КОНТУР

Мама своей озабоченностью о моей персоне часто добивается обратного результата. Вот и сейчас – я собираюсь домой и мамин «припев» вслед:
– Лилечка, ты плохо выглядишь в последнее время…
– Мама… ты, как всегда, умеешь поддержать… Жизнь таранит, а ты с замечаниями! Ладно-ладно, не обижайся, я тоже не обижаюсь. Мам, а ты знаешь, кто меня нашел в Фейсбуке? Наташа Мельникова…
– Наташа? Исчезнувшая на жизненных просторах? Каким чудом она объявилась?

– Очень просто. Недавно, видно, зарегистрировалась. Я ее тоже искала, но она, в отличие от меня, давно сменила фамилию, а я свою нет…
– Ну, и какая теперь у Наташи фамилия?
– Не поверишь… Незнанская!
– Да ладно тебе смеяться, нормальная фамилия…

– Я ведь фамилию Андрея не знала. Ну, встречаться они начали, да и ладно. Наташка пела еще про него шутливо: «Ох, увезет меня он в тундру…» И таки увез, бармалей! Мужчина сказал – мужчина сделал.
– Лилечка…– когда голос мамы становился вкрадчивым, Лиля старалась закруглить беседу. – Но ты же сама не захотела менять свою фамилию…
– Ну да, будто наперед знала – новая мне не понадобиться.
– Может, это и к лучшему! Как Светочка? Не скучает, не мерзнет там?
– Да нет. Счастливое лагерное детство власти отняли, но зато подтапливают базу для себя уже с первой холодной ночи.
– Наша маленькая художница…

– Первый раз поехала на практику на пленэр, но это слово употребляет с важным видом там, где надо и не надо. «Пленэр хорошо освещает краски, потом на пленэре есть перспектива…» Как тебе новый словарь?
– Талантливая девочка! Доченька… мы с папой тут поговорили… может, вы все-таки переедете со Светочкой к нам? Не упрямься!
– Мам, и тогда моя любимая свекровь скажет: «Вот тебе и есть где жить…»
– Но и шансов у тебя мало! Анна Марковна – женщина хваткая, своего не отдаст.
– Да, настолько хваткая, что и сына все эти годы придерживала!
– ...ютишься там с дочкой в квартирке…
– Нормально, уже привыкаем. И к школе Светиной близко, опять же, художка рядом…
– Лиля, запомни…

– Мам, интонацию попроще… Не подкрадывайся!
– …не прерывай меня! Ты всегда можешь рассчитывать на нас с папой. Неужели твои проблемы – не наши тоже? Вы у нас со Светой одни!
– Да вы с папой только недавно стали пенсионерами! Насладитесь, наконец, заслуженным отдыхом! Нет, пока даже и не говори. И вообще – побитый зверь зализывает свои раны в своей норе. Ничего, вас по молодости кормили светлым будущим, вот эта совковая память в моих генах и мне подает надежду. Все как-то осядет, осадок в душе, конечно, останется, зато горизонт станет виднее… Пока, мам, я пошла. Берегите себя с папой! Вы мне нужны долго-долго… Хотя бы знать, что вы есть.

Лиля возвращалась домой с чувством подавленности. Впрочем, и к этому человек привыкает. Лиля вдохнула полной грудью – осенний воздух был свежим. Она слегка передернула плечами, чтоб согреться. Откуда-то потянуло дымом сжигаемых листьев. Легкий ветер шевелили волосы, шерстяной шарф вокруг шеи щекотал подбородок. Было уже довольно поздно, но торопиться домой не хотелось.
Из сумки раздалась знакомая мелодия телефона. «Мама что-то забыла?» – подумала она. Номер был незнакомый.
– Алло! – глухо отозвалась (кто бы мог так поздно?).
– Алё моё!.. – голос был немного фамильярным.
– Кто это? Вы не ошиблись номером?
– Да я как раз не ошиблась, когда набирала ваш домашний номер! Помню еще. Но там теперь только родители живут. Мама сказала, что еще следы твои в доме не просохли, только выветрилась… Номер вот твоего мобильника дала. Ну, извилины заработали?
– Наташка! – Лиля радостно глотнула воздух. – Слышу голос таежного человека… Ну, привет, Незнанская!
– Она самая! Ты уже дома? Как, еще не добралась? Ты что, загулять решила, пока ребенка сплавила?

– Какие у тебя неприличные мысли…
– Ну а как, если ты уже почти час, как ушла из дома? Заблудилась? Ладно, дыши воздухом, хотя вот прямо щас бы и прилетела к тебе. Всю ночь проболтали бы…
– Да я вся «за»! Тебя-то каким ветром занесло?
– Обижаешь, я вроде как из этих самых мест…
– Да тебя здесь, как говорят в Одессе, давно уж не стояло!
– Ну да… Просто мой муж приехал на конференцию, я напросилась вторым чемоданом.
– Наташка, ты не меняешься…
– А чё меняться-то? Хотя… увидишь – не обнимешь! Расползлась на все четыре стороны тела!
– Ну конечно, живешь там, в тайге, одних медведей кушаешь! Наташа, помнишь наше кафе «Лето»? Теперь его зовут «Баттерфляй». Как тебе имечко? Говорят, там такой ремонт сделали, все в бабочках – и на стенах, и витражи на окнах, и официанты с бабочками… Помнишь, как мы туда забегали после лекций? Давай завтра там встретимся?
– Согласная… только надолго не смогу. Встретимся, пока Андрей там конференить будет. Давай где-то в пять? Ты как – завтра же короткий день?
– Ладно, прорвусь как-то. Все, завтра в пять… Спать не буду – буду ждать!
– Да нет уж – спокойной ночи, малыши! А то будешь носом клевать, когда увидимся!
– Наташа, как же я тебе рада!

