Версия для печати

Эвакуация-Красивое Слово. Со Страшным Содержанием.

Автор: 

«Воспоминание о временах, в том числе тех, которые мало кому теперь осталось вспоминать.»

Эвакуация – красивое слово со страшным содержанием. Фактически паническое бегство от опасности, беды и смерти. Вот и снова эвакуируются, куда попало – на восток и на запад от Украины, спасаясь от взрывов, бомб и снарядов, жители Донецка, Харькова, Киева, других городов.

Для меня это слово знакомо не понаслышке. Живу я в доме для стариков в благословенной Флориде – в городке Авентюра недалеко от океана. И, представьте себе, испытал это несчастье дважды. О первой эвакуации расскажу ниже. А второй раз случилось убегать уже здесь, в США.

Удирали от приближавшегося урагана «Катрин» вглубь полуострова. Велели собираться. Побросал я бельишко в сумку, документы, да еду и подсыпку для кота. А самого его загнал в специальную клетку. Готов – солдатская сноровка пригодилась, никакой паники. Разместили нас по автобусам, клетку на колени, вместе с нами кое-кто из обслуги, виллчер – в багажник. Поехали. Приютил нас такой же дом престарелых в Бока-Ратоне. Расстелили на полу матрасы, дали подушки, одеяла. Нас человек 30. Лекарства с собой. Никакого нытья и жалоб. Мне поручили еще одного кота. Не вякнули, поняли ситуацию. Я их накормил как смог. Наутро все поднялись, прихорошились – два туалета.

Встали и пропели гимн, помахали флажками (откуда взялись?) – нас не возьмешь! Кормили хорошо. На второй день мне с двумя котами выделили комнату. Совершенно пустую, с матрасом на полу. Клетки помыл, а животных выпустил, устроив им кормушку и туалет. Спали со мной – один у плеча, другой в ногах. Не ссорились.
Так и прожили шесть дней. Оказывается, убегали не зря, – вырубило электричество, не сработали генераторы. Все стало большим уроком на будущее.

В далеком 1941 году от наступающих немцев спасалась половина СССР. Эвакуировали все возможное, с запада на восток увозили фабрики и заводы, людей и стада животных. Гнали под обстрелами и бомбардировками эшелоны на Урал и в Среднюю Азию. Это мероприятие сейчас трудно представить и оценить.

Наша семья была крошечной крупицей в хаосе зачастую беспорядочного бегства неизвестно куда. Война застала нас на даче под Ленинградом. Мы срочно вернулись домой. Отец ушел в ополчение и сгинул где-то под Лугой вместе с бригадой, вооруженной одной винтовкой на десятерых. Ни документов, ни людей – живых или мертвых.

Мне было восемь лет, я уже многое понимал. В военное время дети взрослеют быстро. Жили мы у самого Варшавского вокзала, начались регулярные налеты, стало голодно, в магазинах скудные продукты выдавались по карточкам. Помню, как бабушка послала меня собирать крапиву на берег тогда еще не одетого в бетон Обводного канала. Из нее она варила вкусные щи. А потом… Началась знаменитая Ленинградская блокада. Только по настоянию тетки, работавшей машинисткой в какой-то военной части МВД, мы решили эвакуироваться. 22 августа, за неделю до того, как кольцо вокруг города окончательно замкнулось, нас с двумя плетеными сундуками жалкого скарба загрузили в трюм старой баржи, и буксир потянул ее по старой Мариинской системе каналов к Волге. Разумеется, этого в то время я не знал. А тогда нас, 37 семей, разместили на сколоченных наспех нарах. Нам выделили два двойных места. Внизу бабушка и мама с грудной сестренкой, а наверху вещи и я. Плыли долго, постепенно кое-кто сходил. Свернули в Каму. Дошла и до нас очередь.

