – это буржуазное метафизическое учение о живых телах и живой природе – разрабатывается в западных странах не для целей сельского хозяйства, а для реакционных целей евгеники, расизма и т. п.
Подлинная наука о живой природе, творческий дарвинизм, строится только у нас, в Советском Союзе, на основе мичуринского учения. Эта наука – детище социалистического, колхозного строя. Поэтому она так сильна по сравнению с буржуазным лжеучением…
Дорогой Иосиф Виссарионович! Если мичуринские теоретические установки в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим органам сказать свое веское слово…
Прошу Вас, товарищ Сталин, помочь этому хорошему, очень нужному для нашего сельского хозяйства делу».
Хитро придумал царедворец Лысенко – в случае своих неудач для вождя всегда можно найти вескую причину – враги и отрицатели «мичуринской агробиологии» мешали. В них корень всех бед нашего сельского хозяйства.
В болевое место и самого Сталина попал Лысенко. Сталин хоть и не очень верил, что если у поколений коров постоянно спиливать рога, то это закрепится в наследственности, и вскоре будут рождаться безрогие коровы. Это уж слишком загнул Трофим Денисович… Но вот что касается взаимоотношений с менделистами-морганистами – он, пожалуй, прав… Надо помочь «народному академику». Но не сразу, не кувалдой по голове. Тут нужен более тонкий подход – нужно стравить сторонников Лысенко с буржуазными генетиками и окончательно, при тщательно спланированной дискуссии, лишить их возможности сопротивляться.
И в ответном письме от 31 октября 1947 года Сталин дает понять Трофиму Денисовичу, что он полностью на его стороне:
«...Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину.
С уважением, Иосиф Сталин».
И бессменный «трубадур лысенковщины» писатель Геннадий Фиш на страницах «Литературной газеты» уже до небес возносит деятельность «Мичурина сегодня»:
«...и теперь, когда своим гениальным предвидением товарищ Сталин разглядел возможности ветвистой пшеницы, он предложил академику Лысенко заняться ею. Трофиму Денисовичу удалось во многом разгадать тайны этой пшеницы. И вопреки всему, что до сих пор говорилось и о чем писалось в «мировой литературе», вывести ее с грядок, с мелких делянок, из теплиц на поля совхозов…
Ветвистой заинтересовались и зарубежные ученые. Вскоре, впрочем, после первых неудач, они отказались от нее. Крепкое ее зернышко им оказалось не по зубам. Да и какой расчет американским или английским помещикам выводить у себя такой сорт! Если хлеба уродится много, его придется продавать дешевле. А то, что выгодно трудовому народу, вовсе невыгодно богачам, думающим только о наживе...»
И «мичуринцы» вплоть до смерти Сталина продолжали культивировать этот фантастический по масштабу обман. Тот же Г. Фиш восклицал, побывав в гостях у Лысенко: «Как будто я побывал на поле при коммунизме!»
Нет, ничего не вышло из этой пустопорожней затеи – ветвистая пшеница на поля СССР так и не вышла. Нечему было выходить. В тепличных условиях – да, она росла и помогла ряду селекционеров улучшить некоторые сорта. Но и только. Шарлатанство не могло родить ничего путного. Сбылось все, как и предполагал Насреддин, – ишак не заговорил, но и шаха не стало.
Пришедший к власти «передовой аграрник и новый Насреддин» Никита Сергеевич Хрущев, пожелавший в считаные годы перегнать США во всех сферах сельского хозяйства, Лысенко в обиду не дал, оставил его главой ВАСХНИЛ. Ибо во многом разделял его взгляды на науку и сам, как член ЦК, принимал участие в повсеместном, всесокрушающем разгроме генетики в стране, который произошел в 1948 году.
Вот к этой важнейшей теме и вернемся… В том числе и к удивительной судьбе одного из героев нашего повествования – к судьбе Иосифа Абрамовича Рапопорта.

ГЛАВА 11. «ВТОРОЙ БИОЛОГИЧЕСКИЙ ФРОНТ»

Как мы помним, докторская диссертация Иосифа Абрамовича Рапопорта была блестяще защищена в 1943 году, когда руководство армии направило его, старшего лейтенанта, на учебу в Военную Академию. Непредсказуемый поворот судьбы – он стал доктором биологических наук фактически на фронте.
На защите диссертации один из оппонентов сказал, что открытие Рапопортом широкого ряда сильных и сверхсильных веществ, не уступающих по воздействию на клетку радиационному мутагенезу и даже превышающих его по числу индуцированных мутаций. Это величайшее открытие в генетике, которое уже в ближайшие годы даст мощнейший толчок развитию всех сфер сельскохозяйственной науки и животноводства, откроет необозримые перспективы селекционерам и микробиологам, даст всему древу биологии новые ростки и ветви.
Всё так, но чтобы появились эти ростки и ветки, нужно было сделать еще очень и очень много. Вот этим и занялся Иосиф Рапопорт, вернувшись в свою лабораторию…
Для начала всё изложенное в докторской диссертации нужно было издать либо в специализированных сборниках, либо в виде отдельной книги – только так научная общественность могла ознакомиться с результатами его открытия и понять перспективы применения мутагенов разной силы на практике.
Рапопорту 33 года, возраст Христа – впереди вся жизнь, и она расписана уже далеко вперед. Начинать надо с села – читать лекции будущим агрономам, охватить практическими исследованиями мутагенов всю сеть селекционных и испытательных станций страны, разработать для них подробные методики и инструкции, организовать широкую систему семинаров. Короче говоря – работать, просвещать, переубеждать не верящих в генетику практиков, закладывать на необъятных просторах страны, где всё разное – и почвы, и климат, – новые, ранее невиданные эксперименты с веществами, которые многократно ускоряли процесс выведения новых сортов или значительно увеличивали урожайность.
Раньше это была изнурительная, годами длящаяся исследовательская работа за микроскопом, изучение сотен, тысяч поколений дрозофил, испытание достигнутого на полях института. Теперь на плечи Рапопорта и оставшихся в живых генетиков легла задача стократ сложнее – не дать лысенковцам срубить и выкорчевать могучее древо генетики, придав этому паскудному делу еще и идеологическую окраску.
Чтобы перейти к этой драматической теме, давайте немного переведем дух и подведем некоторые итоги…
***
Итак, до 1937 года генетика в СССР развивалась вполне успешно, и за 20 лет после Октябрьского переворота генетическое сообщество страны стало одним из крупнейших в мире. Десятки генетических учреждений и отделов работали под эгидой различных государственных ведомств – Наркомздрава, Наркомпроса, Наркомзема и АН СССР.
Генетика была включена в программы всех сельскохозяйственных, медицинских, педагогических вузов и университетов.
Однако со второй половины 30-х годов «агробиологи-лысенковцы» объявили войну сторонникам классической генетики. Они спекулировали на отечественных корнях своей доктрины, на опыте и известности в мире работ И. В. Мичурина, на корню отвергая достигнутые успехи западных ученых в этой области.
Советские же генетики, наоборот, всегда подчеркивали свое единство с международным научным сообществом, они обменивались опытом, вели активную переписку со своими иностранными коллегами, что очень не нравилось власти.
К 1941 году, когда ВАСХНИЛ уже несколько лет возглавлял назначенец Сталина Т. Д. Лысенко, «агробиологи-мичуринцы-лысенковцы» захватили многие генетические учреждения страны. Тем не менее, классической генетике удалось пока удержать свои бастионы в ряде университетов страны, в кольцовском Институте гистологии, цитологии и эмбриологии и Институте эволюционной морфологии.
Западное научное сообщество было очень обеспокоено арестами и расстрелами генетиков в СССР. Но опущенный над страной «железный занавес», закрытие ВОКСа – Всесоюзного общества культурных связей с заграницей, через которое шла вся переписка советских ученых с западными коллегами, практически перекрыли эти столь важные для развития науки каналы связи.
Как это ни странно, но Вторая Мировая война пробила некоторые бреши в этой информационной блокаде. Советские солдаты, намазывая все годы войны на хлеб вкусную американскую тушенку, с добрым юмором называли ее «вторым фронтом». Но мало кто знает, что именно в те суровые для всех годы сообщество западных биологов организовало мощный «второй фронт» помощи и советским генетикам. Как и каким путем это удалось сделать?
В 1944 году известный английский ботаник Эрик Эшби прибыл в Москву в составе австралийской дипломатической миссии. Эшби был очень настойчивым, целеустремленным парнем, и, проведя в России целый год, сумел посетить многие биологические учреждения страны и обсудить проблемы развития генетики с ведущими учеными А. С. Серебровским, Н. П. Дубининым, А. Р. Жебраком.
Сразу после войны в своих письмах коллегам и в статьях западных биологических журналов он поделился тем, что узнал о состоянии советской генетики.
Так, в письме ведущему генетику США Сьюэллу Райту он пишет: «...Генетика в России очень сильна. Я также познакомился с так называемым «великим генетиком» Лысенко. История эта совершенно фантастическая… Подробно я опишу ее в своей книге «Ученый в России», над которой работаю…»
И блестяще описал, потому что знал, о чем пишет. Со «злым гением науки» Эшби встречался несколько раз, посетил его лаборатории, наблюдал за экспериментами, разговаривал с сотрудниками и даже слушал лекции Лысенко на биофаке МГУ.

Вывод из этого знакомства  – как приговор всей деятельности «народного академика»: «До сих пор исследования и работа Лысенко не дали никакой практической помощи сельскому хозяйству и не опровергли постулаты Менделя». Так научный мир более подробно, из первых уст, узнал о положении генетики в СССР.
Полным прорывом информационной блокады стал визит в США в мае 1945 года выдающегося советского генетика-селекционера Антона Романовича Жебрака. Но приехал в США он не как биолог, а как член Белорусской делегации на конференцию по организации ООН, которая проходила в Сан-Франциско.
Антон Романович Жебрак, белорус, активный участник Гражданской войны, выпускник Тимирязевской сельскохозяйственной академии и Института красной профессуры, заведовал в то время в alma mater кафедрой генетики и параллельно был заведующим отделом управления пропаганды и агитации ЦК КПСС. Так что его приезд в Сан-Франциско не был случайным.
Как друг и преданный сторонник Н. И. Вавилова и Н. К. Кольцова, Антон Романович решил использовать эту поездку и для встреч с американскими генетиками, многих из которых очень хорошо знал, так как в начале 30-х годов стажировался в Колумбийском университете и Калифорнийском технологическом институте у корифея генетики Т. Моргана.
В Беркли, в отделе генетики, по просьбе руководства университета он прочитал большую лекцию, рассказал об общей ситуации в советской генетике и собственных работах над полиплоидами пшеницы, которые уже начали успешно вытеснять на полях страны старые, малоурожайные сорта.
Отдел генетики в честь ученого из России устроил большой теплый прием, на который были приглашены советские дипломаты. Ему также организовали встречи с ведущими биологами США М. Лернером, Л. Стеббинсом, Р. Гольдшмидтом, Э. Бабкоком.

После конференции Жебрак хотел на несколько недель задержаться в США, чтобы ознакомиться с достижениями американских селекционеров на практике, но его вдруг немедленно отозвали в Москву. Очевидно, в Кремле кому-то очень не понравилась его активность вне целей официальной делегации.
Но суть состоявшихся разговоров Жебрака с коллегами ясна из письма М. Лернера, который был на всех встречах, к Г. Меллеру: «Допускаю, что довольно скоро у Лысенко будет достаточно веревки, чтобы повеситься...»
На этот раз в Москве Жебрака пока только пожурили – Сталин еще не решился порвать отношения с союзниками. Да и война с Японией еще не закончилась. Рано.
К тому же созданный на Западе в годы войны «Комитет помощи генетикам за рубежом» обратился к Сталину с предложением провести очередной Международный конгресс по генетике именно в Москве, как бы навсегда «забыв» о прошлом, когда в 1937 году советский вождь отменил его проведение именно в Москве.
Но Кремль тянул с ответом, и было принято компромиссное решение – провести конгресс ближе к России, в Швеции, чтобы максимальное число советских ученых смогли принять в нем участие. Наивные, живущие в западных демократиях, организаторы «второго фронта» помощи советским генетикам даже думать не могли, что Кремль держит свой народ за покорных рабов и никого за пределы страны не выпустит.
Были все же и другие важные сдвиги: несмотря на упорное сопротивление Лысенко, в декабре 1946 года Н. П. Дубинин был избран членом-корреспондентом АН СССР и начал организовывать в ней силы сопротивления аграрной политике ВАСХНИЛ.
Вскоре, в мае 1947 года, президентом Академии наук Белоруссии был избран А. Р. Жебрак, который немедленно организовал при Академии генетическую лабораторию. Но буквально через несколько месяцев был снят с этой должности за публикацию в американском журнале Science статьи о состоянии в стране генетики, в которой партийные власти усмотрели антисоветскую направленность и безосновательную критику академика Т. Д. Лысенко.
Весной того же года А. С. Серебровский под эгидой Московского университета провел Всесоюзную генетическую конференцию. В течение 6 дней ученые из разных городов страны представили на ней больше 80 докладов.