...Лиля опоздала в кафе на десять минут и чувствовала себя спринтером, пробежавшим полосу препятствий к финишу. Начальница в последний момент отвлекла каким-то пустяковым вопросом, типа «вынь да положь». Лиля стала объяснять что-то, но матрона точно никуда не торопилась и требовала обстоятельно ей все пояснить. Такие задержки она применяла не раз, особенно чувствуя время точного попадания своей пакостливости.
Когда Лиля впопыхах влетела в кафе и обвела глазами столики с немногими посетителями – Наташи еще не было. Зато обратила внимание на интерьер – привычное со студенчества помещение приобрело новые краски-раскраски: мягкий цветовой фон стен и летящие крылато-расписные бабочки на нем делали пространство радостным и воздушным. Официант в белой рубашке и, естественно, с разноцветной бабочкой, повернулся, направляясь к ней, но она только кивнула ему и направилась в сторону туалетной комнаты, решив привести сначала себя в порядок. Взглянув в зеркало, она увидела немного суетливую, растерянную женщину: отросшие волосы уже давно просили привести прическу в форму, а предательские две морщины между бровей выразительнее всего показывали, что последние годы в ее жизни отказались быть радостными… Правда, брюки подчеркивали стройность ног, а сиренево-лиловый цвет блузы всегда ей был к лицу. Лиля освежила помадой губы, еще пару штрихов – и вышла из туалета.

Она сразу заметила, как с улицы стремительно вошла Наташа. Пополневшая, но легкая в движении, в ладном костюме, смелый оценивающий все вокруг взгляд. Лиля сбоку незаметно подошла к подруге.
– Ты не меняешься…
– Лилька! – обернулась Наташа своим потяжелевшим телом, чуть не задавив подругу в объятиях.
Сумбурные перебросы фразами, оценка нового дизайна в кафе, попутные впечатления, кто как выглядит, объяснения опоздания, смех и возбужденные возгласы, – весь этот короткий женский смерч привлек внимание редких посетителей и обслуживающий персонал. Наконец, выбрав столик, подруги успокоились. Подошедшему официанту, предлагающему меню, Наташей были заданы короткие и конкретные вопросы:
– Греческий салат есть? – несите. Закуска по-селянски? – ее тоже. Тебе любимое «соте»? Фаршированные баклажаны? – их тоже. И… выпить возьмем? Ага, значит, два бокала «Саперави». Вино и немного сыра, в первую очередь. Потом салат – заморить аппетит, а вот потом уж не спешите, дайте женщинам поболтать… – с обворожительной улыбкой закончила Наташа.

– Часто в ресторанах обедаете? – заметила Лиля.
– Совсем наоборот. Просто я угощаю, – и Наташа жестом остановила подругу.
– Ну, как ты? – впиваясь Лиле в глаза, спросила Наташа, с интересом разглядывая подругу. Лиля даже смутилась:
– Да не смотри ты на меня так! Как будто я у окулиста на приеме. И давай не менять правила – ты приехала, ты и рассказывай! – Лиля лукаво улыбнулась, стараясь оттянуть разговор про себя.

– Да все хоккей, подруга, не жалуюсь. – Наташа облокотилась на спинку стула. – Ты помнишь, как я испугалась, когда Андрея послали в эту сибирскую тьмутаракань? Новый научный комплекс… в тайге! Но я влюбилась, и с авантюризма у нас все и началось. Как он тогда подвалил ко мне, помнишь? «Девушка, ищу жену – еду в научный комплекс, не отмеченный на карте. Обещаю быть образцовым мужем». Он поспорил с другом, что уедет женатым – оставалось две недели… И я успела влюбиться! – уложился, значит… Ну да, вначале жили в общежитии, но, когда стали люди приезжать, укомплектовались кадры, спустили деньги на развитие. Понастроили просторных деревянных коттеджей, научный центр разросся, теперь такой современный, напичканный новейшей техникой. Народ вокруг образованный. Там у нас большой клуб, ну, это мы так по-старому его зовем, а вообще-то – современное здание из стекла и металла с большим залом. Там и пресс-конференции, и артисты неслабые приезжают. Спокойно от мегаполисов, и опять же – экология. Поначалу, конечно, радости были косвенные, имею в виду – не до них было: сначала Сережка родился, потом Юлечка. Знаешь, там детей поднимать нетрудно, еще б родила. Но я как рожу – так два размера плюс… Друзья потом появились, компания. Собираемся часто, мужики ездят на охоту, рыбалку… Короче, Лиль, жить можно везде – было бы желание жить, как говорится. Мы семьей уже два раза ездили в Китай, Таиланд, детей погреть, самим позагорать. Сейчас уже не жалею. Андрей недавно степень получил, может, дети подрастут (учить же надо!) переберемся в Новосибирск. А может, и в Москву – он уже набрался ума и опыта, теперь предложения поступают, да… вот так вот… – закончила Наташа. – Без особых подробностей, чистый репортаж: «Их не испугала Сибирь». Теперь твоя очередь.

– После такой бурной жизни в глуши, про мою, московскую, так и хочется сказать в ответ: давай не будем! – Лиля, ухмыльнувшись, посмотрела в Наташины глаза. – Шина моего кабриолета немного сдулась…
– Вот и поплачься, я плечо могучее подставлю! «Буду вытягивать тебя из кочки…» – Наташа говорила теми же интонациями, что и в те далекие времена, когда они приходили друг к другу в гости на ночевку и болтали до рассвета, выворачивая себя наизнанку.
Правда, противная мысль ревниво промелькнула в уме: «Весы опустились в сторону Наташи, а я бестолково вишу в воздухе… Вот так получается с теми, на кого возлагают надежды».
– Наташ, подруга моя, ты про меня хорошо знаешь. Как-то не пошло у меня… – подавленно начала Лиля. – Может, я сама виновата… Конечно, мы сами виноваты в наших ошибках. Но, поверь, никто не рулит специально в тупик. Знать бы, где свернул не туда…

Незаметно появился официант с подносом. Наташа удивленно посмотрела на него, вся сосредоточенная на подруге, потом вежливо обратилась к нему:
– Поставьте, а остальное не торопитесь, ладненько?
– А вино как же?
– Несите, несите, дорогой, оно сейчас как раз кстати! – и, проводив взглядом уходящего официанта, Наташа взяла через стол Лилю за руку и мягко обратилась к ней: – Лилька, я же не чужой тебе человек. Сим-сим, откройся!
Язык как-то медленно ворочался, мысли путались, забегая вовнутрь, будто прятались друг от друга. Когда царапнешь за больное – оно еще больше болит, это закон. И все же Лиля пыталась рассказать о себе, и ее подбадривал внимательный взгляд подруги – она будто впитывала все в себя, переживая вместе Лилины боли…
– Ну что, испортила тебе блестящий выход в свет? – кисло улыбнулась Лиля.

– Напротив! – Наташа в такие щекотливые моменты становилась даже чересчур бодрой. – Знаешь, моя девочка, у тебя, конечно, нездоровый пищеварительный период жизни, но приостановимый. И я начну прямо сейчас… Лилька, жалко, ты не была на рыбалке… – начала Наташа как-то растянуто, будто находя нужное направление мыслям. – Знаешь, иногда леска у удочки запутывается – жуть! Тонкая такая, попробуй распутать! Часы уходят… Поначалу кажется – легче порвать! Но потом как-то распутываешь, распутываешь… и получается! Вот у нас в жизни так бывает. Но на леску можно плюнуть и забыть, купить новую, чтоб не заморачиваться. А с жизнью как? Ну, умная же ты…
Подруги сидели за столиком, говорили иногда, перебивая друг друга, – Лиля вяло, Наташа порывисто, стараясь высказаться до конца. Иногда Лиля слушала, отвернувшись к окну, ничего не видя перед собой. Наташа была то настойчивой, то мягкой, как мама когда-то… Вино было выпито, и голова приятно кружилась, тарелки незаметно унес официант…

– Лилечка, ты сейчас словно машина в пробке – и поехала бы, так ситуация или «лбом в зад, или задом в лоб». Не у тебя одной бывает, что линия на градуснике жизни спустилась ниже нормы. Но это же БЫВАЕТ! – Наташа сказала это как-то ободряюще, светло… – Главное – не отчаиваться, особенно в трудные моменты! Лягушку помнишь – начинай взбивать сметану! – А теперь я скажу тебе самое главное и трудное… Не расширяй свои глазки, они у тебя и так большие и красивые, я тебе всегда завидовала. Тебе надо найти точку отсчета – положительную точку отсчета, понимаешь? Ты сможешь! У тебя тоже счастливая жизнь, и даже сейчас, поверь! Ищи, что есть лучшее, – опирайся на эти воспоминания и шаг за шагом подымайся. Подымайся! Плохое – выбрасывай, как шлак, и крути винтом до самой породы. Она в тебе есть! Не зацикливайся на периодах – в жизни все циклично. – Наташа, резко оборвав, посмотрела на часы. – Все, Лилек, я должна бежать, конференция закончилась. Мы еще с тобой в компе свяжемся, но послушай моего совета – придешь домой, ну, там, дела какие поделаешь, а потом завари чаек и налей себе в самую большую и красивую чашку. Но не пей! Заберись с ногами в кресло или что там у тебя есть, и начни вспоминать самые-самые счастливые моменты в своей жизни. Уходи в воспоминания по уши – переживай подробности, как будто опять с тобой все это происходит, раздумывай… И когда чай остынет… – Наташа заговорила это нараспев, тоном заговорщика, медленно поднимаясь из-за стола, – вот только потом ты его можешь выпить. Ну, можешь его снова подогреть! Сладкое с чаем на ночь разрешаю в этот раз! – и, поцеловав тепло подругу, Наташа направилась к выходу.

...По дороге домой Лиля вспоминала себя ту, прежнюю.… Ого-го! – она всем давала фору – умная, яркая, «коммуникабельная и интеллектуальная». Так называл ее один преподаватель, Нахимцев, кажется, отмечая эту ее черту на лекции, потому что она умудрялась делать вид, что слушает его, сама же читала положенную на колени книгу Генриха Бёлля «Глазами клоуна». Зачитавшись, она не заметила, как преподаватель тихонько подошел к ней.
– Прошлый семинар вы подготовили отлично, – решили расслабиться? Что там у вас на коленочках, не стесняйтесь… Ну, позвольте, мне же неудобно самому… Ага, Бёлль… Хороший у вас вкус, Колесникова… Выбранный товарищ и книга говорят о человеке много. Только это грустная книга для такой коммуникабельной натуры, как ваша. Здесь автор одинок, как и его герой. Но книга чисто интеллектуальная, это уже для вас… А Бёлля я сам люблю. – И он, забрав книгу и сунув ее под мышку, невозмутимо пошел по рядам, продолжая лекцию ровно с того слова в предложении, на котором остановился.

