КОНТУР

Золотая книга памяти друзей музея А. С. Пушкина в США
Посвящаю светлой памяти замечательного российского поэта А. П. Межирова (26.09.1923, Москва – 22.05.2009, Нью-Йорк)
(Документы, публикации, письма и фотографии отобраны и сохранены в архиве пресс-секретарем музея Ричардом А. Л. Гленном)

***
– Женя, скажи, кто твой учитель?
– Вы, Виктор Аркадьевич. Вы и Александр Петрович Межиров, – ответил Урину Евгений Евтушенко на одном из литературных вечеров в Нью-Йорке.

Я познакомилась с Александром Петровичем Межировым 20 апреля 1997 г. на открытии музея А. С. Пушкина в Нью-Йорке в помещении Академии им. Петра Великого (бывшая Свято-Сергиевская гимназия). Незадолго до этой даты Марк Митник, организатор общества пушкинистов при центре Bronx House, сказал: «Евтушенко отказался приехать, позвонил, что занят, а нам позарез необходим кто-то из знаменитостей, а то о чем же в Россию писать? Свяжусь-ка я с Межировым, может, он согласится». И Межиров нас спас – великодушный, отзывчивый, он пришел просто так, без гонорара, во имя Пушкина.

В юности я, как и большинство россиянок моего поколения, совершенно не интересовалась ни официальной партийно-правительственной пропагандой, ни общественными науками, ее освещавшими. С подружкой Дифой мы тихо мечтали: «Нам бы шмоточек!» Юные головы кружил неведомый в то время допамин. Постоянно голодные в социалистическом «раю», дыша «духами и туманами», мы обе терпеть не могли унылые передачи о партийных съездах и «замечательных» победах рабочих, доярок и трактористов, увлекались классической музыкой, заграничными кинофильмами и концертами, современными песнями, Окуджавой, Высоцким, слушали «Голос Америки» и частенько прогуливали школьные занятия.

Дифа была уникально красивой девочкой с огромными темно-рыжими волосами, тяжелые пряди которых вились, как змеи, спускаясь ей до колен, и в этих необыкновенных мистических прядях искрились и вспыхивали оранжево-медные перламутровые нити. Она замечательно рисовала, но при ее анкетных данных и библейском имени мечтала стать хотя бы модельером.

Она рисовала, а я, как многие, писала стихи:

«И лунка на груди ее
В костюме алом
Парней вгоняла в забытье
И в дрожь вгоняла...»

По легкомысленности девичьего естества нам была понятнее любовная лирика:

«...Был мягок шелк ее волос
И завивался точно хмель,
Она была душистей роз –
Та, что постлала мне постель...»

Или совершенно незабываемое:

«Как черный бархат, на котором
Забыт сияющий алмаз,
Сумею я сравнить со взором
Ее почти поющих глаз.
Ее фарфоровое тело
Манит неясной белизной,
Как лепесток сирени белой
Под умирающей луной…»

И вот теперь в зале открывающегося музея стоял и смотрел на меня умным проницательным взглядом наш «свадебный генерал» – один из лучших, а вполне возможно, что и самый лучший поэт советской эпохи, – Александр Межиров.

Напористый и манипулятивный М. Митник умел использовать и момент, и людей, которых ему посылала судьба. Вообще-то мысль об открытии музея А.С. Пушкина в Нью-Йорке ему же и принадлежала. В голове Митника постоянно кишели всевозможные фантастические идеи, в основном неосуществимые, так как у него просто не было денег. Малообразованный, но очень амбициозный Марк Митник всё же мечтал прославиться, вот и пристроился к Пушкину (и то сказать: сколько народу кормится во всём мире на именах великих людей - писателей, поэтов, художников и т.д.).

Самоизбранный «президент» пушкинистов активно собирал членские взносы и всюду искал спонсоров, так как руководство Bronх House ему выделяло в год всего $200, а свои личные скромные средства он тратить не хотел. Постоянно стравливая между собой членов общества, М. Митник казался себе всемогущим и был уверен, что распоряжается человеческими судьбами (вполне возможно, что именно так и обстояло дело). О своих постаревших и располневших помощницах он презрительно отзывался: «Кустотерапией им больше заниматься не с кем, вот они у меня и развлекаются». В близком кругу, размечтавшись, хвастался, как его вскоре вся Россия будет встречать красной ковровой дорожкой, раскатанной к самолёту.

Для чего и как я ввязалась в это гибельное убыточное дело - сама до сих пор не пойму, - Сатан попутал. Как говорят американцы: “It’s meant to be» - так было предопределено судьбой.

Наверное, именно поэтому я в январе 1997-го года договорилась с директором Академии им. Петра Великого Николаем Смирновым о предоставлении бесплатного помещения под музей и отремонтировала его, профинансировав полностью ремонт, оборудование и церемонию открытия.

В день открытия музея собралось много публики. Талантливая Елена Строганова вдохновенно прочла «Графа Нулина», звучала музыка, пели песни и романсы на слова Пушкина. Бывший артист театра «Ромэн» черноглазый красавец Василий Янкович, обладатель необыкновенного лирического голоса, устроил для нас настоящий концерт и даже спел цыганскую заздравную мне, Н.В. Смирнову и всем присутствующим.

После чтения своих стихов А.П. Межиров подошел ко мне и попросил проводить его покурить. Мы стояли перед входом в здание академии, поэт курил и улыбался, глядя на меня, а я смотрела на него во все глаза. Заметив на моем лице смесь восхищения и любопытства (к тому времени я уже прочла многие стихи Александра Петровича и знала о присуждении ему Государственной премии), он мягко сказал: «Я удивляюсь, как и где удалось Митнику заполучить в директора музея Пушкина мало того что красавицу и энергичного организатора, но ещё и талантливого поэта «. Я терпеть не могла, когда меня по-мужски называли «поэтом» (традиция, начало которой положила известная всем А. Ахматова), но такой знаменитости, как А.П. Межиров, возражать не посмела. В его устах слово «поэт» звучало несомненной похвалой, поэтому великий Мастер навсегда покорил моё сердце. Так завязалась наша многолетняя дружба. Этот невысокий, спортивного телосложения, по-военному крепкий широкоплечий человек умел расположить к себе собеседника.

Вообще-то Александр Петрович жил в Портленде, так как климат Орегона больше подходил ему по состоянию здоровья. Но там он, привыкший в Советском Союзе к всеобщему вниманию, чувствовал себя довольно одиноко и поэтому с явным удовольствием часто беседовал со мной по телефону. Знаменитый поэт читал мне свои и чужие стихи, рассказывал о себе, о знакомстве со своей будущей супругой – красавицей-спортсменкой Лёлей, которую он не побоялся отбить у личного шофёра всемогущего в то время Лаврентия Павловича Берии, о своей жизни в России, зарубежных поездках, знакомых знаменитостях, по-доброму сплетничал о многочисленных друзьях, большинство из которых я прекрасно знала.

Александр Петрович был необыкновенно образованным человеком с невероятной эрудицией и блестящей памятью. Я с интересом слушала его философские воззрения о существовании Высшего Разума и вере поэта в Б-га, суждения об иудаизме и христианстве и о причастности семьи Александра Петровича к обеим этим религиям.

Разговаривая со мной, А. Межиров как бы случайно, но довольно артистично лепил из моей души что-то совершенно другое, привнося в это другое совершенство новых ярких образов и мыслей.

Он говорил о себе и хорошо, и плохо, ничего не стесняясь и ничего не приукрашивая. Рассказывал о своих запоях (однажды, волоча его, пьяного, в машину, милиционеры избивали А. Межирова ногами, не зная того, что он знаменитый на всю страну поэт), о своём пристрастии к карточным играм и биллиарду (профессионально, на деньги) и очень много интересного, и я бы даже сказала пикантного, о молодом Евгении Евтушенко.

А. Межиров по-прежнему нежно любил свою жену Елену Афанасьевну, ревновал её, как мальчишка, гордился дочерью Зоей, внучкой и правнучками.
Иногда, пользуясь моментом, он мягко журил меня за ссору с Митником и предлагал поспособствовать примирению - во имя Пушкина (хотя не я была инициатором этого раздора).

Как я могла рассказать далёкому от реальной жизни Александру Петровичу о моей странной загадочный судьбе, предсказанной мне в детстве бабушкой, - княжной Риммой Глинской, и о том, что примирение с Митником совершенно исключено, так как народная пословица гласит: «Гусь - свинье не товарищ».

Ломать ведь - не строить, а М. Митник в это время хотел разрушить сокровенное - единственный музей А. С. Пушкина в США. Получалось, как в советском анекдоте, где на студии случайно склеили мультик про Чебурашку с кинофильмом «Белое солнце пустыни». Чебурашка радостным голосом восклицает: «Строили, строили и вот наконец построили!» И тут же раздалось: «Абдулла, поджигай!..» - от М. Митника и его приспешников.

11 сентября 2001 г. около 9-ти утра зазвонил телефон. Я готовила завтрак для моего сына Ричарда Аллана и не сразу успела снять трубку. Автоответчик прокричал взволнованным голосом Александра Петровича: «Надин, отзовитесь, пожалуйста, это что там у вас в Нью-Йорке - кино снимают или на самом деле самолёты разбивают башни Торгового Центра?” Схватив трубку и поздоровавшись, я подбежала к окну и увидела стелющийся над Манхэттеном густой тяжелый дым. Телевизор монотонно вещал что-то о террористах. Александр Петрович как бывший военный с уверенностью сказал, не боясь, что его подслушивают по телефону: «Ну что Вы, Надин, ни одной террористической организации это дело не по зубам, здесь гораздо более могущественные силы замешаны...» Эти его слова я запомнила на всю жизнь и много раз потом их вспоминала.

А.П. Межиров часто раскаивался, сожалея о некогда написанных им в советские годы стихах, и читал новые, так как мировоззрение поэта со временем сильно изменилось:

«Что ж ты плачешь,
старая развалина,
Где она, священная твоя
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?..
Шли, сопровождаемые взрывами,
По своей и по чужой вине.
О, какими были б мы счастливыми,
Если б нас убили на войне».

А ведь в молодости поэт во всё это искренне верил - добровольцем на фронт без веры не пойдёшь!

И это совершеннейшая неправда, когда говорят и пишут о Межирове, что он был только поэтом-фронтовиком. Маэстро был великий, мудрый и многоплановый Мастер, профессионально переводил с грузинского и литовского языков, его тонкая, резная, философски утончённая любовная лирика ранит душу. Поэт писал замечательные стихи на разные темы, не было в его поэзии лицемерия, лжи и ханжества, и рифма его была чиста и совершенна, как сам СВЕТ. Это был Поэт волею Б-жией.

22 мая 2009 г. великая и грешная душа Александра Петровича Межирова, исполнив всё, предначертанное ей судьбой, навсегда покинула наш бренный мир. А нам с вами Мастер оставил свое последнее завещание:

«Всё то, о чём прошу,
Осуществимо, -
Прошу, во-первых, не оповещать
О том,
Что умер я
И струйкой дыма,
И горсткой пепла
Возвращаюсь вспять.

Прошу людей об этом, а не Бога, -
Не веря в смерть
И не страшась огня,
От пошлости гражданской
Некролога
И панихиды уберечь меня.

Когда я стану
Тонкой струйкой дыма
И горсткой пепла,
Вспомните,
Что мной
Ваганьковское кладбище любимо,
Друзья окружены его стеной.

А если там уже не будет места,
В каком лежать
Кладбищенском саду -
Мне все равно,
Не выражу протеста
И тяжбы никакой не заведу.

Мне чужды упованья на бесссмертье,
Равно как вера в смерть, и потому
Всю процедуру похорон доверьте
Моей семье. И больше никому.”

Надин Лиллиан Глинская, Ph.D.,
Директор музея А.С. Пушкина в США

Собрал и подготовил материал для публикации Владимир Орныш-Полонский.