Они даже приняли письмо товарищу Сталину с соответствующим панегириком вождю: «Конференция показала, что специалисты генетической науки настойчиво работают над выполнением Вашего, товарищ Сталин, указания советской науке не только догнать, но и превзойти зарубежную науку. В некоторых случаях это указание уже выполнено...»
Но, как и следовало ожидать, поддержка Западом советских генетиков вызвала у Президента ВАСХНИЛ и его верных последователей резко отрицательную реакцию.
На имя секретаря ЦК КПСС А. А. Жданова с просьбой принять незамедлительные меры партком ВАСХНИЛ посылает две обширные кляузы. К ним приложены десятки переводов западных публикаций об успехах классической генетики в СССР, и подвергается резкой критике аграрная политика народного академика Лысенко, в том числе и его переведенная на английский язык книга «О наследственности и ее изменчивости».
На злобные антисоветские «происки» Запада центральный аппарат партии пока отмалчивается. Это говорит о том, что широкая кампания в европейской и американской прессе произвела все-таки впечатление на умы тех, кто определял в верхних эшелонах власти научную политику страны. Международное признание успехов советских генетиков и международное же отрицание работ Лысенко явно возымели должный эффект.

Даже Министерство сельского хозяйства СССР, один из главных оплотов Лысенко в госаппарате, обратилось к постоянному критику Трофима Денисовича профессору М. М. Завадовскому с просьбой написать статью о своих новаторских работах в области гормональной стимуляции многоплодия сельскохозяйственных животных (коров, овец, коз, черно-серебристых лисиц) для публикации в США. Таким образом, «Второй биологический фронт» сработал, и советские генетики несколько укрепили свои ряды.
Но ни они, ни их западные коллеги, ни миллионы советских солдат и офицеров, которые с боями прошагали пол-Европы и увидели совершенно другой, в корне отличный от советской действительности мир и обихоженную землю. Никто из них не мог предвидеть, что советская внешняя политика от благотворной кооперации вдруг резко повернется к полной конфронтации во всех сферах международных отношений.
Все англо-американские контакты по воле Сталина вдруг обратились в шпионские, опасные для советского народа связи. Мавр сделал свое дело... Зловещие слова «холодная война» на практике вскоре превратятся в волну нового террора против инакомыслящих.
Т. Д. Лысенко, И. И. Презент и весь их многочисленный аппарат смогли, наконец, вздохнуть свободнее, что вскоре позволило им, заручившись поддержкой Сталина и многих кремлевских царедворцев, двинуть на бастионы генетиков испытанное оружие – партийную прессу.
Точнее сказать – всю прессу страны, ибо в СССР непартийной прессы не было вообще… Все газеты, от центральной «Правды» до районных небольших изданий на дрянной бумаге, излили на генетиков потоки вранья, грязи, обвинений в предательстве. Тяжелой артиллерией против генетики выступили и самые массовые и любимые народом журналы «Огонек» и «Крокодил».
Листаешь подшивки тех лет и диву даешься, какой злобой и цинизмом исходили их страницы. И ведь народ верил всему тому бреду, который обрушился на генетиков. И вправду, чего они годами мух изучают, когда в стране молока и масла не хватает?! Ну и занялись бы коровами да баранами, которые могут больше молока и шерсти давать.

Вот Гитлер доигрался со своей евгеникой, отравился в бункере, оставив страну в полной разрухе и голоде. Доиграется и Америка со своей генетикой. Нет у них своего Мичурина, а у нас есть – вся «мичуринская школа агробиологии» во главе с народным академиком Трофимом Денисовичем Лысенко.
Художники Кукрыниксы изощрялись в своих сатирических рисунках, изображая советских генетиков то абсолютно бесплодными в науке, то последователями убийц из Ку-клукс-клана или того хуже – продолжателями дела фашистского садиста доктора Менгеля. Вот такие были те годы, совсем крутые.
Война, конечно, частично открыла глаза советской верхушке на значительное отставание науки в стране от Западного мира. Осознав это, начали вытаскивать из лагерей Гулага осужденных практически на смерть от недоедания и тяжелого труда ученых, сгоняя их в так называемые научные «шарашки». Это, конечно, не свобода, не снятие недоказанных обвинений во вредительстве и шпионаже. Но это была надежда – просто выжить и когда-нибудь увидеть близких.
Во многом беда в создании такой ситуации была от удручающей необразованности кремлевских небожителей, которые, террором и кровью заняв свое место под солнцем, считали, что оно навечно. При однопартийной системе власти так оно и было.
Судите сами. «Всесоюзный староста», Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин учился в земском начальном училище только до 12 лет. До вступления в партию большевиков, правда, выучился на токаря. Вот и все его образование… А ведь он многие годы был вершителем судеб. Именно М. И. Калинин в 1934 году после убийства С. М. Кирова подписал специальное Постановление о борьбе с террористическими группами, которое сыграло существенную роль в организации и юридическом обеспечении массовых репрессий.

Вот некоторые пункты из Постановления этого рабоче-крестьянского президента:
1. Следствие по всем террористическим делам заканчивать в девятидневный срок.
2. Слушания по этим делам проводить без участия сторон.
3. Запретить кассационное обжалование приговоров по террористическим делам.
4. Приговор к высшей мере приводить немедленно после его оглашения.

Кстати, жена Калинина, эстонка Е. И. Лордерг, в 1938 году была осуждена и отправлена в тюрьму именно «благодаря» Постановлению своего супруга.
Или вот другой член ЦК ВКП(б), главный инициатор «чисток» в армии, народный комиссар обороны, маршал СССР Климент Ефремович Ворошилов. Тут с образованием совсем швах – всего 2 класса земской школы. Работал пастухом, шахтером. В годы Первой Мировой войны «откосил» от армии, в годы Гражданской на стороне большевиков командовал знаменитой 5-й Конной армией. Очень хорошо разбирался в породах лошадей.
Как же пройти мимо и такой значимой фигуры, как нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов, фамилия которого и сегодня у нас постоянно на слуху из-за случайного всплытия на свет божий подписанного им знаменитого пакта «Молотова – Риббентропа» с секретными протоколами, которые поделили часть Европы между фашистской Германией и СССР.
Вячеслав Михайлович юридических факультетов не кончал, дипломатических тоже, но он один из самых образованных членов Политбюро – прошел весь курс средней школы.
Главный идеолог страны, один из вдохновителей террора 30–40-х годов А. А. Жданов, в руках которого была вся империя пропаганды и культуры – печать, издательское дело, радио, кино, все сферы образования и искусства, человек, назвавший больших поэтов и писателей: Ф. Сологуба, А. Белого, Д. Мережковского, З. Гиппиус и многих других «литературными подонками», лишивший в голодные послевоенные годы великих А. Ахматову и М. Зощенко хлебных карточек – так вот, этот вершитель судеб имел за плечами только Тверское реальное училище и Тифлисскую школу прапорщиков.
Да и сам «правитель народов» И. В. Сталин – недоучившийся семинарист Тифлисской духовной семинарии, отчисленный за прогулы.

В общем, практически для всей верхушки власти СССР университетами были подпольная партийная работа, многочисленные аресты и ссылки, побеги из мест заключения и кровавый террор против царской власти. Революция воспитала их и сделала «красными вождями», вознеся на вершину вседозволенности. Вот на этих выходцев из простого народа и опирался Трофим Денисович Лысенко при подготовке завершающей атаки на классическую генетику.
В 1947 году на работу в отдел науки ЦК пришел 28-летний выпускник химического факультета МГУ Юрий Жданов – сын члена Политбюро А. А. Жданова и будущий зять Сталина. Конечно, отец вложил в образование сына все возможное – Юрий знал два иностранных языка, прекрасно играл на рояле, оканчивал аспирантуру Института философии. Наконец-то в отделе пропаганды появился знающий специалист, способный на равных, без переводчика, говорить с иностранными дипломатами и учеными.
Будущий доктор химических наук и философ Юрий Жданов внимательно следил за острой полемикой между Лысенко и сторонниками классической генетики. Более того, в этой дискуссии он был в большей степени на стороне продолжателей дела Вавилова и Кольцова, потому что прекрасно понимал ход исторического развития биологии в мире. Отец предупреждал сына: «С критикой Лысенко будь поосторожнее. При надобности он тебя с огурцом скрестит».
Но политически совсем неопытный, не совсем понявший, с кем имеет дело, Юрий Жданов все-таки сделал свой непростительный шаг – выпад против Лысенко. Впрочем, промолчать было тоже нельзя.
Лысенковцы предавали проклятию ген, а страна тратила миллионы рублей золотом на закупку в Америке высокоурожайных гибридных семян кукурузы, выведенных на основе знаний законов генетики.

Лысенковцы предавали анафеме Грегора Менделя и его последователей, а страна, опять-таки, расходовала огромные валютные средства на закупку чистопородного скота, выведенного на основе законов наследования признаков, открытых тем же Менделем.
Лысенковцы объявили классическую генетику буржуазной, вредной для людей выдумкой, а за рубежом, благодаря ей, методом увеличения числа хромосом в клетках выводились скороспелые, устойчивые к болезням высокоурожайные сорта хлебных злаков, расширялась сырьевая база для производства лекарств.
Усилиями Лысенко в стране до минимума свелось финансирование генетических исследований, а в развитых странах оно кратно увеличивалось...
Как уж тут умолчать?

ГЛАВА 12. А КТО ТАКОЙ ЭТОТ РАПОПОРТ?

Люди моего поколения наверняка до сих пор помнят фразу «...и примкнувший к ним Шепилов».
Во времена борьбы Н. С. Хрущева за власть член ЦК КПСС Дмитрий Трофимович Шепилов, с ополченца прошедший всю войну на передовой, очень грамотный юрист и экономист, был причислен к антипартийной группе Маленкова, Молотова, Кагановича, снят со всех постов и исключен из партии.

Но в послевоенные годы он работал в секторе науки Отдела пропаганды ЦК и в своей книге «Непримкнувший» пишет об обстановке в биологии того времени так:

«Мы – рядовые работники отдела науки ЦК – понимали глубокую ненормальность сложившегося положения в биологической науке. Казалось совершенно невероятным, что многие советские ученые – коммунисты и беспартийные, старые и молодые – ни с того ни с сего ополчились против одного известного новатора. Неужели вся эта рота идет не в ногу, а народный академик Т. Д. Лысенко в ногу?!
Мы засели за Дарвина. Менделя, Моргана, Мичурина, штудировали советские учебники по генетике и растениеводству, зоотехнике. Мы обратились к академику, профессору МГУ А. С. Серебровскому с просьбой провести с нами занятия и необходимый минимум лабораторных опытов по генетике…
И чем больше мы внедрялись в генетику, чем больше беседовали с представителями этой науки, тем тверже убеждались, где истинная наука и где непроходимая вульгарщина, прикрытая громкими фразами, что человек должен быть активным преобразователем природы.

Тем не менее, в то время мы были бессильны что-нибудь резко изменить, дабы обуздать невежд и поддержать в науке истинные, а не мнимые силы прогресса».
Признаюсь, мне трудно считать эти слова Д. Т. Шепилова правдивыми и искренними, ведь никто из «сопротивленцев» в отделе науки ЦК не подал заявление об уходе, никто не был уволен с «волчьим билетом» и не был расстрелян. Да и сама книга «Непримкнувший» была издана в 2001 году, когда критика бывших советских вождей стала абсолютно безопасной и даже поощрялась новыми наместниками Кремля.

А вот выдающийся генетик-селекционер А. Р. Жебрак, снятый со своего поста президента АН Белоруссии за критику Т. Д. Лысенко, вспоминает о другом. Когда сразу после знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года, разгромившей и запретившей генетику в стране, он, незаконно исключенный из партии, пошел объясниться на этот счет к Д. Т. Шепилову, который уже возглавил весь отдел науки ЦК, тот с издевкой сказал ему: «Вас, генетиков, спасли немцы. Если бы не война, мы вас уничтожили бы еще в 1941 году».
Ничего не хочу больше добавить, кому верить – вывод делайте сами.

***

И все же 10 апреля 1948 года в Политехническом музее на семинаре лекторов обкомов партии Юрий Жданов в своем докладе «Спорные вопросы современного дарвинизма» мягко раскритиковал некоторые, на его взгляд, волюнтаристские деяния Трофима Денисовича.
Естественно, Лысенко во всех подробностях узнал об этом семинаре. В такой ситуации промедление – смерти подобно, и он отправляет в Кремль письмо, в котором просит освободить его от должности президента ВАСХНИЛ, если партия потеряла доверие к его работе.

Уже 31 мая просьба Т. Д. Лысенко выносится для обсуждения на очередном заседании Политбюро. Нет, партия доверия к «народному академику» не потеряла. Это совершенно четко дал понять всем присутствующим товарищ Сталин. Он подчеркнул, что хотя в докладе на семинаре Юрий Жданов высказал только свое мнение о полемике в биологии, но в партии не может быть личных взглядов и личных точек зрения, а есть только решение партии, которое нужно выполнять.    

«Да, Трофим Денисович Лысенко, конечно, имеет недостатки и ошибки как ученый и человек, его надо контролировать, – рассуждал Сталин, попыхивая трубочкой, – но ставить своей задачей унизить Лысенко как ученого-мичуринца – это значит лить воду на мельницу Кольцовых и разных Жебраков… Надо немедленно начать подготовку большой сессии ВАСХНИЛ, чтобы окончательно разобраться с противостоянием в биологии...»
После серьезного разговора с отцом Юрий Жданов пишет покаянное письмо вождю и в газету «Правда». Сталин письмо одобрил, но публиковать его в газете пока запретил – не время. Вот когда мичуринцы и морганисты скрестят свои копья на сессии ВАСХНИЛ, тогда мы и поставим завершающую точку в этом затянувшемся споре. А вот фронт борьбы – конечно же, исправляйте.

И этот «фронт борьбы» незамедлительно начал исправляться – сессия ВАСХНИЛ с главным докладом Лысенко была назначена уже на конец июля.
После расстрелов и арестов в самой ВАСХНИЛ оставалось 35 выборных мест для академиков. В нарушение Устава никаких выборов не состоялось – Совет Министров СССР своим постановлением сделал академиками 35 преданных сторонников Лысенко, значительно «укрепив» достойными специалистами кадровый состав отечественной сельскохозяйственной науки.

***
За работу над «историческим» выступлением Т. Д. Лысенко – главным докладом на сессии ВАСХНИЛ – принялся И. И. Презент. Виртуоз марксистской фразеологии, он написал его не просто в агрессивном плане, а, по существу, в уголовно-политическом ключе. Но осторожный Лысенко решил не рисковать и отправил текст доклада для предварительного ознакомления своему покровителю.
Текст этот сохранился в партийном архиве, по нему мы можем понять, что Сталин буквально с карандашом в руках изучил каждый абзац, и пометки на полях говорят, что он несколько смягчил тональность этого важного для эпохи документа…

Так, вместо обличительных слов «антисоветский», «антинародный», «вредительский» были вписаны другие – «идеалистические», «антинаучные», «не соответствующие задачам советского сельского хозяйства». На полях абзаца Лысенко, что любая наука «классовая», Сталин пишет: «Ха-ха-ха!!! А математика, а дарвинизм?» и т. д.
Впрочем, поправки эти для последующей судьбы генетики ничего не меняли. Но во многих частях доклада для «менделистов-морганистов» был сделан недвусмысленный намек – покайтесь, склоните голову перед народным академиком, навсегда отрекитесь от «кольцовшины», признайте мичуринскую агробиологию, – и тогда вас назовут не вредителями, а только признавшими свои ошибки, и, что вполне возможно, даже не уволят с работы.
Подготовка к сессии ВАСХНИЛ велась как строго засекреченная военная операция. Были отпечатаны специальные пригласительные билеты для академиков ВАСХНИЛ, высших чиновников министерств сельского хозяйства и здравоохранения, ученых и селекционеров с мест, но только тех, кто активно «внедрял» в практику методики и открытия Т. Д. Лысенко.

Чтобы придать видимость демократизма и плюрализма мнений, были приглашены и несколько известных сторонников генетики – академики П. М. Жуковский, И. И. Шмальгаузен, В. С. Немчинов, два профессора – А. Р. Жебрак и И. М. Поляков, доцент С. П. Алиханян – всего 8 человек.
Сессия ВАСХНИЛ открылась 31 июля 1948 года в конференц-зале Министерства сельского хозяйства СССР. В первый день ее работы с большим докладом «О положении в биологии» выступил только Лысенко.
Никаких прений в этот день не было… Прений не было, а вот, на мой взгляд, хорошо продуманная провокация была. Якобы защитник «формальных генетиков» Жданов-младший, так неосторожно покритиковавший недавно любимца вождя, доклад Трофима Денисовича внимательно выслушал. Разумеется, генетики после этого поинтересовались у него, чего можно ждать от сессии и как следует себя вести в этой ситуации. Жданов махнул рукой и пренебрежительно сказал: «Все это только пустая говорильня. Я лично уезжаю на дачу». Генетики облегченно вздохнули: стало быть, будут только прежние взаимные разногласия, громы и молнии между двумя научными школами без серьезных последствий…

Оказалось, как раз все наоборот. Юрий Андреевич Жданов ни на одном из последующих заседаний сессии больше так и не появился. Это еще больше расслабило лагерь «формальных генетиков». И в последний день работы сессии мина, припрятанная Сталиным именно для этого судного дня, точно сработала. Впрочем, по порядку.
На второй день сессии никаких дебатов по докладу Лысенко тоже не было – всех участников на новеньких автобусах повезли в Горки Ленинские – в экспериментальное хозяйство и поместье Трофима Денисовича. Гостям демонстрировали ветвистую пшеницу, из которой последователи Лысенко через два года «воспитания» обещали добиться урожайности в 150 центнеров с гектара, в то время как средний урожай по стране был в 20 раз меньше – всего 7 центнеров. Только к 2016 году он поднялся до 26,8 центнера – вот каковы последствия лысенковщины только на зерновом поле страны: десятилетия бессовестного обмана и потерянного для развития генетики времени.

Дебаты по докладу главного агронома и зоотехника страны начались на третий день сессии и продолжались с утра до девяти вечера в течение пяти дней. В развернувшихся прениях выступили 56 человек. 48 из них дали восторженную оценку докладу Лысенко и обрушились на генетиков с гневной фразеологией скорее не научного, а политического содержания.
Генетиков обвиняли в глубоком отрыве от насущных проблем сельского хозяйства страны, в бессмысленности их экспериментов, что они впустую расходуют на свою кабинетную работу государственные средства, что в университетах и институтах учат студентов бессмысленным для практики дисциплинам, подрывая основы мичуринской агробиологии.

Приведу парочку самых скромных цитат:
«Наша борьба с менделистами-морганистами продолжается уже больше 20 лет. Все эти годы лжеученые – исследователи мух, далекие от насущных запросов народа, выступали против всех открытий, против всех достижений мичуринской агробиологии, против всех начинаний академика Лысенко.

Менделисты – это ярые противники всех будущих успехов сталинского колхозно-совхозного, советского сельского хозяйства.
Настало время, когда мы, мичуринцы, должны окончательно разгромить сторонников “формальной генетики”, так как эта реакционная наука представляет собой оковы для дальнейшего развития мичуринского учения в области создания и выведения новых, сверхурожайных сортов растений и высокопродуктивных пород животных...»
«Кто дает право вейсманистам-морганистам, этим ученым и педагогам в кавычках, называющими себя советскими людьми, калечить и отравлять ложными теориями головы сотен, тысяч студентов? Разве могут они стать знающими специалистами сельского хозяйства, если рядом с курсом истории партии, материалистической философией им преподается буржуазный, вредоносный для всей советской биологии, курс “формальной генетики”?
И правильно, что на этой сессии мы ставим вопрос ребром – не пора ли нашим противникам быть подальше не только от преподавательской деятельности, от биологии, но и вообще от всей науки...»

***
В отсутствие расстрелянных, отравленных, отправленных в лагеря Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, Г. Д. Карпеченко и других главных критиков «народного академика», лысенковцы обрушили секиру на головы оставшихся в живых их сторонников.
Особенную ненависть и злобу вызвало выступление директора Биологического института им. К. А. Тимирязева, завкафедрой дарвинизма МГУ, академика Ивана Ивановича Шмальгаузена – всемирно известного теоретика эволюционного учения ХХ века и автора уникального труда «Факторы эволюции». Его имя сторонники Лысенко в своих выступлениях предали анафеме 188 раз, а сам Трофим Денисович назвал Ивана Ивановича «главным вейсманистом-морганистом страны» и «приверженцем буржуазной науки»…
С убедительными докладами в защиту классической генетики выступили директор Всесоюзного института растениеводства П. М. Жуковский, академик А. Р. Жебрак. Казалось, полемика между двумя направлениями в биологии проходит в обычном, хотя и жестковатом, русле прежних дискуссий.
Блестяще рассказал о настоящем и будущем генетики самый молодой на сессии доктор биологических наук 36-летний И. А. Рапопорт. В стенографическом отчете я не нашел ни слова о том, что это выступление вообще было запланировано. Более того, сам Рапопорт не получил приглашение на сессию. Он прорвался в зал заседаний буквально с боем. Вот как сам Иосиф Абрамович рассказал об этом на одной из встреч со студентами биофака МГУ.
«...Примерно за две недели до открытия сессии ВАСХНИЛ в главных газетах страны, “Правде” и “Литературной газете”, появились две скулодробительные статьи с критикой генетики. Особенно постаралась “Литературка”, которая в то время была очень активной в отношении науки и культуры и всего хорошего, но в отрицательную сторону. Номер вышел под редакцией любимого народом и Сталиным поэта Константина Симонова.
Этот выпуск газеты хорошо показал, что многие деятели, объявляющие себя адептами всего хорошего, культурного и прогрессивного, когда дело идет не о военном искусстве, не о маршале Жукове, не о его, Симонова, изображении войны, далеко не объективном по большому ряду пунктов, – они не жалеют другие ценности. В частности, эта статья была предвестником спланированного, полного разгрома в стране генетики…
Ранним утром 31 июля в газете “Правда” я прочитал сообщение об открытии сегодня исторической для науки сессии ВАСХНИЛ, посвященной проблемным вопросам биологии. Эта тема для генетики была настолько острой, что я, не мешкая, отправился в Минсельхоз, чтобы послушать доклад Т. Д. Лысенко и принять участие в его обсуждении. Но там у входа стояла такая строгая милицейская охрана, что, потратив несколько часов, я так и не смог попасть в здание.

Первого августа заседаний не было. По газетам, которые довольно подробно изложили суть доклада Лысенко, я хорошо понял, для какой цели проводится эта сессия. Нужно было что-то предпринимать для защиты генетики, усилить на сессии небольшой отряд ее сторонников.
На третий день работы сессии я надел пиджак со всеми военными наградами и снова отправился в Минсельхоз. И вновь не помогли ни мои ордена, ни удостоверение доктора биологических наук. Я все-таки дождался перерыва сессии на обед, и тут мне просто повезло – я увидел Капитолину Викентьевну Волкову – бывшую аспирантку профессора Серебровского. Она была очень приятным человеком, пошла по партийной линии и в это время работала инструктором ЦК КПСС по биологии.

Волкова, конечно, не сочувствовала тому, что происходило, но развела руками, а в руке был пропуск. Без предупреждения беру этот билет со словами: “Я сейчас Вам его верну”, – и иду на контроль. И прошел. А там один тимирязевский студент, который обслуживал гостей, вынес пропуск и передал по назначению… Вот так я стал непосредственным участником этих августовских событий».

Прослушав несколько выступлений сторонников Лысенко, Иосиф Абрамович Рапопорт понял, что значительная часть собравшихся в зале по уровню своих знаний и мышлению просто не готова к осознанию природы на молекулярном уровне.
В стране, где школьники твердо знали, что радио изобрел русский инженер Попов, а не итальянец Маркони, что паровую машину придумал сын простого солдата Иван Ползунов, а вовсе не англичанин Уатт, всех, кто возражал против этого, называли «безродными космополитами». К ним, естественно, относили и генетиков.

Поэтому Рапопорт решил прочитать собравшимся небольшую лекцию об основах генетики, познании законов наследственности с ее помощью и главный упор сделать на том, какие невиданные полезные результаты эта наука уже дает и может дать в первую очередь для сельского хозяйства и здравоохранения.
Он говорил и о своей работе:
«Нами, советскими генетиками, найдены химические агенты, которые позволяют произвольно получать наследственные изменения во много раз чаще, чем это было ранее, и мы сейчас находимся на пороге крупных открытий.

Методы генетического гетерозиса и полиплоидии дают реальную возможность в совсем короткий срок воспроизвести руками человека виды полезных растений, создававшиеся в природе в течение огромного времени – сотен и тысяч лет.
Такие примеры уже реально есть. Генетика может сослужить огромную службу и в ветеринарной микробиологии. Мы можем создавать такие вакцины, которые надежно защитят полезных животных от самых опасных болезней.
Это сделано многими учеными, которые годы своих трудов отдали для предохранения человечества от туберкулеза, бешенства и других страшных болезней. Но тогда это были примеры случайных находок. Сегодня, благодаря именно достижениям генетики, возможности такого рода гораздо шире...»

Выступление молодого ученого не раз сопровождалось язвительными репликами из зала. Громко прозвучал недоуменный вопрос: «А кто такой вообще этот Рапопорт? В списке выступающих его нет. Откуда он взялся?»

Не смутившись, Юзик – Иосиф Абрамович – гордо и четко ответил: «Я из 7-й воздушно-десантной дивизии!»
Не удержался от комментария на выступление Рапопорта и недавно возведенный Трофимом Денисовичем в ранг академика автор доклада своего патрона, Исаак Израилевич Презент:
– Вот я Вас, товарищ Рапопорт, учил...
На что получил моментально ответ:
– Да, учили, но сегодня я стыжусь этого!
Огромный зал академиков и членкоров от этих разящих слов молодого ученого в изумлении разом ненадолго притих, понимая, что для Рапопорта это своеобразная ступенька на эшафот.

ГЛАВА 13.  ЖАРЕНЫЕ ИНДЕЙКИ РЕЖИССЁРА ПЫРЬЕВА

Бурную дискуссию на выступление чудом пронишего на сессию ВАХНИЛа И.А. Рапопорта подвела профессор Киевского медицинского института  К.Ю. Кострюкова. Ни на йоту не сомневаясь в своей правоте, она заявила:
- Товарищ Рапопорт выступил перед нами как настоящий морганист.. Он оказался в плену враждебной теории. Ген у него оказался одетым в новую, модную, биохимическую одежду. Но надо быть честным, товарищ Рапопорт. Ген — это чистейшая фикция, как бы Вы не уверяли, что это материальная частица. Электронный микроскоп Вас не спасёт. Вы можете видеть в нём какие угодно малые частицы, но это будут частицы хромосомы, а ген Вы не увидите, потому что его нет. Наука о гене есть ложная теория, задерживающая развитие науки...-
По мнению этой учёной выходило, что и атома нет, раз его никто не видел.  Да-а-а, просто чудеса — атомов нет, а атомная бомба убила в Японии больше ста тысяч человек и начисто смела с тела Земли два крупных города!
Хотелось бы вернуться и к её словам о честности…
Я внимательно прочитал все 48 выступлений сторонников Лысенко, и у меня сложилось полное впечатление, что академики и доктора наук говорили не об СССР, а о какой-то другой стране, где собирают грандиозные урожаи зерна, овощей и фруктов, где на обильных пастбищах пасётся высокопродуктивный скот, где учёные-селекционеры за 2-3 года буквально сотнями выводят новые сорта и народ живёт весело и счастливо в полной гармонии с природой…
Никто из них словом не обмолвился, что все рассказанные чудеса на сельскохозяйственной ниве были на самом деле полным блефом — засуха 1946 и 1947 годов обернулась в стране страшным голодом, который унёс  жизни двух миллиона человек.
Только 7 месяцев назад были отменены карточки на хлеб, но его катастрофически не хватало. В городах  люди занимали очередь в булочные ещё ночью, чтобы  с открытием магазина купить буханку ржаного  в одни руки и успеть на работу - за опоздание могли и уволить.
Я хорошо помню то страшное, голодное послевоенное время, потому что мальчишкой не раз стоял в подобных и часто озверевших от ненависти к власти очередях — за хлебом, за макаронами, за сахаром.
Никто же из присутствующих в этих очередях никогда не стоял — все они в годы войны и после неё получали литерные карточки, которые щедро отоваривались и мясом, и маслом, и разного рода колбасами в специальных, закрытых  распределителях для партийной, хозяйственной и научной элиты. Название-то какое — распределитель! У меня лично оно ассоциируется с чем-то у кого-то отобранным… Отобранным у крестьян и рабочих. У моей мамы...
В сущности именно так всё и обстояло.
***
Получатель литерных карточек, обласканный сталинскими премиями кинорежиссёр Иван Пырьев, через год после этой сессии завершит работу над эпохальным фильмом «Кубанские казаки» о счастливой жизни на селе.
Даже Н.С.Хрущёв, когда пришёл к власти, разнёс эту картину «в пух и в прах» и запретил её к показу. Не раз в своих выступлениях на аграрных совещаниях он катком проходился по сельскохозяйственной политике Сталина. В зал летели его гневные слова:
- Сталин страну и деревню, никуда не выезжая, изучал только по фильмам, а они бессовестно лакировали удручающее положение дел в сельском хозяйстве. Эти фильмы жизнь отражали так, что столы крестьян трещали от обилия еды, жареных индеек и гусей… А на самом деле всё было как раз наоборот...-
Никита Сергеевич говорил сущую правду, но душой кривил, потому что, как первый секретарь ЦК КПСС Украины, а потом член Политбюро, нёс наравне со Сталиным полную ответственность и за создание системы ГУЛАГа  - страны за колючей проволокой, и в первую очередь, за ужасающую бедность основной массы крестьянства.    
В Советском Союзе это были  фактически рабы, закреплённые за колхозами… Десятки миллионов  крепостных. Ни у кого из них не было паспортов, и значит - никто не мог покинуть колхоз. Без паспорта, даже в самом маленьком и отдалённом посёлке ты не мог получить прописку и тем более — устроиться на работу.

Но люди деревни, объединённые насильно в колхозы, потеряли стимул к труду — они не хотели работать  без выходных, да ещё и без зарплаты… За каждый сполна отработанный день — от зари и до ночи - бригадиры ставили палочку, но чаще всего это была только часть палочки — нормы были специально завышены. Что получал крестьянин за свой труд?
В конце года, после уборки урожая, подводились итоги… Кто вырабатывал 300 палочек-трудодней, считался ударником. Что же получал на руки  этот герой труда?
Не возмущайтесь от прочитанного — в лучшем случае до килограмма зерна на трудодень, немного гороха, капусты и других овощей. Никакой денежной оплаты не было вообще… На такой щедрой оплате быстро ноги протянешь -  что же говорить о скоте…
Спасали только приусадебные участки, да кое-какая живность: корова, куры-несушки, коза или поросёнок — больше было не прокормить.
- Ну раз не очень хотите работать в колхозе, - решило государство, - мы вас обложим обязательным сельскохозяйственным налогом. Вам всем нарезали на семью по 25-40 соток земли. Вы с неё имеете доход, кое-что даже продаёте на рынке, чтобы купить соль, спички, кое-какую одежонку справить… Но земля-то государственная, вам не принадлежит, вы ей бесплатно пользуетесь, не дело это — надо делиться, вот и платите оброк. -
Опыт изъятия у крестьян продовольствия был отработан ещё в первые годы советской власти отрядами ленинских чекистов — отнимали всё подчистую. Кто скрывал самую малость, чтобы дети от голода не умерли и для посева  — тех расстреливали на месте.
Сталин понимал — пустишь всех крестьян под нож - сам не уцелеешь от свирепого бунта голодных.
Поступили гуманно:  специально подготовленные учётчики обошли от западной границы страны до Владивостока каждый двор  крестьянских семей,  ни один не пропустили. Описали всё - избы, сараи, бани, если была - корову-кормилицу, каждую курицу и каждого петуха, коз, свиней, даже новорожденных крольчат.

Переучёт имущества проводился ежегодно, так что скрыть что-либо было практически невозможно - живую  скотину в землю не закопаешь.
С любой головы живности установили строгий налог: без какой-либо оплаты от каждой коровы сдать государству  через свой колхоз в год столько-то литров молока, от кроликов - столько-то шерсти, мяса и шкурок, от курицы-несушки - столько-то десятков яиц... Всё учтено, всё измерено и занесено в специальную книгу...
Нормы эти были чрезмерно высоки. Но за их невыполнение в лучшем случае насильно забирали скот на убой, лишали пастбищ, дров, до минимума урезали размер приусадебного участка земли, в худшем — главе семьи грозило тюремное заключение…А ежели мужика в доме не было — кнут и для женщин находился..
Но и это ещё не всё — крестьян обязали каждый год перестраховывать  всё имущество. Не только избы - всю скотину...А это стоило значительных денег, которых не было...Как же люди на селе выживали? А вот как…
...Что едим мы? Оладьи из мёрзлой картошки и болтушку из ботвы. Сам хоть с голоду помирай, а государству всё сполна отдай… Есть овцы, нет ли — шерсть сдавай, курей держишь или не держишь, а  75 яиц сдай… Где хочешь бери, поезжай на рынок, купи и сдай… То же с молоком и мясом. Да не жизнь это, а существование только...-
Это строки из письма в высокие партийные инстанции жителей деревни Верятино Тамбовской области… 30 лет назад именно в этих краях красный командарм Тухачевский травил смертельным газом ушедших в леса крестьян, доведённых до отчаяния кровавой, карательной продразвёрсткой.
А вот это из воспоминаний о послевоенных годах жителей разных деревень другой, Рязанской области.
-… После отдачи продуктов государству у нас практически ничего не оставалось. Хлеб мы готовили особым способом. Собирали лебеду, толкли её тщательно, добавляли крохи муки и немного воды, потом пекли… Вкус отвратительный, но все ели - куда ж денешься. В соседней деревне однажды семья испекла от голода лепёшки из гнилой древесины — она как мука с водой. Отравились все, никто не выжил. Вот такие были времена. (Сорокина Е.Ф.)
- Отца нашего немцы в 1944 на фронте убили, а нас у матери несколько. Картошку всю мы ещё зимой сьедали и к весне переходили на подножный корм — ели крапиву, кашку, конский щавель… Огород был 40 соток, а власти придут брать налог - всё отдай. Ягоды с каждого учтённого куста чёрной смородины тоже государству ссыпь.
Когда земля после зимы немного оттаивала, мы каждый клочок огорода руками перебирали — не завалялся ли там крохотный клубенёк картофеля… Яйца по одному-два ели только на Пасху. Голодали всё время. Что же это такое? (Войников П.А.)
- Голодали не только люди, скотине тоже есть было нечего. Не выработаешь трудодни — колхоз косить не даст. Часто зимой кормили скот соломой с крыш. Скотина-то к весне так слабела, что её мужики на луга на руках выносили, если председатель разрешал. Там оставляли на несколько дней… Коровушки медленно отходили, на ноги вставали. Но не все… Тогда - вообще беда! (Комарова М.И.)

Конечно, в таких жутких условиях не все деревни страны жили. Было, и немало, довольно крепких хозяйств на хороших, тучных землях, где умные агрономы работали.  Были и колхозы-миллионеры, которые иностранцам показывали. Их и отобразил в «Кубанских казаках» Иван Пырьев. На студию «Мосфильм», которая этот фильм сняла, ежедневно мешки писем приходили со всех концов страны — не дадите ли адресок этих сказочных колхозов, чтоб там на любую работу устроиться, а то мы оголодали совсем..
Но за этими островками счастья, за рекламными плакатами «Кубанских казаков», была совершенно другая и городская, и сельская жизнь.
Я ребёнок войны, родился в 1941 году, рос без теплоты рук отца и прекрасно помню это послевоенное, голодное время, когда твёрдый, как камень, кусок жмыха казался нам деликатесом. Еда в те годы играла особую роль - какое же было счастье просто насытиться! А если в руках был кусочек хлеба с маргарином, слегка присыпанном сахарной пудрой — да никакое пирожное сегодня не может сравниться с тем чувством беспредельной радости из детства. А пряный аромат американской консервированной колбасы, ломтик которой нам дали в детском саду в День Победы — я не забыл до сих пор.
С поступлением в школу, живя в маленьком городке Бокситогорске на окраине Ленинградской области, мы все несли свой сельскохозяйственный оброк — каждую осень по месяцу примерно работали в полях. С первого по четвёртый класс дёргали морковку и турнепс, в более старших классах  убирали картофель — в грязь, в пронизывающий до костей ветер…За это, нам, маленьким рабам государства, ничего не платили… Но в карманах штанов можно было тайком унести домой несколько клубней…
И вот в голодном 1948 году, в здании Министерства сельского хозяйства страны сидят, поголовно приписанные к таинственным «распределителям продуктов», всегда сытые академики, министры, высшие партийные руководители  и навешивают ярлыки чуть ли не врагов государства и саботажников тем, кто усомнился в самой передовой в мире «мичуринской агробиологии», знамя которой крепко держит в своих руках трижды Лауреат Сталинской премии Трофим Денисович Лысенко.
Восемь сторонников генетики по мере сил бьются с 48 её яростными отрицателями… Силы, явно не равны, но и разгрома пока не ощущается.     
Невдомёк академику Жуковскому, докторам наук Жебраку и Рапопорту, что изощрённый мозг Сталина тщательно подготовил и спланировал проведение этой сессии.
Иосифу Виссарионовичу, конечно же, докладывали об удручающем положении в сельском хозяйстве. Если в Москве и в Ленинграде ещё как-то  поддерживалась видимость мнимых успехов на сельском трудовом фронте,  то ЦК был буквально завален отчаянными письмами с мест о совершенно пустых полках в магазинах. Иногда вождю даже вкладывали в красную, оперативную папочку подобные «слёзы» народа. Вот одно из сообщений «органов» из глубинки...
В Вологде, инвалид войны, выстояв несколько часов в очереди, получил на руки только 1,4 килограмма хлеба — больше в одни руки не отпускали. Эту буханку от швырнул обратно на прилавок со словами:
- За что я воевал? На фронте меня не убили, - так здесь хотят уморить голодом не только меня, но и мою семью. Разве можем мы, 6 человек, выжить с такой нормой? В газетах пишут, что у нас почти рай уже. Может и есть этот рай, но только в Кремле… А в Вологде хлеба досыта не поешь. Не живём, а выживаем. Почитай три года с войны прошло, а в стране такое творится…

Да, в стране творилось именно такое…
И вспомнился мне очень, очень давний разговор «по душам» с Владимиром Григорьевичем Деньгачёвым, тринадцатым по счёту председателем небольшого колхоза «Борьба» в 300 километрах от Ленинграда. По призыву партии он, инженер крупного завода, и возглавил это одно из самых отстающих хозяйств…
- ...Ну что сказать о колхозе, когда я его принял? Мужиков почти всех на фронтах поубивало, работать некому. В амбарах пусто - даже мыши перевелись… Почвы тяжёлые, глинистые… Дожди бесконечные… План по заготовкам молока, зерна, овощей и  мяса - практически невыполнимый… Приписки и обман тогда были нормой — иначе не выжить…
Вот как я, например, на второй год председательства план по мясу и молоку сделал… Стыдно мне это тебе рассказывать, но что было, то было, надо же хозяйство как-то из бездны вытягивать…
Слава Богу, природа наши края лесом не обделила — была и у нас маленькая деляночка для нужд колхоза… Зимой, сколько могли, брёвен заготовили. Естественно, побольше положенного… Лесник приехал, обмерил всё, порядок  — мы ему немножко зерна подкинули для личной скотины. Лес этот за наличные слёту ушёл — все в лесе тогда нуждались.  Денежку  придержали…
Потом мы с трестом одним, который в Ленинграде дома строил, договорились — они  делянку пробили недалеко от колхоза, как бы для своих нужд, станок списанный привезли, а мы на нём  доски им стали пилить, двух инвалидов туда поставили. Ничего, приловчились мужики, дело пошло.
А осенью, когда надо было скотину на мясо сдавать, поняли - и половину плана не вытянем. Вот тут наш  заработок  и пригодился.
Скотину, сколько могли, мы на мясокомбинат пригнали, а недостающее купили — эти деятели за счёт сдачи скота, только на недосортице и недовесе десятки тонн неучтённого мяса имели… Вот часть этой неучтёнки — да нашу же скотину, мы у них и купили. И тут же им в счёт поставок отдали… Т.е. как бы дважды одно и то же мясо зачли. Мясокомбинат нам справку выписал — план по сдаче мяса государству колхоз «Борьба» выполнил… А завтра и сосед наш таким же макаром свой план сделал.
Теперь о молоке… Покупали масло сливочное на жировом комбинате и вместо молока туда же сразу и сдавали. Каждый килограмм масла приравнивался к определённому количеству литров как будто сданного молока…
- А что же, власть ваша партийная не знала об этой «клюкве»? -
- Всё власть прекрасно знала. Она же перед своим вышестоящим начальством чем отчитывались — да нашими же бумажками. А там полный ажур - молоко сдано, шерсть сдана,  мяса даже чуток больше плана. Молодец,  Деньгачёв,  крепко в руках хозяйство держишь…
Так позже и при Хрущёве было, и при Брежневе. Да всё наше сельское хозяйство во многом на этой «липе» держалось… Вот в такие условия нас страна сама и загнала своей маниловщиной… Откуда же продуктам на прилавках взяться?!
Но как не раз говаривал товарищ Сталин, идти к счастливой жизни нам мешают враги всех мастей. Особенно враги внутренние...-

К месту припомнилась мне та беседа с Деньгачёвым...
Да, после двух лет страшного, послевоенного голода Иосиф Виссарионович, действительно, решил найти очередных «врагов». И скорее всего, выбор генетики для этой цели не был связан с сутью этой науки, а обусловлен сиюминутным интересом — катастрофическим положением в сельском хозяйстве.
Озлобленному постоянным недоеданием народу нужно было бросить сахарную кость — грызите генетиков, рвите их на части - все беды села от этих лже-учёных и саботажников.
Виртуоз политических интриг, Сталин для этого и задумал проведение сессии Сельскохозяйственной академии. Задумал хитро — тут обычные дебаты между мичуринцами и вейсманистами делу не помогут. Нужно, чтобы противники Лысенко свободно высказались, чтобы они выползли на свет божий - «пусть расцветают сто цветом, пусть соперничают сто школ», а потом нанести им неотразимый удар ниже пояса.
Для этой цели Сталин и приготовил покаянное письмо Ю.А. Жданова.

ГЛАВА 14.  

МИНА  ТОВАРИЩА  ЮРИЯ  ЖДАНОВА

У тром, 7 августа, в последний день работы сессии ВАСХНИЛ, перед началом заседания всем собравшимся вручили свежий номер газеты «ПРАВДА». В нём и был выложен непобиваемый козырь лысенковцев, – открытое письмо «правительственного лобби», недавнего защитника генетиков Ю.А. Жданова.
Была приведена в действие  своеобразная мина, поставленная  товарищем Сталиным на определённый час.
Воспроизвожу фрагмент этого «покаяния»:
— … Выступив на семинаре лекторов о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно совершил целый ряд серьёзных ошибок… Я, будучи предан всей душой мичуринскому учению, критиковал Лысенко не за то, что он мичуринец, а за то, что он недостаточно развивает мичуринское учение. Однако, форма критики была выбрана неправильно. Поэтому от такой критики мичуринцы объективно проигрывали, а менделисты-морганисты выигрывали.
Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают оттого, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Делом исправлю ошибки… –
Зал, прекрасно осознавая, что последует за этим отступничеством сына Андрея Жданова – фактически правой руки Сталина, – злорадно ждал окончания этого трагического фарса. Первым делом Трофим Денисович Лысенко зачитал поступившую записку: «Как  ЦК партии относится к вашему докладу? – и тут же уверенно ответил : – ЦК партии рассмотрел мой доклад и полностью его одобрил! –
Начался нескончаемый шквал аплодисментов. Всем сторонникам Лысенко стало ясно – с генетикой теперь будет окончательно покончено.
И вот финальный аккорд этой драмы – принародному покаянию Юрия Жданова последовали трое из восьми защитников генетики. Пример двурушничества и сделки с совестью  подал академик П.М. Жуковский:
— Товарищи, вчера поздно вечером я решил выступить с настоящим заявлением. Говорю поздно вечером намеренно, потому что я не знал, что сегодня в «Правде» появится письмо  товарища Ю. Жданова. Поэтому никакой связи между настоящим моим заявлением и письмом товарища Юрия Жданова нет. Думаю, что заместитель министра сельского хозяйства Лобанов может это подтвердить, так как вечером я по телефону просеил его разрешить мне сделать сегодня заявление на сессии… Я признаю, что занимал неправильную позицию. Вчерашняя замечательная речь академика Лобанова, его фраза, прямо адресованная мне: «Нам с Вами не по пути», а я считаю П.П. Лобанова крупным государственным деятелем, –эти слова сильно меня взволновали. Его речь повергла меня в смятение. Бессонная ночь помогла мне осознать моё поведение. Пусть прошлое, которое разделяло нас с Т.Д. Лысенко (правда, не всегда), уйдёт в забвение. Поверьте тому, что я сегодня делаю партийный шаг и выступаю, как истинный член партии, т.е. честно. –
Под аплодисменты публично покаялся  и профессор кафедры генетики МГУ С.И. Алиханян – автор прекрасного учебника для Высшей школы «Курс Дарвинизма»:
— …Речь на этой важной сессии идёт о борьбе двух миров, двух мировоззрений… И сегодня я искренне верю, что, как учёный, я честно и правдиво  иду с партией и со всей страной… С завтрашнего дня  я не только сам стану всю свою научную деятельность освобождать от старых, реакционных, вейсманистско-морганистских взглялов, но и всех своих учеников и товарищей стану переделывать, переламывать. Нельзя скрывать, что это будет чрезвычайно трудным и мучительным процессом. Может быть, многие этого не поймут, – ну что ж, ничего не поделаешь, тогда они не с нами. –
Вот так, революция и сталинский деспотизм перемалывали судьбы тысяч людей, вымывая из генотипа народа его лучшее качество – стремление быть свободным.
Можно ли из дня сегодняшнего осуждать покаявшихся, говорить о том, что они предали интересы науки, что просто струсили?! Говорить можно, осуждать – нет… Не каждый может выдержать тот гигантский груз нравственной ответственности не только за свою судьбу, но и за жизни людей, которые тебя окружают. Не каждый может  разом обрушить всю жизнь, всё достигнутое, без крика, стиснув зубы, войти в костёр или взойти на эшафот. Зададим и себе этот вопрос.
Вот и академик Жуковский, который в том, 1948, году возглавлял ВИР, говорил Н.А. Лебедевой, его тогдашней аспирантке, а в будущем героине моего фильма «На сто первом километре», которая сделала открытие мирового значения в области генетики – методом полиплоидии получила образцы дикого картофеля, которые ничем не болели и главное – могли скрещиваться с любыми культурными сортами:
— Ниночка, Вы не осуждайте меня за то выступление на сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Я заключил тогда с Лысенко своеобразный «Брестский мир». Если бы  я не сделал это, то на моё место обязательно поставили бы какого-нибудь ярого лысенковца, и тогда ни Вы, ни другие генетики института не смогли бы завершить свои исследования… Пусть тайно, но продолжать необратимое развитие генетики. Поверьте, так поступил не только я… –
Из присутствующих в зале в тот день 5 генетиков не покаялись только А.Р. Жебрак и И.А. Рапопорт…
Иосиф Абрамович снова взял слово и с яростью гладиатора, под  шиканье зала, вновь ринулся на защиту генетики…
Когда главный идеолог Лысенко И.И. Презент перебил Рапопорта фразой: «Когда мы, когда вся страна проливала кровь на фронтах Великой Отечествееной войны, эти вейсманисты – исследователи мух… –
Презент не успел закончить – Рапопорт в пиджаке со всеми своими орденами и медалями, как коршун бросился на него, схватив за горло: – Это ты, сволочь, отсиживаясь в сибирском тылу, проливал свою кровь?.. –
Их быстро разняли, но киношники, ослепив Рапопорта светом мощных прожекторов, всё-таки согнали его с трибуны…
Этого эпизода нет в стенографическом отчёте сессии. Но те, кто на ней был, говорят, что именно так всё и обстояло.
Под здравицу любимому товарищу Сталину, предъявив замордованному жизненными проблемами народу очередную найденную опухоль государства – сонм вредителей, «историческая» сессия ВАСХНИЛ и закончила свою работу.
Уже в день окончания работы сессии ВАСХНИЛ в кабинете Сталина прошло оперативное минисовещание. На нём присутствовали всего трое – сам вождь, член Политбюро ЦК партии Г.М. Маленков и Т.Д. Лысенко.
— Вот, сессия закончилась, Трофим Денисович, с вашими противниками мы разобрались, – обратился к «главному агроному страны» Сталин. А что дальше будет? Поговорили, воздух выпустили и на этом закончили?
Трофим Денисович, Вы везде рассадили вейсманистов сами, и опять скоро прибежите ко мне со слёзной жалобой на них…
Давайте поступим так – проведём значительные кадровые изменения… Надо поставить мичуринцев и на  поля, и в науку, и на кафедры – всюду! –
Лысенко сразу понял, куда гнёт отец народов – очевидно, жуткая смерть Вавилова, Карпеченко и других учёных всё-таки оставила на его сердце какой-то совестливый, незаживающий рубец, и он взмолился, понимая меру ответственности за судьбы не единиц, не десятков, а уже тысяч людей:
— Иосиф Виссарионович, я не могу… Сам я увольнять никого не буду. Избавьте меня от этой миссии. Лучше меня снимите с должности, я в Горках Ленинских работой до конца своих дней завален.. –
Сталин усмехнулся и обратился к Маленкову:
— Ну вот видите, Георгий Максимилианович, – придётся Вам взяться за эту работу. Товарищ Жданов, сын которого Юрий заварил всю эту кашу, приболел от переживаний, мы его лечиться в санаторий на Валдай отправили. Так что, кроме Вас, некому…
Вы же видите, Лысенко, действительно, не может. Да, впрочем, и не его это дело – так что займитесь сами… –
Уже в коридоре сердитый Маленков набросился на Лысенко, что тот  ловко переложил на его плечи свой груз, свои задачи…
— Так может, давайте и не будем это делать? Хвороба выйдет, и не маленькая?!  –
— Э-э-э нет, Трофим Денисович, не получится с корабля сбежать. Мы должны в полной мере осознать указание товарища Сталина и выполнить его. Оперативно соберём пленум ЦК – там и решим, что и как делать. Не привыкать!… –
***
Я этот эпизод в Кремле не сам придумал. О сути той встречи со Сталиным как-то рассказал своему сыну сам Трофим Денисович, а Юрий Трофимович – известный физик – поведал о ней после ухода отца из жизни в одной из телевизионных передач.
Кстати, о другом Юрии – сыне А.А. Жданова…
После разгромной августовской сессии ВАСХНИЛ, в которой будущий зять Сталина блестяще сыграл роль провокатора, спустя два года он повторил её, активно «поучаствовав» и в так называемой «Павловской сессии», после которой, как и генетика, советская физиология надолго оказалась изолированной от международного сообщества.
В архиве ЦК  КПСС сохранилась и его большая аналитическая записка в Политбюро на имя  Суслова о засилье в важнейших, стратегических областях советской науки лиц еврейской национальности…
Юрий Андреевич Жданов стал доктором химических наук, членом-корреспондентом АН СССР, много лет был ректором Ростовского Университета, и до последнего дня своей жизни в 2006 году всегда выступал как герой борьбы за генетику…
А вот папа его, Андрей Александрович Жданов, умер при странных обстоятельствах буквально через три недели после закрытия сессии ВАСХНИЛ, к организации которой он тоже приложил свою руку.
Утром 31 августа 1948 года, будучи в санатории ЦК на Валдае,  Андрей Александрович бодро встал, побрился, просмотрел почту и свежие газеты, вкусно позавтракал.
— Как я сегодня себя хорошо чувствую, давно уже так не было, – сказал он медперсоналу. А в 15 часов 55 минут А.А. Жданова не стало. В срочном сообщении по радио и в газетах говорилось, что смерть его наступила от остановки сердца при остром отёке лёгких…
***
Итак, Сталин поставил перед Лысенко и Маленковым стратегическую задачу полного разгрома генетики… Инициативу репрессий взяло на себя высшее партийное руководство страны. Уже через день после окончания сессии расширенное заседание Оргбюро ЦК ВКП(б) определило неотложные меры по утверждению в стране единой мичуринской  биологии.
Эта грандиозная задача предусматривала полный перетряс и чистку кадров в парторганах всех уровней, во всех сельскохозяйственных НИИ, институтах и техникумах, даже в школах…
В кратчайшие сроки предусматривалось создание не только новых образовательных программ и учебников по курсам дарвинизма,  семеноводства, селекции, но и по всем курсам медицины, связанной с биологией…
Министр высшего образования Кафтанов, присутствующий на этом совещании, от души даже поиздевался над генетиками, заявив:
— Как далеки всё-таки, эти «муховоды» от народа! Какие могут быть наследственные болезни в передовом, социалистическом обществе?! -
Отныне все биологические исследования в стране должны были проводиться только под строжайшим контролем государства и направлены в первую для ускоренного роста сельскохозяйственного производства.  
Объяснить возмущённому  народу причины недавнего голода и острой нехватки продовольствия в стране, партия поручила «самой правдивой в мире» советской прессе…
Как и задумал товарищ Сталин, вместо хлеба на съедение и растерзание толпе были отданы «творцы и исполнители голодомора» – генетики.
Тяжёлой артиллерией против генетики в первую очередь выступили  самые массовые и любимые народом журналы «Огонёк» и «Крокодил».
Листаешь их подшивки тех лет и диву даёшься, какой злобой и цинизмом исходили их страницы. И ведь народ верил всему тому бреду, который обрушился на генетиков. И вправду, чего они годами мух изучают, когда в стране молока и масла не хватает!? Ну и занялись бы коровами да баранами, которые могут больше  молока и шерсти давать.
Вот Гитлер доигрался со своей евгеникой, отравился в бункере, оставив страну в полной разрухе и голоде.  Доиграется и Америка со своей генетикой… Нет у них своего Мичурина, а у нас есть – вся «мичуринская школа агробиологии» во главе с народным академиком Трофимом Денисовичем Лысенко.
Художники Кукрыниксы, Б. Ефимов изощрялись в своих сатирических рисунках, изображая советских генетиков то абсолютно бесплодными в науке, то последователями убийц из Ку-клукс клана или того хуже – продолжателями дела фашистского садиста доктора Менгеля. Вот такие были те годы, совсем крутые.
Под воздействием такой массированной пропаганды на заводах и фабриках проходили массовые собрания, на которых обманутые властью люди, клеймили и предавали анафеме генетиков и их враждебную науку, из-за которых недоедают наши дети, не говоря о взрослых.
Никто этим гневным ораторам из народа не объяснял, что вот уже более 10 лет во главе всего сельского хозяйства стоит любимец товарища Сталина,  «народный агроном» Трофим Денисович Лысенко. И почему, начиная с 1938 года, средняя урожайность зерновых не растёт, а падает.
Пока в сельских клубах посланные властью агитбригады исполняли злобные частушки о  мухолюбах-вейсманистах, просиживающих штаны за микроскопом, во все концы страны шли грозные приказы о закрытии генетических отделов, лабораторий и кафедр, об увольнении из институтов сотен преподавателей биологии, о лишении учёных не только любимой работы, но бывало, и научных званий… Без объяснений увольняли даже лаборантов.
Эти массированные репрессии затронули все отрасли биологии независимо от  ведомственной принадлежности, включая даже судебную медицину. Из университетских и вузовских библиотек изымались и уничтожались, как антинаучные и вредоносные лучшие учебники по общей биологии и Дарвинизму И.И. Шмальгаузена, И.М. Полякова, Л.Я. Бляхера, А.А Парамонова…
На общих и партийных собраниях «антимичуринцы» должны были признать свои ошибки и покаяться. Но это гарантировало сохранение работы  лишь единицам.
Из Московского университета были буквально вышвырнуты десятки профессоров и доцентов. Среди них известные учёные – эмбриолог и эволюционист М.М. Завадовский, антрополог В.В. Бунак, физиолог растений Д.А. Сабинин, агрохимик И.Г. Дискур…
Кафедра агрохимии на факультете почвоведения вообще была закрыта, а университетский Институт Зоологии ликвидирован полностью..
Участника войны, профессора кафедры генетики С.И. Алиханяна не спасла даже покаянная речь в последний день Августовской сессии – его тоже уволили. Среди изгнанных из Московского университета был выдающийся физиолог растений Дмитрий Анатольевич Сабинин. Послушать его потрясающе интересные лекции приходили даже студенты физмата и филологи. На просьбу Научного совета выступить а защиту «мичуринской биологии» Сабинин ответил так:
— Много лет я учил студентов науке и правде. А теперь мне предлагают изменить себе и правде. Этому не бывать! -
После увольнения он ещё надеялся издать написанную книгу по физиологии растений, которая была в плане издательства. Но уже свёрстанную книгу «рассыпали в наборе» и Д.А. Сабинин покончил с собой.
После того, как ректор Тимирязевской сельскохозяйственной академии В.С. Немчинов был снят с должности, там была проведена полная смена кадров.
Такой же разгульный погром лысенковцы вместе с партийными органами учинили  в Ленинградском университете… Да что там столичные университеты – научной «чистке» подверглись  все вузы и техникумы страны, где преподавалась биология – ветеринарные, медицинские, педагогические…
На периферии геноцид учёных проходил даже в более тяжёлом режиме, чем в Москве и Ленинграде. В Горьком, например, из стен высшей школы, была  в буквальном смысле слова «выброшена» на улицу вся профессура и сотрудники их кафедр.
Примерно то же произошло и в Саратове – крупнейшем научном центре страны, где в 13 вузах и 11 НИИ  работало больше 350 биологов разного профиля.
Лишились лучших педагогических кадров и все сибирские институты. Из вузов Томска уволено 50 человек.
В Омском сельхозинституте два дня длилось собрание научных работников, посвящённое итогам сессии ВАСХНИЛ.  Его вёл секретарь Обкома ВКП(б) П.А. Шуркин… В докладе ректор института Ф.М. Дробышев заявил, что «вейсманисты-морганисты» свили своё гнездо и в руководимом им институте, но были разоблачены…
К злостным врагам мичуринской биологии были отнесены Б.А. Вакар, К.Г Ренард, А.А. Стольган. Но больше всего досталось профессору К.Е. Мурашкинскому. 12 сентября газета «Омская правда» посвятила целую страницу этому собранию в ОмСХИ… Ни в чём не сомневаясь, газета утверждала, что отщепенец Мурашкинский и ему подобные «открыто и тихой сапой боролись против передового учения К.А. Тимирязева, В.Р. Вильямса, И.В. Мичурина, Т.Д. Лысенко, уходили сами и уводили своих студентов от практики социалистического строительства»..-
После публикации этого гнусного по сути пасквиля, профессор Мурашкинский предпочёл смерть  дальнейшей травле. Все его коллеги были уволены.
Так происходило по всей стране – в Минске, Баку, Ереване, Киеве…

ГЛАВА 15. «ОБЛЫСЕВШАЯ» НАУКА

На решения сессии ВАСХНИЛ и Оргбюро ЦК партии должна была как-то отреагировать и АН СССР.
Поскольку глава отделения биологических наук, всемирно известный физиолог, академик Л. А. Орбели отказался не только каяться, не только назвал генетику «золотой наукой века», но и принял на работу уволенного из ЛГУ генетика М. Е. Лобанова, на его место быстро избрали верного защитника Лысенко академика А. И. Опарина.
Самому же Леону Абгаровичу, Герою социалистического труда, генерал-полковнику медицинской службы, который еще в первой трети ХХ века заложил основы авиационной, подводной и космической медицины, дозволили руководить небольшой лабораторией в Ленинградском спортивном институте им. П. Ф. Лесгафта. Не отправили в Гулаг и не расстреляли – не посмели все-таки напрочь убрать с дороги эту глыбу.
Академик Опарин был тоже крупным ученым-биохимиком. Он, автор теории возникновения жизни на Земле, директор Института биохимии АН СССР, в 1977 году станет основателем Всемирного общества исследования жизни – ISSОL, в его честь учредят даже Золотую медаль имени А. И. Опарина.
Но Александр Иванович никогда не был борцом – конформизм, осторожность и преданность власти, вероятно, были в основе его натуры.
В 1973 году, когда уже не расстреливали за инакомыслие, он был одним из академиков, подписавших письмо в газету «Правда» с осуждением «поведения» А. Д. Сахарова, обвинив его фактически в антисоветской деятельности. Письмо завершалось посылом, что академик Сахаров и его диссидентская деятельность порочат честь и достоинство советского ученого.
А тогда, в 1948 году, после занятия им должности главы отделения биологических наук АН СССР, его ведомство оперативно признало свою работу по руководству биологическими институтами Академии неудовлетворительной.

Президиумом Академии было принято беспрецедентное решение вывести из составов ученых советов институтов и редколлегий журналов «сторонников вейсманистско-морганистской генетики и пополнить их представителями передовой, мичуринской биологической науки; пересмотреть всех аспирантов, их руководителей и тематики аспирантских диссертаций». Этим самым Академия наук СССР признавала полную победу мичуринцев над здравым смыслом и признавала классическую генетику ложной, вредной и опасной для страны наукой.
Теперь представьте себе, что чувствовал при этом ее Президент, известный ученый в области физической оптики Сергей Иванович Вавилов… Нет-нет, это не однофамилец, а единоутробный младший брат великого Николая Ивановича Вавилова, отправленного Сталиным на эшафот.
Вместе со всей Академией Сергей Иванович признавал «научную» правоту главного оппонента и косвенного убийцы своего брата, покаялся в том, что Академия наук стремилась сохранить нейтралитет в борьбе двух направлений биологии и заверил партию и правительство страны, что будут приняты все меры для полноценного развития мичуринской биологической науки… Вот какую страшную нравственную сеть сплел товарищ Сталин для братьев, каждый из которых в научном отношении был гордостью страны.

О самочувствии С. И. Вавилова в этот физически и морально тяжелый период жизни говорит запись в его дневнике от 26 августа 1948 года: «Все так грустно и стыдно!»
И все-таки не будем осуждать Сергея Ивановича за его компромисс с властью. Это не двурушничество, этим согласием он добился разрешения «почиститься» от антимичуринцев своими силами, и кадровые потери в системе Академии наук были не так велики, как в среде образования.
Когда старший Вавилов умирал от голода в саратовской тюрьме, шла война, и странное его исчезновение для Европы и Америки прошло незамеченным. Интенсивно интересоваться судьбой Николая Ивановича на Западе стали только в 1945 году. Именно тогда зарубежные друзья советского ботаника и узнали о его страшной участи. Скрыть это было невозможно.

В июне того же года, года Победы, советская Академия наук отмечала свое 220-летие. На этот праздник науки приехало много ученых из стран военной коалиции, и чтобы отвести от себя удар за смерть академика Вавилова, Сталин назначает его брата «главным ученым страны» – президентом Академии наук. Все прекрасно понимали, что этим власть как бы заметает следы страшного преступления, преступления века… Но судить Сталина было некому!
К тому же Сталин знал, кого ставил на эту должность – академик АН СССР с 1932 года Сергей Иванович Вавилов был не только выдающимся, известным, как и старший брат, во всем мире ученым, но и крупнейшим организатором производства. Вся мощная оптическая промышленность страны с нуля была создана именно благодаря его усилиям, и в годы войны сыграла огромную роль в общем деле победы.
Не раз, зная о невиновности Николая, Сергей Иванович Вавилов обращался к Сталину с просьбой снять с брата обвинения о вредительстве и шпионаже – вождь был глух к этим просьбам, ни на одну не ответил.

Вавилов-младший не дождался реабилитации своего брата в 1955 году. Он скончался на посту президента АН СССР раньше, в январе 1951 года, не дожив до 60 лет – не выдержало сердце. Еще бы – на нем врачи обнаружили 9 глубоких рубцов от перенесенных на ногах инфарктов. Такова была плата за его открытия мирового значения в области преобразования света, за ужасную смерть брата и за свое президентство в Академии. Ничто не проходит бесследно.
Не пропал бесследно, как, видимо, задумывалось, и старший сын Николая Ивановича Вавилова от первого брака. В 1946 году 27-летний кандидат наук Олег Вавилов пропал на леднике в горах Кавказа во время научной экспедиции. Поиски тела не дали результата… Посчитали, что, вероятнее всего, ученый провалился в глубокую трещину. А там, в ледяной воде (это было время таяния), человек погибал от переохлаждения буквально за минуты. То, что не нашли спасатели, нашла супруга Олега Вавилова, сердце подсказывало ей – здесь что-то не так, Олег не мог пропасть один, вне связки… И она сама, втайне от руководства института, с верными людьми пошла по маршруту экспедиции.
Олег не провалился в трещину, он лежал в расщелине с глубокой раной на виске от ледоруба… Вам это убийство ничего не напоминает? Да ведь точно так же, ледорубом, в 1940 году был убит в Мексике сотрудником НКВД Рамоном Меркадером главный оппонент Сталина Лев Давидович Троцкий.
Расследовать убийство Олега Вавилова власть отказалась – сочли его гибель несчастным случаем. Выводы делайте сами.

***

После погромной сессии ВАСХНИЛ, в знак протеста против гонений из Академии наук СССР вышло много иностранных ученых, в первую очередь генетики и физиологи. Почти на двадцать лет ушла в глубокое подполье генетика – огромная ветвь биологии, начавшая обрастать свежими ростками и листьями. На двадцать лет, под страхом увольнения с работы, было запрещено даже произносить слово «ген».
Как точно и образно было обозначено кем-то из ученых состояние сельскохозяйственной науки после 1948 года, – теперь она уже полностью «облысела». Сотни поломанных судеб, распад научных школ, распад семей – вот что породила лысенковшина на научном поле страны…

Как же сложилась дальнейшая судьба одного из героев нашего повествования, одного из непокаявшихся рыцарей генетики Иосифа Абрамовича Рапопорта? Он был уволен из института, и самое страшное – решением райкома исключен из партии. Почему я говорю об этом событии как о самом страшном? Да потому что в те времена исключение из партии ученого такого ранга соответствовало вручению ему «волчьего билета» – справки вместо паспорта. Это было равнозначно полному отрешению от профессии. Ни один директор института не решился бы принять доктора биологических наук даже на ничтожную ставку младшего лаборанта.
С болью в сердце покидал 36-летний Иосиф Абрамович Рапопорт стены родного института, во дворе которого горели книги выдающихся ученых-биологов, книги его наставника Н. К. Кольцова и труды АН СССР, в которых полностью была опубликована докторская диссертация самого Рапопорта. Учитель и ученик с гордо поднятой головой и чистой совестью вместе взошли на этот огненный эшафот...
Горели книги, в редакциях журналов были рассыпаны наборы статей Рапопорта по проблемам микрогенетики, ретивые исполнители приказов вдребезги разбили и выбросили на помойку тысячи пробирок с уникальными линиями дрозофил, благодаря которым неутомимый Юзик открыл сверхсильные мутагены. Горели книги и во дворе библиотеки МГУ, и вместе с ними по всей стране разносился пепел сгорающих, несбывшихся надежд на перемены общества к лучшему…
Как назвать этот страшный период жизни страны? Чем измерить моральные и физические страдания несправедливо оболганных и уволенных с работы людей? Власть в большинстве случаев совершенно не волновала судьба этих отверженных – выживайте, если сможете.