Лиля и правда была очень общительной, за словом в карман не лезла, да и слова, не как воробьи, вылетали: что ни скажет – все в точку или в смысловое многоточие… Может быть, первая горечь, от которой она не могла еще тогда избавиться, зло, стимулировали остроту сознания, может, такими «иголками» она защищала свое одиночество внутри, как тот клоун Бёлля… Вспомнив это, Лиля вдруг вся подобралась и убыстрила свой шаг. Она вспомнила не себя – самих себя вспомнить трудно, она вдруг вспоминала свои фотографии – дурашливые и романтические, групповые и портретные. «Я ведь красивая… – Лиля знала себе цену. – Только об этом раньше говорили часто, а сейчас все меньше. Может, людям вокруг это малоинтересно или я так “испортилась”?» …

Лиля вспомнила свою начальницу, постоянно цепляющуюся к ней. Кожа у нее на лице была пористая и всегда как будто потная. Маленькие глазки сверлили взглядом, и свои мелкие зубы она старалась не показывать, просто почти не улыбалась. Может, и в этом причина постоянных придирок к Лиле? Все так просто, по-женски…
Придя домой, Лиля снова пала духом. Она вспомнила, как искала после развода жилье, как постоянно свекровь долбила ее: «Тянешь время, зачем? Все уже закончилось, и будь добра – находи что-то…» О внучке она заботилась, но с каким-то показным долженствующим старанием. И исключительно раз в неделю, приглашая на обеды, как будто Света была дома недокормлена. Света не любила туда ходить и старалась «заболевать» пару раз в месяц. Свекровь язвительно замечала, что девочка недосмотрена. «Так приглядывайте чаще!» – в сердцах как-то высказала Лиля. Претензии мигом прекратились. «Вот так-то вот!» – победно отмахнулась Лиля.

Квартирку предложила на работе сотрудница – благо это недалеко было, и школа рядом. Но квартира была простенькая, и подобающая мебель в ней. Все, конечно, соответствовало цене, но Лиля не могла себе позволить траты – нужно было думать наперед, о новой квартире.
Лиля прошла в комнату, включила машинально телевизор – «Новости» подводили итоги, рассказывая о погоде. Пройдя в кухню, Лиля вспомнила Наташу и ее совет. Наливая в чайник из кувшина воды, усмехнулась: «Придумает же…», но тут как бы услышала настойчивые интонации Наташиного голоса, ее пристальный взгляд в глаза, будто вычерпывала ее без остатка. «Ладно, я же обещала тебе», – подумала Лиля и поставила чайник на плиту, забыв опустить свисток. Когда она переоделась ко сну, тот уже пыхтел и брызгал из носика кипятком. Лиля поискала большую чашку с подсолнухом. Ее подарила ей Светочка на 8 Марта. Деньги, правда, дал ей дедушка, но все равно приятно – чашку-то выбирала она.
– Мам, пей чай и будь как подсолнух – тянись к свету!
– Я буду с удовольствием тянуться к моей Свете, моя дорогая, – обнимая дочь, ответила Лиля. И обеим было так тепло вместе…
Опустив чайный пакетик в чашку, Лиля налила кипяток. Прозрачный пар витиевато поднимался от краев чашки. Поставив ее на подставку торшера, Лиля забралась с ногами на диван, прикрыв ноги маминым шерстяным песочного цвета пледом. Неяркий круг от абажура осветил уютный островок, а плед, как живой теплый бархан, мягкими линиями обрисовывал покрытые Лилины бедро и колени.
– Лиля, Лилечка, папа приехал! – и маленькая Лиля несется со всех ног к отцу. Он подхватывает ее на лету и резко поднимает вверх. Уух!
– Папа, я лечууу! – хохочет маленькая Лиля.

А тот напевает бодрым голосом строчку из песни:
– Все выше, и выше, и выше!.. и снова подбрасывает ее сильными руками почти под потолок. У Лили захватывает дух, ей страшно, но она доверяет этим сильным рукам. Больше таких ни у кого нет! Затем отец прижимает ее к себе, и она чувствует колючую его щеку, его запах. Потом мамины руки обнимают их с отцом, а мамины волосы смешно щекочут ее шею. Так становится тепло и легко…
Лиля вспомнила грустные мамины глаза, когда она пришла к ней и сказала, что все, она больше не может терпеть и уходит от Виктора.
– Ну что ж… обидно, конечно, что у тебя так сложилось… Но у тебя есть Светочка. И ты не одна, не замыкайся в себе. Если переживаешь беду не одна, то и беда уже не будет беда. И помни непоколебимый закон природы, – за зимой наступает весна. Ты не молоко, не скисай, ты сильная, я верю – все наладится. И мы с отцом – с тобой.
– Лилька, тебе записка! – шепчет соседка по парте, что сидит через ряд от Лили, и протягивает сложенный квадратик бумаги из тетрадки в клетку. Лиля разворачивает под партой и читает медленно, вглядываясь в каждую букву: «ПРОСТИ МЕНЯ, ЛИЛЬКА! Я ИДИОТ В КУБЕ, НО ТЫ МЕНЯ ВСЕ ЖЕ НЕПРАВИЛЬНО ПОНЯЛА. ДАВАЙ ВСТРЕТИМСЯ ПОСЛЕ УРОКОВ В СКВЕРЕ. Я ТЕБЕ ДОЛЖЕН ЧТО-ТО СКАЗАТЬ!»

Довольно тяжелая сумка с учебниками оттягивает плечо, но майское солнце приятно греет спину. Оно слепит глаза, так что на лице невольно возникает гримаса. Сердце немного колотится, но Лиля старается изображать простое гуляние – весна, вот трава начинает пробиваться всюду, я иду через сквер по дороге из школы…
Кто-то сзади осторожно снимает ее сумку с плеча. Лиля оборачивается и видит Борьку. Глаза ее расширяются, впиваясь в его глаза цвета сливочного шоколада. Борька смущен, но взгляда не отрывает. Так и стоят они, смотря друг на друга какое-то время.
– Для чего ты меня позвал? – все еще капризно произносит Лиля, обидевшись за вчерашнее на Бориса.
– Лиль…– кажется, что-то разрывает изнутри Борьку, и он набирает воздуха, будто собирается нырять. – Лилька, я... я тебя люблю! – и, выдохнув, как будто пробежал километр, добавляет: – Вот что я тебе хотел сказать…

И Лиля зажмуривается, не то от страха, не то от яркого солнца, и только шевелит губами.
– Что ты говоришь, что, что? – допытывается Борька, начиная трясти ее за плечи. – Ну, говори же! Ты хоть слышала, что я тебе сказал? – а потом, бросая сумки, свою и Лилькину на землю, крепко прижимает Лилю к себе. И она чувствует его тонкое сильное тело под вельветовой рубашкой и это кольцо рук, из которого ей никогда в жизни не хотелось бы освобождаться…

В последний школьный год Лиля затмила всех девчонок-ровесниц. Стройная, с тонкими чертами, про таких говорят: «природа постаралась». Главным же ее достоинством была естественность. Она не искала постоянно свое отражение вокруг, как это делают многие девчонки, имела просто косвенные школьные отношения с одноклассницами, потому что дружить – это не со всеми. Ее подругой стала Наташа, новенькая в их десятом классе. Вот с ней еще можно было о чем-то пошептаться. Конечно, мальчишки – ровесники Лили – старались обратить на себя внимание, но недозревшие умом и опытом, только разочаровывали ее. Борьку для себя она открыла вдруг. Он учился в параллельном классе. Оба оканчивали школу, на переменах часто пробегали мимо друг друга, и не было случая, чтоб как-то обратили на себя внимание. Но вот однажды…

Урок начался, но ее вызвала завуч – приближались сроки городской олимпиады по литературе. Лиля должна была участвовать, и завуч давала пояснения, какой круг тем там может быть предложен. Она поднималась по лестнице, перечитывая план на листе бумаги, как вдруг кто-то сверху буквально налетел на нее, соскользнув гладкой подошвой на ступеньках лестницы и, не удержавшись, упал рядом с Лилей. Когда парень поднялся – из его крупного длинного носа хлестала кровь. Ну, тут была ситуация не до обид, Лиля стала искать, чем остановить кровь. С собой был только лист бумаги с темами олимпиады. Быстро скомкала лист и потерла энергично в ладонях, а когда лист стал мягким, протянула его парню. Тот разжал пальцы, которые, как прищепки, зажимали ноздри, молча кивнул, поднеся мягкую бумагу к носу, и побежал в туалет останавливать кровь.

Они встретились на следующий день. Борька нашел ее в толпе на перемене и, не сказав спасибо, не извинившись (тоже ведь – чудом устояла!), спросил прямо:
– Как ты так быстро догадалась использовать простой лист бумаги?
Он говорил с ней, будто видел ее не раз. Хотя, разумеется, видел, но он не был в поле зрения Лили.
– Нормально, давно известный способ…
– Я вот его не знал…
– Теперь знать будешь. Нос на месте? Не пострадал? А если и помял немного – так он же самый крайний у тебя. Ну, пока.

Борька потом говорил, что, если б она его стала стыдить или жалеть – он ее не заметил бы. Никакие женские чары его не остановили бы. Борька был сам очень неглупым и любил общество, которое не нагоняло скуку. В Борьке было все – живой ум, ироническое отношение ко всему, быстрота реакции, энергия, хлещущая наружу. Высокий, без особого внимания к своему телу – узкие плечи, слегка сутулый, с оценивающим взглядом на все происходящее вокруг. Глаза его были даже красивые – в длинных ресницах, они плюшево отражали коричневые оттенки, от глубокого темного до чайного. Но акцентом на лице был его довольно длинный нос. Не то чтобы он его портил. Просто обращал невольно на себя внимание. Потом он будет перефразировать Сирано де Бержерака:

– Мой нос велик, отшлифовать он мог бы для порядка остроты всех времен, но есть загадка – кому из вас, друзья, мешает он?
Он проводил тогда ее из школы домой. Не было такого, чтоб сказал глупость или кривлялся, как многие ребята в том возрасте, он был естественен, успевал что-то заметить остроумно по пути. Лиле не хотелось даже его отпускать. Ее внимание к нему проявилось сначала через любопытство и интерес, потом Лиля заметила, что думает о нем чаще. Как-то они зашли в сквер по дороге из школы. Выпал снег – мартовский, сырой. Борька начал играть в снежки. Лиля случайно попала ему… ну, конечно же, в нос.
– Моя мишень тебя не подвела, – Борька растирал нос снегом. Лиля подошла близко, стараясь разглядеть – течет ли кровь. Настолько близко, что через секунду это почувствовали оба, инстинктивно отпрянув друг от друга. Химическая реакция вступила в силу…

Через неделю они снова шли через парк, и Борька предложил слепить голову Сократа из снега.
– Ты его знаешь? – Лиля тут же оценила глупость вопроса…
– Видел неоднократно… в музее.
Борька уже мастерил из снега голову.
– А сможешь? – приставала Лиля.
– Элементарно, Ватсон. Сейчас на его лысый череп прилепим бороду… – он беспорядочно прижимал снег к низу шарообразного белого кома. – Неси еще снег! И сзади лысины тоже немного волос… А вот нос, замечу, у него был совершенно некрасивый – раза в три короче моего. – Борька взял немножко снега, скатал из него маленький шарик и пальцами презрительно приставил в центре головы. Как пуговицу к карману. – Ну разве это мужской нос?

Они, смеясь, смотрели на то, что получилось. Лиля растирала покрасневшие от снега руки. Тогда Борька спокойно подошел, взял ее ладони в свои, подул теплым воздухом изо рта и поцеловал… Холодные пальцы почувствовали чужие губы, как ожог. Борька же спокойно и глубоко заглянул ей в глаза и отошел. С тех пор, наверное, все и началось. Боря – Лиля, Боря – Лиля, – других имен вроде и не было рядом…
Как все глупо и жестоко получилось тогда… Может, из-за этого у нее и пошла жизнь как-то не так? Так бывает – судьба посылает что-то, а человек выбирает. Но иногда судьба сама вступает в игру. Может, от неумения или со злой шуткой, но результат получается сокрушительный – вся задуманная конструкция разваливается. Хорошо, если из обломков можно еще что-то слепить…

Борька был еврей. Лиля не знала, что его родители только и выжидали, когда он закончит школу. Скорее всего, об их планах, вернее, о сроках, не знал даже Борька. После выпускного вечера Лиля с Борькой почти не отрывались друг от друга, стараясь быть вместе везде и все время. Они собирались готовиться поступать… и тут он вдруг исчез. Два дня его не было, он не звонил, а пришел к ним домой поздно вечером. Когда Лиля открыла дверь, то не узнала его – подумала, что он заболел. Борька враз осунулся, почернел, глаза впали, и на лице торчал только его нос. Он не мог говорить не от бега. Лиля это почувствовала. Борька готов был разрыдаться и старался не смотреть на Лилю, он обхватил ее руками, и они так стояли какое-то мгновение, не дыша, а потом он протянул сложенный листок в руки и побежал вниз по лестнице. Лиля долго помнила это письмо наизусть. Она только не понимала – почему так все произошло? Он жив, вот его слова в письме, но его самого нет… А как же все вокруг, а я – и без него? Почему же так глупо, несправедливо, и что же, что нам делать? Как же так дальше, разве я смогу?

И только потом мама высказала свои предположения. Скорее всего, Борькины родители уже давно готовили все документы для отъезда, Борьке не было еще 18 лет, он не смог бы остаться один, без семьи. Там вообще вся родня собиралась уехать. Борька был умный, талантливый, постоянный участник математических олимпиад, в то же время мог не пройти в университет по пятой графе. И тогда ему светил призыв в армию. Его увозили со всей семьей, и ничего он не мог тогда поделать. Лиля не ходила его провожать, они вообще больше не виделись. Каждый отсиживался и справлялся со своей потерей сам.
Вот и сейчас глухая боль воспоминания ожила где-то глубоко в груди. Лиля дотронулась до чашки. Пара уже не было, но пальцы, дотрагиваясь, чувствовали теплый фарфор…

Яркий свет ламп, белые халаты, напряженная поза Лили, сильная, но последняя, освобождающая, боль.
— Ну вот, молодец, мамочка! У тебя дочка! Ух, какая же ладненькая! – раздается какой-то легкий хлопок, и затем детский крик. Лиля падает, расслабившись, на спину и, счастливая, улыбается, как в детстве – широко, немного поднимая брови. – Ну что, довольна, или сына хотела? – голос акушерки хрипловатый, но добрый. Она говорит со всеми, будто с каждым на короткой ноге: по-дружески и ободряюще.
— Я как раз хотела девочку… – Лиля не перестает улыбаться. Она говорит тихо, слабо, но глаза светятся, как вот эти яркие лампы. А может, просто отражают их свет.
— Как назовешь-то?
— Светлана… Конечно, Светлана! – и Лиля поднимает тревожно голову, ища взглядом дочку.
— Погоди, не торопись, сейчас приготовим тебе малышку. А ты отдохни пока. – И Лиля падает снова на спину, прикрывая глаза от бьющего в глаза света на потолке.

Когда Лиля поняла и приняла, что Борька исчез из ее жизни, она, собрав себя, поступила в институт. Ее амбиции были высокими, движимыми мечтой – вот она станет экономистом, потом будет работать в банке, станет успешной, богатой, она поедет в Америку и там встретит Борьку. Она не знала – зачем? Да вот просто, чтоб он вслух произнес то, что написал тогда ей: «Никого больше не буду любить, как тебя». Встретить и убедиться, что она для него – единственная.
Лиля вспомнила, как старалась отвлечься от пустоты – ходила в кино, театры. Мама сама ей это и подсказала. Как-то, вернувшись поздно домой, Лиля еще в прихожей услышала голос родителей:
— …Ну понятно, что это ее отвлекает. Но я не пойму одного – ведь она совсем девчонка! Ну ты вспомни себя – сколько парней вокруг тебя крутилось, я же понимал, что не единственный…
— Ты это о чем? – на повышенной интонации голос мамы.
— Да я о том, что это нормально – влюбляться, забывать, выбирать. Некоторые только после двадцати пяти кого-то настоящего встретят. Как я тебя…
— Ну, спасибо за настоящую… Леня, ну вспомни Наталью Львовну. Вот четвертый раз вышла замуж, ей уже за сорок, и говорит, что только теперь встретила свою судьбу. Искала столько лет… А Лилечка с первого раза нашла! У кого-то первая любовь незаменяема. Бедная девочка…
Лиля тихо зашла в свою комнату и разрыдалась…

— Колесникова Лилия, кто это? – Лиля встает со своего места. Профессор Ермоленко смотрит на нее поверх своих очков. – А, это вы, барышня…
— Почему это барышня? – Лиля возмущенно смотрит на профессора.
— Да вы не ерепеньтесь, барышня. Во-первых, это привычка, так сказать, с давних времен, а во-вторых, – вы и есть барышня, по большому счету. Не мадам же еще, слава богу! А вот работа ваша весьма толковая неожиданно для меня: четко все, определенно…. Вроде как и не барышня… Ну, все-все... – профессор коротко смеется. – Я бы предложил ваш диплом сделать глубже, расширить его параметры, место о бюджетном дефиците выделить в отдельный раздел, дополнить и порядок в формулах навести. Короче, доработать ее. А потом… думаю, эта работа может определить ваше будущее! Во всяком случае, ближайшее. Так что дерзайте, эээ... милая барышня!

Лилина работа так и лежит в шкафу недоделанная… То занята была совсем другим, то руки опускались. Казалось – ну, вот, сяду и доработаю, но появилась семья, дочка, потом работа и начальница, постоянно находящаяся с ней в пикировке. Решение «надо заняться» вновь менялось на «потом», оттягивалось на годы…
А «барышня», между тем, уже стала… «мадам»…
Виктор был ярким парнем на курсе – красивый, воспитанный, многообещающий в плане профессионального роста, но дальше «обещающего» характеристик не прибавилось. Нет, тогда он не пользовался своей популярностью среди женщин. Еще не научился.

Как-то, сидя в институтской библиотеке, они разговорились. Виктор проводил Лилю, потом они сходили в кино, потом на вечеринку – день рождения кого-то на курсе. Лилей трудно было не увлечься, она же имела четкие границы общения. Любой соблазн ей сразу напоминал Борьку, и это ее отрезвляло на раз. Она все еще хранила в себе его образ, как в укромном месте – неприкосновенный запас. И только после разговора с Женей – двоюродной сестрой Борьки, когда она сказала, что тот не сможет сюда приехать в ближайшие лет десять, Лиля, увлекшись мечтой самой поехать к нему, поступила на экономический в университет. Но мечта со временем и обстоятельствами постепенно слабела, уменьшалась, как влажное пятно на поверхности. Общение с Виктором со временем стало вытеснять Борькин образ. Жизнь ведь продолжалась, а для девушки – вообще только начиналась…
Это потом она поймет, что Виктор был скупой не только на деньги, но и на чувства. Да он и не умел чувствовать – этакий красивый поднос-плоскодонка, который любил себя и в преподнесении себя быстро растерял действительно недурные свои качества. Он был не творческий, а исполнительный кадр, устроенный в свое время по звонку, как это стало случаться уже законно и повсеместно. Карьеру ведь зарабатывать надо. Работа у него было изначально в престижном месте, но… ни шагу выше. Красивая внешность Виктора привлекала женщин – одиноких, стареющих, молоденьких и резвых. Командировочная работа наводила на подозрения, но Лиля после появления дочки целиком ушла в материнские заботы, не придавая сначала ничему значения. Да, они появлялись семьей в общественных местах, пару раз ездили в отпуск. Но Виктор по-настоящему был предан только одной женщине – своей маме, которая, как пешек с шахматной доски, убирала всех особ, которые, по ее мнению, не подходили ее сыну. Понятно, что в первую очередь они не походили ей, и не по ее придирчивому характеру. Нет, она внутренне ревновала весь женский пол к ее единственному мужчине и собственности, подаренной жизнью с его рождением.

Лиля появилась потому, что… время пришло, и один захотел завоевать яркую девушку на курсе, а другая – забыть… Они стали близки, как это бывает нерасчетливо в их годы. Подсознательно Виктор понимал властную заботу над собой мамочки, и вот сын захотел сделать взрослый поступок – он привел Лилю в дом. В конце концов, настал момент побыть Виктору в узах Гименея, а не только маминых. У невесты же вместо семейной жизни началась война. Лиля долго сопротивлялась свекрови, тому положению, какое складывалось в чужом доме. Со взрослением Светы в доме появились три женщины… Для Виктора это был перебор, его нарциссическая натура сгибалась под тяжестью обязанностей и долга сына, отца и мужа… Лиля настаивала, чтобы семья взяла ипотеку и отделилась. Где взять деньги? Ага, поменять сталинскую квартиру, и маме переехать в меньшую, а остаток будет взносом на свою квартиру? А кто ты такая, разворачивать так события? Мама встала не просто в позу – мама встала в оборону – война так война! И тут настал черед Лили просчитать свою позицию: да за кого бороться, за Виктора? Вот уж не стоит… И она просто ушла. Свете было 8 лет. Бабушку, у которой приходилось жить, Света не любила. Отец не сумел установить с ней отношений, хотя чаще девочки тянутся к отцам. Виктор отлучался в командировки (всегда ли?), и она видела его редко. А вот с Лилей они были не только как мама и дочь – они были подружками. И Светочка охотнее ездила к родителям Лили. Развод был итогом семейного разрыва, который ребенок переживал, не все понимая, но в итоге выбрал сторону того, в ком чувствовал поддержку. Ведь и она испытывала тяжелые настроения, ведь и в ее мире образовалась пустота. И в то же время эта, в общем-то, еще маленькая девочка, понимала, что только она в состоянии помочь маме в этой непростой ситуации. Теряя кого-то из родителей, дети с удвоенной любовью тянутся к тому, кто остался рядом с ними. В своей детской беспомощности они выбирают того, в ком больше уверены. Пустоту же в Лилиной жизни, начиная еще с исчезновения Борьки, могла заполнить только дочь. Света умела ее поддержать. Она старалась тогда много рисовать, забрасывала Лилю рисунками – забавными, светлыми, иногда наивными, стараясь через них укрепить еще больше связь с матерью. Мудрая девочка.
Чашка была уже теплой…

