Шкипер с Молдаванки
Когда в кругу одесситов я с нескрываемой гордостью говорю, что вырос на Молдаванке, и называю улицу, обязательно слышу уточняющий вопрос:
– А в каком номере?
Интересуются этой подробностью абсолютно все, и отнюдь не случайно. Госпитальная улица, на которой прошло мое детство, в Одессе знаменита не менее Дерибасовской. И если, допустим, о той же Малой Арнаутской, с легкой руки Ильфа и Петрова, знают как об улице, где «делается вся контрабанда», то Госпитальную прославил живший там когда-то легендарный Мишка Япончик. Вернее, и он тоже. Наверное, Госпитальная улица в Одессе – это как Столешников переулок в Москве или как Гороховая в Питере. Вроде и ничего особенного, но знаменитые. Даже действие рассказа Бабеля «Король» происходило именно на ней, во дворе дома № 23
О Мишке Япончике я впервые услышал там же от старших пацанов, обсуждавших изящество его криминальных «подвигов». В Одессе Япончика в советское время не забыли, а уж на Молдаванке и подавно хранили воспоминания о нем с трепетными подробностями, подпитывая их слухами о его маузере, якобы преподнесенном ему в подарок владельцем одного из оружейных магазинов. Маузер, как рекламировали этот пистолет в дореволюционном каталоге, на 200 шагов убивавший наповал лошадь и на расстоянии целой версты выводивший человека из строя, был вещью хоть куда. Правда, он и стоил тогда немалых денег – аж 48 рублей. То есть подарок человеку, имевшему в городе определенный статус, был более чем достойным. «Новейшее изобретение германца Маузера» Япончику, очевидно, понравилось, и этим щедрым подношением владелец магазина обеспечил себе лояльность налетчиков и неприкосновенность своего товара. И об этом мифическом пистолете, конечно же, слагали легенды в нашем дворе, полагая (и, наверное, не без основания), что, возможно, он, родимый, здесь где-то до сих пор лежит, оставленный «на фатере у мамаши». Ну, вроде как на всякий случай...
Вероятнее всего, эта байка так и осталась бы пустым вымыслом, не заинтригуй однажды меня мой сосед Яшка неожиданным вопросом:
– Обещаешь, что никому не скажешь?
Он вытаращил глаза, не в силах больше маяться с тайной, имеющей для него огромный смысл. Ее невозможно было кому-нибудь не выложить, и она распирала Яшку, готовая вот-вот вырваться наружу, словно несчастный пес, пойманный гицелями-собаколовами на мыло.
– Забожись за муторшу! – добавил он, терзаясь нелегким выбором между тем, чтобы поделиться со мной всеми «мансами», которых у него накопилось немало, и родительским наказом не проболтаться об их семейном секрете. А тот и вправду был очень необычным...
Как оказалось, мой дворовый дружок жил в квартире, которую до революции занимала семья Меера-Вольфа Винницкого. Именно того самого Винницкого, одним из детей которого был не кто иной, как Мишка Япончик. Правда, та квартира в двадцатые годы была разделена на две части, и прежним хозяевам остались лишь две комнаты, но зато с большой изразцовой печью в одной из них. Там-то, в узком пространстве между потолком и карнизом печи, Яшкин отец спустя многие десятилетия и обнаружил жестяную коробку. Чего он туда полез? Да особых причин, в общем, не было, исключительно по бытовой необходимости. Карниз печи дал трещину, и не заделать ее – значило плюнуть на упреки Яшкиной мамы и проигнорировать ее уничижительные заявления о его руках, растущих из места пониже спины, а не откуда им положено.
– Стыдно перед людЯми, – выговаривала она чуть ли не каждый день. – Ты хочешь, чтобы все думали, что я замужем за каким-то шлемазлом? Или тебе нравится устраивать мне в нервах гармидер?
Ну и какой, спрашивается, одесский муж, «делающий базар» и обожающий жену – свою дивную хризантему, не прислушается к ней со всем вниманием? Кстати сказать, «делать базар» в Одессе имелось в виду ходить на рынок за продуктами, и эта прерогатива принадлежала исключительно мужчине – главе семьи. Яшкин папаша не был исключением, регулярно «делая базар» по субботам, а потом завтракая второй раз с рюмкой водки. Однако на этот раз позавтракать, как он привык, у него не получилось, а вместо соблазнительной стопки под малосольную скумбрию ему, вернувшись с «Привоза», пришлось заниматься ремонтом. Он, чертыхаясь, притащил со двора пыльную, обгаженную голубями лестницу и, проклиная архитектора, спроектировавшего такие высокие потолки, полез заделывать трещину. Кусок злополучного карниза, как и следовало ожидать, от первого прикосновения тут же отвалился, обнажив спрятанную за ним коробку.
К великому сожалению Яшкиного родителя, ничего ценного он в ней не обнаружил. Лишь пачку царских ассигнаций да пожелтевшие бумаги извозного заведения, принадлежащего господину Винницкому М.-В.
– А маузер? – у меня перехватило дыхание от этой новости. Неужели рассказы, слышанные мною от старших пацанов, все-таки оказались правдой? Однако Яшка лишь вздохнул, осведомленный не хуже меня о пистолете «Короля», а именно так именовали Мишку Япончика в Одессе.
– Не было. Вот, батя дал, – он вытащил из кармана розовый казначейский билет достоинством в 25 рублей, с двуглавым орлом и с портретом российского самодержца.
– И куда маузер мог деться? – Яшка, машинально мусоля доставшуюся ему ассигнацию, продолжал недоумевать. – Ведь он же должен был там быть…