Выгрузились на пристани Частые Пермской (тогда Молотовской) области на Северном Урале. На телегах добрались до глухой деревеньки и стали жить в старой ничейной избе. Я в школу пошел. Четыре разных класса размещались в одной комнате, всего человек 12 при одной учительнице. Мать – в колхоз. Все умела – и лошадь запрячь, и косить. Пригодились крестьянские навыки смоленского местечка. Бабушка – на печку, там и умерла. Сестренка – в ясли. У меня были ежедневные обязанности: настругать лучину для растопки, найти в старых огородах и надергать хрена, наскрести в разрушенном мыловаренном заводике хозяйственного мыла со стенок котла. Тогда и узнал, что такое мутовка, чугунок, ухват. Освещалась изба керосиновой лампой. Электричества в деревне не было. Домашние задания выполнял на полях исписанных тетрадей и газет.

Я специально пишу про наш тогдашний быт, чтобы понятно стало, в какую глухомань из Ленинграда нас занесла война. Местные жители называли нас выковыренными, что было совсем недалеко от истины. А про евреев вообще там не слышали никогда. Теперь на месте нашего тогдашнего житья водохранилище. Правда, пристань сохранилась.
А еще у нас была справка! Она удостоверяла, что мы были семьей командира внутренних войск Белкина, благо мама сохранила свою девичью фамилию, что сняло много вопросов. Этот документ удивительной силы, врученный нам теткой еще в Ленинграде, во многом помог в то время.

На этом наше перемещение еще не закончилось. Неожиданно мы получили разрешение на переезд в Казахстан, в город Джамбул, куда была эвакуирована из Полтавы наша вторая бабушка. Снова собрались в дорогу. Те же два плетеных сундука, на этот раз с полученными по трудодням мешочками крупы для обмена. Тогда все всё меняли, и такой бартер был делом обычным. Денежные знаки ничего не стоили.

Путь наш лежал сначала пароходом по Каме и Волге до Самары (тогда Куйбышев), а затем уже железной дорогой. Диву даюсь, как мать решилась на такое путешествие! Погрузились в Частых на великолепное судно, в шикарную каюту. Поплыли. На другой день мама заболела. Подозревали дизентерию. Нам запретили покидать каюту, но к счастью, все обошлось (видимо, отравилась), и к Самаре мы вроде подошли здоровыми. Однако пассажирский порт выгрузку не разрешил, и нас высадили только в грузовом. Припоминаю огромный пустой пирс, покрытый булыжником, и нас с сестрой, одиноко сидящих на тех самых сундуках посреди необъятного каменного пространства.
Наконец мама вернулась, да еще с ней полуторка, которая отвезла нас на вокзал. Снова мы сидим – на этот раз в толпе снующих людей. Мать что-то ездила менять на базар, потом за билетами на поезд. Вот мы и в купе, без постелей, но в пути, потом еще одна пересадка, наконец Джамбул. До города далеко, автобусов нет. Вещи в камеру хранения, и пошли пешком – люди мы бывалые. Помню, как сестра, восседавшая у мамы на руках, вдруг закричала, что потеряла сандалик. В то время такой случай – большая беда. Обуви, тем более детской, совсем не было. Пришлось мне возвратиться и искать. Повезло! Нашел в пыли на обочине. Наконец искомый адрес, который заставит вас саркастически улыбнуться: «Третий Колхозный тупик, дом 11». Добрались.
Из Казахстана мы вернулись в 44-м. Война еще не закончилась. Много несчастий пришлось пережить. Осталась мама вдовой в тридцать один год, а мы с сестрой сиротами – безотцовщина.

Еще хочу поделиться одним воспоминанием, которое и меня коснулось краем. Вся страна знала в то время слово Бугуруслан. Оно не ассоциировалось с ничем не приметным городком на Волге. Стало как бы идиомой.
«А Вы писали в Бугуруслан?» – был рядовым вопросом. Туда, в специально организованный архив, стекались все новые адреса перемещенных войной лиц. Родные сплошь и рядом находили друг друга, свои семьи, а также имена погибших или пропавших без вести.

Уже близился конец войны. Мама познакомилась с майором-связистом, потерявшим семью с приходом немцев в Белоруссию. Судьбы еврейских семей, попавших к фашистам в лапы, были трагическими. Надежды было мало. Дядя Сеня вскоре стал почти нашим отчимом. Стал жить вместе с нами. Я помню тот день, когда на запрос пришел ответ из Бугуруслана с адресом проживания его семьи, чудом уцелевшей и успевшей убежать. Момент был трагическим и в то же время радостным. А мы снова остались безотцовщиной.      


Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии