Собравшихся было человек сорок. Квартет исполнял набившие оскомину мелодии. Было откровенно скучно. Резвилась лишь небольшая группа, видимо, знакомых между собой приглашенных, похоже, завсегдатаев такого рода сходок. Они обмeнивались сплетнями, травили анекдоты, жевали бутерброды.
Но вот двое крепких мужчин вынесли элегантные столики, на каждом белела стопка буклетов. «Охранники», - догадался он, присматриваясь к рослым парням. Столики они поставили у стены, которая была задрапирована светлым материалом, образующим тяжелые складки, ниспадающие к углам. И появился Вадим.
Моложе он не стал, но выглядел отлично. Вместе с ним вышел священник. От имени отсутствующих друзей-компаньонов и от себя Вадим поблагодарил собравшихся. Объявил о создании фирмы, названной редко применяемым в последнее время, а потому диковинным словом «Пилигрим». Затем выступил народный артист. Хорошо поставленным голосом он пожелал фирме процветания. Казак в форме, к которой еще привыкали, заверил руководство фирмы в полной поддержке со стороны донских, уральских и сибирских сородичей. Все они надеются, что со временем господин Попов станет представлять их интересы в северной столице.
Священник помахал кадилом и побрызгал водой. Разнесли шампанское. С фужером в руке Вадим подошел к задрапированной стене, попросил внимания и дернул за шнур. Легкая ткань мягко опустилась на паркет. Прямо на штукатурке было нарисовано генеалогическое древо рода Поповых, каждый лист его являл одного из предков.
Древо было изображено профессионально. Оно опиралось на два пучка разветвленных корней. Корни каждого пучка обвивали выполненные в красках копии известных картин Сурикова. Присутствующие встретили неожиданное завершение презентации аплодисментами.
Растроганный глава фирмы пожелал всем успехов и направился было во внутренние помещения, но что-то вспомнил и, найдя глазами Григория Яковлевича, подошел к нему. Они обменялись рукопожатиями. Вадим извинился и попросил учителя подождать его минут пятнадцать-двадцать. Сказал, что рад видеть, помнит его лекции и ценит интерес к судьбам своих не самых прилежных учеников.
- Где Алик Кройн? Где Виктор Югай? - спросил Григорий Яковлевич.
- Первый - в Лос-Анджелесе, второй - в Карелии, - ответил тот о своих компаньонах уже на ходу. За ним последовали телохранители. Учитель взял хорошо изданный буклет и, усевшись в удобное кресло, стал его просматривать. С первых строк его поразила дерзость замысла, степень риска и еще то, что и буклет был украшен генеалогическим древом рода Поповых.
«Однако, мы тщеславны», - подумал он о Вадиме, и в мечтах вернувшись на десятилетие назад, вспомнил троицу прыщавых юнцов, верховодивших во всех общественных мероприятиях их учебного заведения.
Вадим Попов - врожденный организатор. Увлекающийся, наполненный прожектами. Югай, то ли кореец, то ли китаец, дотошный правдолюб и рукодел. И еще - мозговой центр. Алик Кройн - спорщик и нарушитель всего, что можно нарушить. Учились они хорошо. И никто не удивился тому, когда после года работы Вадима забрали в РК комсомола инструктором. Югай возглавил модельную мастерскую в каком-то не очень секретном КБ. А Алик продолжил учебу в институте. Потом с Вадимом случилась неприятность. Во главе туристской группы он поехал в Финляндию. Даже по сравнению с благополучным Ленинградом жизнь там показалась ему райской.
- Тем ли путем идем, товарищи!? - неосторожно громко возопил инструктор райкома комсомола. И по возвращению был изгнан и из райкома, и из партии, к которой успел пристроиться. Затем была армия, как и у Югая. Оба они вернулись на гражданку, когда Алик окончил институт. Друзья встретились и приняли судьбоносные решения: быть вместе и, соответствуя обстановке, создать предприятие с ограниченной ответственностью. Алик сразу поручил Вадиму выяснить, кто из его бывших друзей-товарищей по комсомолу и партии трудится в банковской сфере - таковая к этому времени уже образовалась. Вскоре стало ясно, что, как он и предполагал, практически всеми банками города руководят бывшие партийные функционеры. Дальнейшее, как говорят шахматисты, было делом техники. Они получили ссуду, вспомнили то, чему их учил любимый учитель, и решили следовать его рекомендациям с точностью до наоборот.
Одними из первых несколько раз съездили в ГДР и Турцию. По дешевке оптом накупили там модной одежды. Вернули ссуду и стали думать, что делать дальше. Появилась идея открыть ресторан. И ресторан непростой. И еще казино.