Но Рапопорт – особый случай, его военные и научные заслуги неоспоримы, и не раз после увольнения чиновники от власти предлагали: «Иосиф Абрамович, смирите свою гордыню, покайтесь, принародно перейдите на сторону Трофима Денисовича Лысенко, и мы постараемся найти применение вашим знаниям». Ни на какие уговоры не шел этот человек, уверенный в своей правоте… Ну а работа – пусть совершенно другая, но все-таки найдется.
Оказалось, и с другой работой не так все просто. Однажды попытался устроиться простым рабочим в метрополитен, но получил отказ. Как только начальник любого отдела кадров видел эту черную опасную метку в анкете – «исключен из партии», незамедлительно следовал ответ: «Извините, работы для вас нет!»
В этот тяжелейший период, затянувшийся на десять лет жизни без любимой науки, Иосифа Абрамовича спасало верное плечо его супруги и знание языков. Изредка, под чужой фамилией, он делал научные переводы из разных журналов – кое-какие деньги для семьи все же удавалось заработать.
Наконец каким-то чудом ему удалось довольно надолго зацепиться в ведомстве, далеком вроде бы от полученного им образования, – в геологии. Его пытливый ум пригодился и здесь, в качестве палеонтолога он исколесил полстраны. На геологическую карту СССР легло несколько новых мест значительных месторождений полезных ископаемых, открытых в том числе и с помощью новоиспеченного палеонтолога без диплома – Иосифа Абрамовича Рапопорта. Все-таки университетский курс биологии включал в себя лекции и по этой дисциплине. Вот и пришлось вспомнить эти знания по палеонтологии и применить их на практике.

Дело в том, что каждое месторождение угля, железа, калия, нефти формировалось в строго определенную геологическую эпоху. А каждому геологическому периоду соответствуют определенные виды животных и растений, которые жили и процветали в тот период. По их остаткам в разломах Земли и в кернах, поднятых из глубин, можно довольно точно определить перспективность осадочных пород.
Мне в жизни очень повезло – три месяца в составе советско-монгольской экспедиции в разных частях пустыни Гоби я снимал фильм о работе палеонтологов. С чувством величайшей благодарности вспоминаю нынешнего директора Института палеонтологии АН Монголии в Улан-Баторе, а тогда молодого ученого Ринчена Барсболта, закончившего аспирантуру в МГУ.
Часами мы бродили с ним по дну гигантских разломов в чреве Земли на границе с Китаем, очень похожих на Большой американский каньон, и Ринчен увлеченно открывал передо мной каменные страницы жизни планеты:
– Вот этому слою Земли около 400 миллионов лет. Это Девон. Именно тогда появились насекомые и земноводные, а в морях и океанах рыбы и кораллы. А возраст вот этой складки вполовину моложе. Это Пермский период – эпоха динозавров. Вот тут, ближе к поверхности, совершенно другой по цвету – осадочный слой. Это Меловой период. Его отделяет от нас 60 миллионов лет. Пермский и Меловой периоды – это бурное развитие всей жизни на Земле...

Именно во время подобных увлекательных экскурсий в прошлое нашей планеты я узнал от Ринчена и то, как палеонтология помогает геологам в поисках полезных ископаемых. В крупных экспедициях всегда должен быть палеонтолог…
Вот волею судьбы таким незаменимым помощником геологов и стал на несколько лет Иосиф Абрамович Рапопорт. И что удивительно – и в этом новом для себя деле он сделал выдающееся открытие, которое позволило резко ускорить поиск и оценку запасов месторождений.
Не буду вдаваться в подробности. Коротко – Иосиф Абрамович обнаружил прекрасный индикатор нефти – им оказалось удивительное одноклеточное животное – фораминифера, в переводе – дырочник. Эти существа с минеральным скелетом, дожившие до наших дней, размером не больше одного миллиметра, но 600 миллионов лет назад, когда они появились, их размер был с очень приличную тарелку.
Фораминиферы обитают как в соленых, так и в пресных водоемах, населяют все просторы Мирового океана и составляют основу всех осадочных пород на Земле, занимая примерно четверть ее площади.
Именно в осадочных породах, в глубинных слоях от 1,6 до 6 километров при колоссальном давлении и высокой температуре вся органика животного и растительного мира с помощью бактерий в течение нескольких десятков миллионов лет трансформируется в нефть.

По количеству фораминифер в кернах, поднятых из недр земли при разведочном бурении, можно обнаружить наличие нефтяного пласта и дать ему оценку. Этот уникальный метод-индикатор Рапопорта широко применяется в нефтеразведке и сегодня и дает колоссальную экономию денежных средств, ибо бурение – дело очень и очень дорогое, особенно на Севере, где, видимо, сосредоточены наши основные нефтегазовые поля…
Подобное открытие всегда тянет минимум на степень кандидата геологических наук без защиты диссертации, но когда дело дошло до Рапопорта, до финального этапа исполнения этого решения, принятого геологической наукой, нужные документы подписаны не были без всякого объяснения причин. Военная история представления его к званию Героя зеркально повторялась.
Да что там кандидатская степень – вскоре власть фактически лишит Рапопорта и Нобелевской премии по биологии. Но об этом чуть позже...

Возвращаясь из экспедиций, Иосиф Абрамович первым делом шел в Академическую библиотеку, знакомился со всей новой биологической литературой, обрабатывал ранее наработанный материал, продумывал ход новых экспериментов. Он не отчаивался в своем отлучении от любимой науки, ибо прекрасно осознавал необратимый ход истории – времена лысенковщины не вечны. Он жил для будущего.
А настоящее, к сожалению, нисколько не улучшало положение дел в сельском хозяйстве – рекордных урожаев не было, надои коров не росли.
Осерчал на Трофима Денисовича и товарищ Сталин: где обещанная мне и народу ветвистая пшеница, где коровы с надоями в десять тысяч литров? Над головой Лысенко нависла вполне реальная угроза. А тут еще верный Презент ножку подставил – его исключили из партии за аморалку.
Но март 1953 года спас Лысенко: игра ва-банк, которую он искусно вел много лет, полностью себя оправдала – падишах умер раньше, чем покарал обманщика.
После хитроумных подковерных интриг, убрав с помощью верных офицеров маршала Жукова главного претендента на сталинский трон – могущественного Лаврентия Берия, кремлевский олимп занял «великий аграрник» Никита Сергеевич Хрущев.
Как и Лысенко, он был человеком от земли, постоянно носил вышиванку… В общем, два эти «сапога одной пары» уже давно были родственными душами, и Хрущев не раз спасал земляка от опалы прежнего хозяина…
Разнеся на ХХ съезде партии в пух и прах аграрную политику Сталина, Хрущев поставил перед главным агрономом страны Т. Д. Лысенко уже свои «маниловские» планы крутого перелома в сельском хозяйстве: освоение в степной зоне страны немереных просторов целинно-залежных земель и многократное увеличение площадей под посевы кукурузы. Хлебом наконец-то досыта накормим народ, даже кое-что на продажу за рубеж останется, а сладкую кукурузу будут смачно пожевывать коровушки. Все станет в ажуре, как в Америке. И догоним ее, и перегоним – и по молоку, и по мясу, лучшей в мире колбасой завалим советские прилавки.

ГЛАВА 16. УКРОТИТЕЛЬ ЦЕПНЫХ РЕАКЦИЙ

Грандиозная по масштабам афера «освоения целинных и залежных земель» началась с распашки 40 миллионов гектаров земли в зоне рискованного земледелия на севере Казахстана. Уже к началу 1956 года там было создано 350 новых совхозов. На обустройство каждого выделялось до 15 миллионов рублей – гигантские деньги по тем временам…
Сотни эшелонов с поющими солдатами, студентами, комсомольцами-добровольцами, с тысячами тракторов и комбайнов, миллионами тонн горючего один за другим следовали на Восток.
Откуда же брались эти умопомрачительные по масштабам ресурсы? Тут и гадать не нужно – из российских, белорусских и украинских хозяйств, которые после войны едва-едва приходили в себя, а многие и без того были разграблены немцами.
На целинные земли власть отправила 640 тысяч механизаторов, строителей, инженеров и агрономов. В результате этого началось резкое сокращение пашни в европейской части страны – из оборота вышло и стало зарастать сорняками и кустарником 13 миллионов гектаров облагороженных полей.
Даже верный друг Сталина, бесспорный знаток лошадей и член Президиума ЦК партии Клим Ворошилов как-то на одном из заседаний по вопросам сельского хозяйства недовольно буркнул:
– Целину осваиваем, а у нас в смоленских деревнях люди на себе пахать стали.
Да кто ж к нему прислушиваться станет – у нас же планов громадье! Вот запустим скоро химические фабрики – завалим поля удобрениями. Так и до коммунизма недалеко! А пока стране срочно нужен хлеб. Любой ценой!
Любая цена фактически обернулась большой бедой. Сталин обязательно назвал бы ее крупнейшей государственной диверсией…
Земля была вспахана, но на ней совсем не было леса, никакого, и под воздействием сильных и частых ветров в этих целинных районах началась мощнейшая эрозия почвы, выветривание ее культурного слоя. Сорта зерновых, завезенные из западных районов страны, естественно, не были районированы и давали очень низкие урожаи.

Заглянем на несколько лет вперед: уже к концу 50-х годов Советский Союз начал огромные закупки зерна за рубежом… К началу правления очередного, уже вполне дипломированного аграрника М. С. Горбачева, который начал свое правление с повсеместной вырубки виноградников, 40 % потребности страны в зерне удовлетворялось за счет импорта.
Так же плачевно закончилась и «кукурузная кампания» Хрущева, задачей которой было продвинуть гибридные американские высокоурожайные сорта этой весьма ценной для животноводства южной культуры – «культуры изобилия» – далеко на Север, вплоть до Таймыра: с 3,5 миллиона гектаров до 28 миллионов гектаров. Только для сушки и калибровки семян кукурузы у миллионера Гарста было закуплено 40 заводов.
Но как оказалось, американские сорта совершенно не подходили для почвенно-климатических условий России и Украины. И против этого даже мичуринцы оказались бессильны – не «перевоспитывалась», хоть тресни, в нужном направлении иностранная кукуруза…
В хрущевскую «оттепель» страх и уверенность в полной безнадежности изменений к лучшему начали все-таки потихоньку выходить из глубинных клеток замордованного репрессиями и постоянным недоеданием народа. Все чаще и чаще, пока в специализированных биологических журналах
публиковались критические материалы об ошибочной во многом аграрной политике государства и личной ответственности за все происходящее президента ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко.
Вся генетика ушла в подполье, но и оттуда постоянно в органы власти шли письма об усиливающемся катастрофическом отставании сельскохозяйственной науки от западных аналогов… Генетика и молекулярная биология там даже в тяжелейшие для экономики годы войны усиленно развивались и крепли на всех своих «фронтах»… Эти достижения оборачивались для людей новыми высокоурожайными сортами зерновых овощей и фруктов, новыми эффективными лекарствами для лечения тяжелых недугов. Вся биология и связанные с ней науки были на высочайшем подъеме.

А у нас даже люди на заводах начали понимать, откуда корни происходящих безобразий в стране, и громко высказывались на собраниях:
– Вот Ленин мечтал о миллионе тракторов на полях – тогда и заживем счастливо… Мы их сделали, даже больше миллиона. И что? Нас кормят лишь пустыми обещаниями о светлом завтрашнем дне, а мы и наши дети недоедаем… Царская Россия на лошадях пахала, всегда и себя сытно кормила, да, пожалуй, и половину Запада! Вот такие дела… Выходит, и не морганисты вовсе в наших бедах на селе виновны. Врали нам все!..
В 1955 году прорвало… Против мичуринцев единым фронтом выступили не только сторонники классической генетики, но и представители бурно развивающейся ядерной физики и  химии, математики…
300 известных ученых страны направили в Президиум ЦК КПСС большое письмо с глубоким анализом и резкой критикой десятилетий монополии Лысенко в биологии, которая нанесла непоправимый вред не только сельскому хозяйству, но и престижу страны.
Это закрытое, большое по объему и очень сильное по приведенным фактам письмо никогда нигде не публиковалось… Власть была настолько потрясена его убийственным содержанием, что сразу после обсуждения письмо, скорее всего, было уничтожено, так как в архиве партии его оригинал не обнаружен… Не удалось найти и копии у семей подписантов.