Все это Григорий Яковлевич узнал еще несколько лет назад, когда неожиданно получил приглашение посетить тот самый ресторан, расположенный на Большом проспекте. По имени одной из китайских провинций он назывался «Хубэй». В отдельном кабинете повзрослевшие ребята показали старому учителю, как пользоваться специальным столом, позволяющим обходиться без официанта, и еще учили есть с помощью палочек.
После второй рюмки они, спросив у него разрешения, задали два вопроса. Один касался книги, которую он много лет собирается написать. Если она окончена, они готовы оказать помощь в издании. Не вдаваясь в подробности, он поблагодарил, сказав, что, к сожалению, до завершения работы еще очень далеко. Второй задал Алик.
- Многие евреи уезжают, - сказал он. - Вчера я проводил дядю. Вы собираетесь?
Учитель ответил сразу: «Не собираюсь». Тогда он сказал так. Для него этот вопрос перестал быть вопросом в день, когда первым среди преподавателей он принес парторгу заявление. Не просьбу. Заявление. Он не просил его исключить. Он заявлял, что принял решение выйти из партии. Для многих это было полной неожиданностью. Как же так? Преподаватель общественных дисциплин! И пошли пересуды: ему хорошо - он еврей. Его ждут и в Америке, и в Израиле. Уедет! Сказал и себе, и людям: «Не дождетесь!».
На том и стоял. Ему почти повезло. Многие годы он не чувствовал на себе проявлений антисемитизма. Коллектив учебного заведения в этом отношении был на высоте. Но есть вещи, забыть которые невозможно. Навсегда запомнил он час, когда давным-давно, ему, обладателю красного диплома, лучшему ученику, именному стипендиату дали понять, что его потолком является работа преподавателя среднего учебного заведения. Тогда он ощутил, сколь много в его судьбе будет играть пятый пункт паспорта.
- Мы вас ценим, но идеологический фронт - это слишком опасно...для вас.
Так или почти так сказали ему доброхоты. О диссертации, о работе в НИИ, о преподавании в высшей школе не следует даже мечтать. Иногда он удивлялся: сколь правы, правы по-своему были эти товарищи. Более грамотного, чем он, критика процессов, идущих в экономике, - так ему казалось - быть не могло. Он читал лекции по экономике и отчетливо видел, в какую бездну ведут страну ее бездарные руководители. Перестройку встретил как долгожданную победу разума. У него были наработки, которые могли заинтересовать стремительно идущих в рыночную экономику людей. Он стучал во многие двери. Иногда его выслушивали. Часто соглашались. Но только...всем было некогда. Все делали деньги. Для себя и под себя. Нет, он никуда не уедет. Именно он является грамотным свидетелем того, как в цивилизованный век на глазах всего мира происходит грабеж, именуемый в его науке первоначальным накоплением. Грабеж идет методами и масштабами, которые и не снились человечеству. А среди откровенных грабителей суетятся честные, инициативные, предприимчивые люди, подобные этим его ученикам.
А ученики первое, что сделали, напрочь выкинули из головы все, чему он их учил. Как они считали. Но он так не считал. Он учил думать, для этого не пропускал с ними ни одного нового спектакля Тoвстоногова, что было непросто. Учил быть честными, активными, пробивными, не чураться черновой работы. Именно такие они и есть. Это Виктор Югай привез из Китая поваров, официантов, специи. Это Алик Кройн организовал первое в городе казино. Это Вадим, который все время намекает, то ли еще будет, то ли они еще свершат, и что у учителя будут основания ими гордиться. Когда парни провожали его до дверей, Вадим попросил разрешения позвонить ему домой по делу сугубо личному.
В один из вечеров они долго беседовали. Пару месяцев назад Вадим узнал, что его предки были донскими казаками. Оба его деда порублены в первые послереволюционные годы, обе бабки и еще уйма родичей истреблены в годы сплошной коллективизации. Он хочет докопаться до корней. Восстановить свою родословную. С чего начать? Где архивы? Как в них проникнуть? И еще, как он, Григорий Яковлевич, относится к казакам? Неужели правда, что они участвовали в погромах, убивали невинных?
- Как отношусь? - переспросил учитель.
И ответил вопросом на вопрос:
- А как ты, Вадим, теперь, когда знаешь, как поступали с твоими родичами, относишься к тем, кто над ними измывался? Вот так и отношусь...Но ты здесь не при чем. Это история. Такая вот история.
Взгляд учителя падает на копии суриковских картин. На одной воинство, ведомое казаком Ермаком, сражается с полчищами хана Кучума. На другой Разин, развалившись на лодочной скамье, бороздит с сотоварищи Волгу. Думает. Не о княжне его думы. Тоже, поди, мечтает, как станет Русь перелицовывать.
И он, старый преподаватель экономических дисциплин, неожиданно ощущает тревогу. Что ответит он своему, так успешно шагающему ученику, когда тот спросит: не пришла ли, наконец, пора печатать его книгу. Так им этого хочется - быть ему хоть чем-нибудь полезными. Золотые ребята! Наверное, для этого тогда и пригласили. Как объяснить, что нет ее, задуманной работы, а почему нет, он и сам не знает. Больше того, ее, видимо, и не будет, хотя он боится признаться в этом даже самому себе. Если допустить, что это так, что желание обобщить результаты раздумий, выводы и рекомендации - неосуществимый прожект, красивые грезы, возникает цепочка вопросов. И первый: зачем же тогда он терпит лишения здесь, в этой чужой стране? Разве у него нет выхода? Эти мысли ему невыносимы. Отвечать на них нужно честно. Проще их не ставить...
Чтобы отвлечься, он листает буклет. И идея рекламируемого проекта вновь потрясает его и смелостью, и масштабностью замысла. Созданная компания приступает к возведению лечебного, медицинского центра в лесах Карелии. На водах, о лечебных свойствах которых было известно еще Великому Петру. Там планируется возведение корпусов, оборудованных по мировым стандартам. Больных будет консультировать лучшая профессура обеих столиц. Будущим клиентам гарантируется эффективное лечение. Ему будет предшествовать знакомство с красотами и сокровищами Петербурга, а завершится оно туром по Москве. Иностранцам, а проект сориентирован на них, желающим на долгие годы стабилизировать давление, избавиться от проблем с желудком, будут предложены традиционные водные и местные, подчас, экстравагантные процедуры. Среди многих это и брусничная диета, и крылатые пиявки, так не без претензий названы комары, как известно, имеющиеся в тамошних местах в изобилии. Для любителей - бани с березовыми вениками «по-черному». Бесподобные Кижи. Соловецкий монастырь. Самый большой в Европе водопад Кивач, к которому, впрочем, еще надо подвести воду. И все это по ценам значительно более низким, чем стоимость лечения на курортах аналогичного профиля в Чехии и Германии. Ай да парни, мысленно хвалит их учитель и с горечью думает о том, что все же его заслуга, что они таковы, невелика, и еще о том, что если сохранится нынешний курс рубля, они отлично заработают. Куда направят деньги? Чего сумеют достичь? Где их потолок? Кто и как их остановит?
- Григорий Яковлевич, - окликает его Вадим. Он стоит у стены, украшенной его родословным древом, не скрывая своего удовлетворения. Спрашивает:
- Как?
Ему очень хочется похвалы. И он ее получает.
- Впечатляет, - говорит учитель и, отдавая дань профессиональной привычке делать замечания, сообщает Вадиму, что художник Суриков одел казаков в чужие мундиры, такие они никогда не носили.
- Все-то вы знаете, - говорит Вадим и, взяв учителя под руку, ведет в кабинет.
В крохотных чашечках приносят кофе. Ученик интересуется самочувствием учителя и сам отвечает: у очень многих сейчас проблемы с глазами - не видят денег.
Нет, Григорий Яковлевич, конечно, не станет распространяться, сетовать на тяжелые годы, на то, что денег действительно не хватает до получки, да и выдают их нерегулярно, что трудно привыкать к состоянию хронического безденежья. Он молчит.
Молчит и все понимающий бывший мятежный инструктор райкома комсомола. Потом он, как бы отвечая учителю на вытянутый экзаменационный вопрос, кратко информирует об успехах его бывших учеников. Они впечатляют. Традиционный бизнес процветает. На повестке - новый проект. Алику Кройну удалось заинтересовать им две солидные фирмы. На вполне приемлемых условиях они инвестировали приличные деньги и, как стало модно говорить, процесс пошел. Пора думать о достойной рекламе. О Карелии в Америке пока ничего не знают десять человек из десяти. Решено обыграть его - Вадима - казачьи корни. Для Америки, да и для Европы это представляется заманчивым. Эмблемой новой фирмы «Пилигрим» станет генеалогическое древо рода Поповых.
- К вам огромная просьба - помочь.
И поясняет: решено о каждом его предке создать краткую справку. Таких справок должно быть столько, сколько листиков на этом древе. Каждая справка должна содержать следующие сведения: годы жизни, казацкие походы, под чьим началом служил и сражался, победы, ранения, награды, до каких чинов дослужился, где пришлось побывать. Вадиму известно, что наряду с есаулами, среди них были походные атаманы. В составе императорского конвоя тоже бывали представители рода Поповых. Один из них будто бы был ранен во время покушения на царя. Предстоит работа в архивах. Надо написать около 25 брошюр. Они будут изданы на двух языках, конечно, под фамилией учителя. Вопрос оплаты не должен волновать Григория Яковлевича.
Раздался звонок. Секретарь по согласованию с Вадимом соединил его с невидимым собеседником. Извинившись и предупредив, что разговор не будет коротким, он стал что-то доказывать, уточнять, ссылаться на распоряжения и законы. Несколько раз повторил, что ничего не боится.