И вот недавно родственники всемирно известного генетика, академика Н. П. Дубинина, разбирая его богатейший архив, нашли все-таки копию этого бесценного документа истории – копию «письма трехсот». Сегодня оно выложено в Интернете, и те, кто интересуется прошлым страны, могут узнать для себя много нового, о чем пресса и раньше не писала, и тем более, из-за страха быть привлеченной «за клевету» на нашу историю, не пишет и сегодня… Почитайте, очень поучительный документ.
В конце письма были четко сформулированы даже не просьбы обратить внимание на некоторые стороны жизни науки и государства, а требования. Вот они:
1. Гласно признать, что взгляды Т. Д. Лысенко, высказанные им в докладе на сессии ВАСХНИЛ 1948 года, являются его личными взглядами, а не директивой партии.
2. Восстановить в СССР преподавание в ВУЗах и школах современного дарвинизма, генетики и цитологии.
3. Незамедлительно сменить руководство ВАСХНИЛ и превратить эту Академию в коллективный орган управления.
Оканчивалось «письмо трехсот» словами:
«С чувством боли и горечи подписываем мы этот документ о состоянии советской биологии. Однако еще сильнее чувство ответственности перед советским народом и партией, которым мы обязаны сказать всю правду».
Дальше стоит не 300, а  297 подписей самых известных ученых страны, академиков и докторов: В. С. Немчинова, А. С. Жебрака, И. М. Виноградова, А. И. Сахарова, И. Е. Тамма, Л. Д. Ландау, И. И. Шмальгаузена, А. И. Фрумкина, А. А. Ляпунова, П. Л. Капицы…
Действительно, цвет не только советской, но и мировой науки.
Никита Сергеевич Хрущев на пленуме, когда было зачитано «письмо трехсот», совсем разошелся:
– В обиду Трофима Денисовича не дам! Когда ряд биологов, не разделяющих взгляды Лысенко, муссируют разного рода сплетни и слухи вокруг его имени, то мотивы их поступков хотя и заслуживают осуждения, но все же понятны. Однако встает вопрос: какие же претензии имеют к академику Лысенко физики и математики, в чем им помешал Лысенко, какие они нашли ошибки в теоретических концепциях Трофима Денисовича?!
Пленум постановил широко не реагировать на «письмо трехсот»... Решили обойтись полумерами, слегка почистили ВАК – Высшую аттестационную комиссию, редакции биологических журналов и аппарат ВАСХНИЛА. Без шума сняли и Лысенко с поста президента, но через несколько месяцев Хрущев, извинившись за нанесенную главному агроному страны моральную травму, вернул его на прежнюю должность. Видимо, Трофим Денисович опять что-то совсем заоблачное пообещал новому вождю…
Колесо истории Советского Союза со скрипом продолжило свое движение в неизвестность.

***
Осенью 1957 года уже известный палеонтолог, доктор биологических наук И. А. Рапопорт вернулся из очередной геологической экспедиции. Однажды вечером ему неожиданно позвонил помощник академика Семенова – директора почти «закрытого» Института химической физики АН СССР и передал просьбу шефа:
– Николай Николаевич хотел бы с Вами встретиться.
Договорились когда.
Дело в том, что академик Н. Н. Семенов только что вернулся из Стокгольма, где ему со всеми полагающимися королевскими почестями вручили Нобелевскую премию «за исследования в области механизма химических реакций», которые лежат в основе всех процессов горения, взрывов, полимеризации и расщепления атомного ядра. Правда, медаль вручили не ему одному, а вместе с британским коллегой Сирилом Хиншелвудом. Академик Семенов стал первым русским ученым за всю историю, получившим эту престижную премию именно по химии.
И вот как-то, беседуя за чашечкой кофе, Сирил спросил у Семенова, что ему известно о судьбе молодого русского ученого Иосифа Рапопорта, который еще до войны сделал в генетике открытие мирового значения в области мутагенеза клеток, и его наверняка ждет за это тоже Нобелевская премия… Наука еще не до конца осознала важность этой работы.
Сирилу о Рапопорте рассказал его американский друг генетик Г. Меллер, который много лет работал в России и был руководителем диплома Рапопорта.

Николай Николаевич быстро понял, кого в его химическом институте не хватает. С развитием атомных исследований нужно было срочно создавать биологические лаборатории разного профиля, чтобы глубоко понимать, какую пользу может дать человеку расщепленное ядро урана, и чего надо опасаться. Да, в Советском Союзе уже работала первая в  мире атомная электростанция, но уроки Хиросимы, Нагасаки и испытаний ядерных зарядов в СССР были налицо.
История атомной трагедии на Чернобыльской электростанции в 1986 году, как и аварии в США и Японии, еще раз наглядно показали человечеству, как страшно и опасно неведение…
Академик Семенов, пионер открытия разветвленных цепных реакций, прекрасно понимал это, и его многотысячный коллектив охватывал исследования в самых различных областях физики и химии. Сам Николай Николаевич поразительным образом соединял в себе физика, владеющего всеми достижениями этой науки, и химика, прекрасно знающего многообразие химических структур и превращений.
Познать законы горения и взрыва – это у него с детства. Его любимой книгой была «Теория химии» шведского ученого Аррениуса, но страсть к познанию законов физики все-таки перевешивала. Когда он еще совсем ребенком прочитал, что обычная столовая соль – это сочетание всего двух химических элементов, то на кухне их дома сжег кусочек натрия в банке с хлором и, не раздумывая, попробовал на язык получившийся осадок – это была точно соль. Радость была неописуемой – он ощутил себя Творцом!
На вводной лекции со студентами Николай Николаевич всегда охотно вспоминал этот первый эксперимент в своей жизни, который заставил его заняться физикой со специальной задачей – научится применять ее к химическим проблемам.
Экономичная работа атомных, тепловых и газовых электростанций, теория горения смесей в ракетных двигателях для придания им максимальной мощности, наука о взрывчатых веществах и детонациях, улучшение качества боевых снарядов всех типов, создание тысяч видов полимеров с заданными свойствам – все это входило в сферу интересов Института химической физики, который создал в 1931 году и стал его бессменным руководителем Николай Николаевич Семенов – ученик великого физика-экспериментатора А. Ф. Иоффе.
В 1921 году два друга, два молодых физика Петроградского физтеха обратились к знаменитому художнику, академику живописи Борису Михайловичу Кустодиеву с просьбой исполнить их совместный портрет:
– Вот Вы все время пишете портреты знаменитых людей… Почему бы Вам не запечатлеть на полотне и нас?
– Не собираются ли молодые люди стать Нобелевскими лауреатами? – с улыбкой поинтересовался художник, на что мгновенно получил четкий положительный ответ:
– Собираемся и станем!
Обещанный гонорар за картину по тем временам был баснословно щедрым: в тот год Капица наладил работу мельницы одному зажиточному крестьянину, за что тот рассчитался с ним двумя мешками муки и петухом. Один мешок и петуха в придачу и получил за выполненный портрет художник Кустодиев.
На полотне Капица держит курительную трубку, а Семенов – рентгеновскую (он уже тогда был заведующим лабораторией электронных явлений).
Б. М. Кустодиев, к сожалению, не дожил до того времени, когда оба персонажа его знаменитой картины действительно стали лауреатами Нобелевской премии. Петр Капица получит ее позже своего друга, в 1978 году, за открытие сверхтекучести гелия.
В судьбе академика Николая Николаевича Семенова очень много парадоксального. По образованию он физик, а Нобелевским лауреатом стал за исследование сложных химических процессов.
Судьба складывалась так, что в годы Гражданской войны он служил в радиобатальоне армии Колчака, за что едва не был расстрелян чекистами. А через 30 лет специально обученные офицеры госбезопасности в три смены денно и нощно охраняли его персону, чтобы ни один волосок не упал с головы ученого.
В отсутствие супруги он мог прийти в гости или на важное собрание в ботинках разного цвета, причем на одну ногу, и при этом в секунды, в любых обстоятельствах мог решать в голове сложнейшие математические задачи и продумывать ход разветвленных химических реакций.
Если воспользоваться «объективной системой оценки» труда ученого, внедренной в современной России Министерством образования и науки, то даже в своем родном институте академик Семенов считался бы одним из самых «плохих» и непродуктивных сотрудников за малое количество публикаций.
Да, их было не так много – не хватало времени. Но он был не назначен, а избран действительным членом 14 академий наук развитых стран Европы и Америки.
Помните, я вам рассказал историю знаменитого полярника И. Д. Папанина, который носил на груди девять орденов Ленина, и обещал рассказать о человеке, который столько же раз награждался этим высшим орденом страны? Как вы уже наверняка догадались, этим человеком и был Николай Николаевич Семенов…
Девять орденов Ленина – это лишь девять его научных подвигов, отмеченных государством. А вообще-то вся его жизнь – это один Большой подвиг служения науке и народу.
Величие этого простого в общении человека и в том, что он воспитал целую плеяду блестящих ученых мирового уровня: Я.  Б. Зельдовича, Ю. Б. Харитона, В. Н. Кондратьева, К. И.  Щелкина, Н. М. Эмануэля и многих, многих других. Семенов и его школа инициировали и плодотворно развивали новые направления в физике, химии и биологии – ядерную химию, химию низких температур и получение энергоемких веществ, кинетику образования полимеров и биологических процессов, изучение проблем онкологии… Всего не перечесть.
Коротко расскажу лишь об одном подвиге Н. Н. Семенова, удостоенном ордена Ленина. Речь идет, конечно же, о советском ядерном проекте.
Страна взялась за его осуществление только тогда, когда разведка уже со стопроцентной уверенностью сообщила в Кремль, что и Германия, и союзники Советского Союза Британия и США ведут усиленные работы по созданию невиданного по силе разрушений ядерного оружия. А ведь еще осенью 1941 года, пожалуй, впервые не только в нашей стране, но и в мире, опальный физик Петр Капица сказал, рассуждая об орудиях развязанной войны: «Наши теоретические подсчеты показывают, что если современная самая мощная бомба может уничтожить целый квартал города, то атомная бомба, даже небольшого размера, если она осуществима, могла бы уничтожить крупный столичный город с несколькими миллионами населения. Вот какова сила ядерной энергии… Нам надо незамедлительно браться за это дело...»
Как мы знаем, взялись, но не у нас. Нам пришлось ценой невероятного напряжения всех научных сил и ресурсов догонять... Слава богу, это закончилось успехом. Так вот, в ядерном проекте СССР Институт химической физики сыграл одну из ключевых ролей.
В архиве Росатома есть уникальный документ, из которого я хочу процитировать вам небольшой абзац.
«...Специальным постановлением Совета Министров СССР Институту химической физики под руководством академика Н. Н. Семенова было поручено проведение всех расчетов, связанных с конструированием атомных бомб, измерением необходимых констант, и подготовка полигона и оборудования для оценки поражающего действия ядерного оружия…

Фактически весь коллектив ИХФ участвовал в громадном физическом эксперименте с «лабораторией» в виде полигона, размер основной площадки которой имел радиус 10 километров. Подобного физического эксперимента по своей важности, сложности, масштабам и стоимости ранее в мировой истории науки и техники не было. Ориентировочная стоимость полигона в Семипалатинске оценивалась величиной 105 миллионов рублей, в том числе 35 миллионов составляла стоимость 3326 уникальных приборов, установленных на всей площадке.
Их работа должна была быть синхронизирована с высочайшей степенью точности с началом ядерного взрыва. Несомненно, что это являлось исключительно сложной задачей, для чего ученым и инженерам ИХФ, кроме специальных знаний, нужно было знать тонкости физических процессов при ядерном взрыве.
Коллективу ИХФ с участием многочисленных организаций в исключительно тяжелое для нашей страны время удалось создать не имеющую аналогов измерительную систему и осуществить полный контроль над физическими характеристиками ядерного и позднее водородного взрывов. Всю эту беспримерную работу под руководством академика Н.  Н.  Семенова можно охарактеризовать как подвиг...»
В этом огромном документе подробно описано, каких невероятных трудов стоило советским ученым создание «Изделия РДС-1» – первой атомной бомбы, сколько привезенной боевой техники – танков, пушек, самолетов и специально построенных домов в доли секунды после ее взрыва было превращено в пар, сплющено в лепешку, искорежено, превращено в песок и вышвырнуто из вырытых траншей далеко за пределы полигона…
А сколько тысяч лошадей, коров, овец, кроликов, кур и мышей превратились тогда в угольный пепел?! Да, все это было и повторялось много десятков раз и здесь, в Семипалатинске, и на новом полигоне Новая Земля, который по площади превосходил известный американский ядерный полигон на атолле Бикини в Полинезии в 15 тысяч раз. Да, я не оговорился – в 15 тысяч раз! И это тоже было детищем академика Семенова.
Но в этом обзорном документе Росатома ни единой строчки нет о том, что самого Николая Николаевича при первом взрыве атомной бомбы не было. Он не болел и не отсутствовал по причине заграничной командировки. Все гораздо проще – его на полигон просто не пустили. И не потому, что берегли его бесценную для страны жизнь, а за то, что он был верным другом академика Петра Леонидовича Капицы, которого власть к этому времени лишила не только всех должностей, но и работы, разрешив, правда, заниматься наукой на даче на Николиной горе.
Вот вам еще один удивительный парадокс в жизни дважды лауреата Сталинской премии Николая Николаевича Семенова. Власть не только унизила академика своим решением, она дала ему понять, что ей решать, с кем ему общаться, а с  кем решительно порвать.

Продолжение в следующем номере

Уважаемые  читатели!
В этом номере журнала вы прочитали очередную главу книги Игоря Войтенко
«Рыцари репрессированной науки».
Весь 2023 год в каждом номере мы будем публиковать оставшиеся главы.
Но сегодня вы можете прочитать эту книгу уже, как говорят, «от и до»: «Рыцари репрессированной науки» вышли из печати, и вы можете приобрести это издание.
Поторопитесь, потому что тираж книги небольшой.
Вы также можете пополнить свою библиотеку и другими книгами автора:
«Николай Чудинов. Опередивший время»,
«Новая Земля. Объект 700. ЮЯ»,
«Через жернова истории», «В тени своего величия».
Цена каждой книги с автографом автора и с учетом почтовых расходов – 18 долларов.
По поводу приобретения изданий обращайтесь непосредственно к автору.
EMAIL –  Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript
Телефон –   813–444–57–44