А учитель думал. Он думал о том, что, видимо, пришел конец сильно затянувшемуся романтическому периоду его жизни. Что ребята из лучших побуждений как нельзя кстати хотят, не обидев, подбросить ему деньжат. Что он совместит работу в архивах с работой дома и, наконец, начнет переносить на бумагу свои отстоявшиеся мысли. Даже его раздумья об Израиле, которые все чаще его навещают, могут быть вновь отодвинуты на более поздний срок. И вообще, как удачно все складывается.
Но тут сидящий где-то в глубине сознания его персональный насмешник и обличитель рекомендует ему посмотреть на себя со стороны, понять и оценить меру его помыслов: ведь он собирается писать о казаках, тех самых, которыми пугали в еврейских местечках непослушных мальчишек. Романтик, фантазер, трус. Сейчас он согласится сочинять брошюрки, а полученные деньги дадут ему возможность продолжать бесплодно мечтать о книге, которую он никогда не напишет, да она и не нужна здесь никому, и вновь откладывать час подачи документов в ОВИР для отъезда в Израиль. А он не может простить себе, что в свое время не сделал правильного хода, что он здесь, а все друзья там, и они не злорадствуют, а элементарно его жалеют.
- Так что мы решили? - Вадим ждал ответа.
И как это бывает, Григорий Яковлевич, вусмерть рассерженный на себя и собой возмущенный, яростно начинает доказывать себе, что трус - не он, подлец - тоже не он. Тщательно выверяя слова, говорит ученику, что учил их не тому, поступал не так, делал не то. Что так продолжаться не может. Есть такое понятие - порядочность. И если Вадиму нужна идеализированная история предков, следует обратиться к другому. Он писать не станет. Многие годы казаки самым жестоким образом расправлялись с евреями. В Житомире, в Белой Церкви, в Брест-Литовске - не перечислить городов и местечек, где задолго до Гитлера с участием казаков лилась кровь его народа. История помнит все. И никто не знает, как бы развивались события, если бы пресловутые проповедники дружбы народов не замалчивали все это, а наоборот, воспитывали людей на тяжелой, неприятной, но правде. Правде...
Никто не знает, как сложилась бы судьба советских евреев, имей они поддержку или хотя бы участие основной массы населения на занятой врагом территории. Если Вадиму нужна правда, он примет его предложение. Самым добросовестным образом проследит пути частей, в которых служили его есаулы или сотники. Через какие населенные пункты проходили они при этом. Уточнит число убитых и покалеченных детей и взрослых. Количество изнасилованных женщин. Разграбленных и сожженных домов. Только так. По-другому он писать не станет.
Воцарилось долгое молчанье. А затем последовало то, что повергло Григория Яковлевича в состояние полного недоумения. Выслушав Вадима, он впервые подумал, что бесконечно стар, мало что уже понимает, прогнозировать события не в состоянии, и что вообще все в этом мире перевернулось.
- Я с вами совершенно согласен, - сказал тот. - Именно так и следует писать. Лучшей рекламы, более шумной и скандальной нашему «Пилигриму» не придумаешь. Спасибо. О сроках, как и о всем другом, мы договоримся.
Он встал и предложил довезти учителя до центра. Они спускались по белой мраморной лестнице. Григорий Яковлевич был доволен. Неприятного разговора о его неосуществленном замысле не было. Мелькнувшую было мысль о том, что ребята, как, впрочем, и он сам, уже перестали верить, что его книга вообще когда-либо будет написана, он прогнал. Следом шли два охранника.
- Никогда не ездил на таком красавце, - сказал он Вадиму, усаживаясь рядом с ним на заднее сиденье. Вадим улыбнулся, нет, не снисходительно, широко, по-доброму. Это было последнее, на что обратил он внимание. Водитель повернул ключ зажигания, и все вокруг всколыхнулось от сильного взрыва...
Ни заказчики, ни исполнители найдены не были. Версий причин террористического акта было несколько. Все они касались предпринимателя Вадима Попова. О преподавателе Гирше Яковлевиче, о погибших охранниках не писали и не вспоминали.
…На Преображенском кладбище появился еще один могильный холмик. Стараниями Алика Кройна над ним через год было установлено надгробье. На плите надпись, о которой только может мечтать учитель - «От учеников». Иногда, к удивлению посетителей, могилу посещает то ли китаец, то ли кореец. Он кладет к плите один цветок. Кланяется в пояс и негромко говорит о покойном: «Хороший был человек. И учитель хороший был, учил хорошо, но не тому. И жил хорошо, но не там».
А год назад родственники залили цветник цементом. Многие знают, что на языке российских евреев это означает - вечная память.
И еще: «Прощайте, мы уехали».
г.Чикаго.