После окончания института Лилю взяли в плановый отдел младшим экономистом. Если бы она привела в порядок ту свою институтскую работу, если бы на основе тех расчетов она могла внести что-то новое уже на практике, если бы… Если бы да кабы… Лиля сидела молчком, потому что впереди у нее маячил декретный отпуск. За ней должны были сохранить место, но вот начальница запомнила, как эта способная девчушка обвела ее вокруг пальца. Молодежь дерзкая – законы знает. Мы в свое время хватались за место, даже мысли о декрете не допускали, выслуживались, чтобы повысить свою должность с окладом – попы руководству лизали, а эта спустя полгода уже с пузом ходила. Ну, я ей покажу, кто на месте хозяин – закон или начальник. Ишь ты, зубы иногда показывает, хотя придраться трудно. Проблемы какие-то в семье? Наплевать, я вот свою и создать не успела – только работа, работа. И не зря – стала начальником такого большого отдела, и еще повышение светит.
Когда беды в кучу – не знаешь, за какую хвататься. То рождение дочки, то отношение в семье, то на работе – оскал начальницы, теперь вот квартирные проблемы… Лиля снова почувствовала этот знакомый прилив гнева и отчаяния. Внутри начало что-то беспомощно гореть…
Чашка была еле теплая…

Лиля вдруг вспомнила, как в прошлом месяце, купив газету с объявлениями, села в электричку. Она ехала смотреть дачу, которую они всей семьей собирались снять на лето, чтобы Света с родителями были ближе к природе. Жить одним котлом было выгоднее, интереснее, и удовольствия от природы и загородного воздуха хватило бы всем. Опять же, Света была бы на ее любимом «пленэре» все лето. Лиля внимательно прочитывала объявления, и когда в очередной раз сложила газету, чтобы перевернуть страницу, услышала, как мужчина напротив кашлянул, привлекая внимание. Лиля заметила, что раньше он безучастно смотрел в окно, но с некоторых пор выжидает момент, и с очередным переворотом страницы наблюдает за ней. Электричка сделала остановку, соседка рядом с ней вышла, и она почувствовала, как мужчина пересел рядом с ней.
— Простите, вы дачу ищете?.. – начал он неуверенно.
Лиля положила газету на колени и посмотрела ему прямо в глаза. Мужчина, не ожидая этого, сразу опустил свои. Лиля, усмехнувшись, отвернулась к окну.

— Нет, уже еду смотреть дачу.
— Просто я дачу собираюсь продавать…
— Да? А где она у вас? В Марьенке? – Лиля быстро просчитала варианты… – Да нет, это далековато…
И вдруг мужской голос изменил интонации на почтительные:
— Вы знаете, первый раз за 16 лет заговорил с женщиной…
м Неужели обет молчания? – Лиля слабо ухмыльнулась. – И что же вас побудило? Дачу нужно поскорее продать?
— Нет, как-то сразу обратил внимание на вас…
— Да? А я вас только увидела!
— Нет-нет… не то хотел сказать… Это я обратил на вас внимание… Простите, вы замужем?
— А… это у вас подъезд такой? Со стороны дачи? – Лиля продолжала вполоборота посматривать в окно.
— Нет, первый раз преодолел. – Лиля с любопытством взглянула на соседа. Мужчина приличный, из «белорубашечников», действительно, стеснительный, не красавец, но глаза добрые.
— Это я такая доступная или вы чересчур робки? – Лиля уже с интересом спросила.
— Нет, просто первый раз что-то меня подтолкнуло, заговорил вот с женщиной…
— И что мне теперь – радоваться или поздравить вас? – Лилю немного смешил разговор.
— Просто вы мне понравились…
— Спасибо, а теперь моя очередь – вы женаты? – Лиля загоняла тему разговора в лузу. Ну, скромный такой, заговорил, и что ей теперь с этим делать?
— Был женат… 16 лет… Двое детей… Собственно, я в процессе развода…
— Ааа… – Лиля ухмыльнулась, – иногда такие процессы растягиваются на годы…
Мужчина не прореагировал на ее интонацию. – Я работаю в… (он назвал какую-то аббревиатуру), но Лиля призналась, что не знает этой организации. – Это большая корпорация, связана с перераспределением банковского капитала…
— А, вспомнила! Ваши рекламы я встречала.
— Да? Я вам дам мою визитку, подождите… – мужчина засуетился, доставая портмоне.
— Зачем?
— Я выхожу на следующей остановке. А вы не скажете мне ваш телефон?
— Нет, и вам не буду звонить…
Мужчина стал подниматься, готовясь к выходу.
— Я действительно заговорил с вами из симпатии. Поверьте, у меня никогда не было смелости в отношении с женщинами. И постарайтесь поверить – вы мне понравились. Само как-то получилось. Понимаю вас… Мне просто сейчас выходить – как раз еду встречаться с покупателями по бумагам. Ну как мне вам объяснить, что… получил какой-то толчок изнутри. – Мужчина поднялся, неловко поклонился Лиле. – Вы только не потеряйте ее! Не выбрасывайте визитку, пожалуйста, вы какая-то необычная женщина…

«Кстати, куда я ее дела?» – Лиля встает и лезет в сумку. Потом снова возвращается и пробует губами чай. Он остыл…
Но Лиле уже нравится выдергивать из прошлого то один эпизод, то другой. Они наплывают друг на друга вперемежку – счастливые и не очень, и даже совсем плохие. Их много на самом деле, но память вычерпывает больше ярких, пронесшихся когда-то быстро и незначительно на тот момент, но вот прошло время, и что-то будто в них проросло – живучее и настоящее. Воспоминания наполняются и цветом, и запахом, приобретая реальность, будто сейчас все и происходит с ней. Лиля вспомнила Наташино «крути винтом до самой породы – она у тебя есть». Голова слегка кружится, калейдоскоп ее жизни вертится, и Лиля, будто на карусели, объезжает по кадрам свою, в общем-то, не такую и длинную жизнь. И хорошие моменты вспоминаются все больше, и тепло разливается в ее теле, и вдруг выскочит какой-то эпизод из памяти, и она готова смеяться, и ей хочется встать, набрать чей-то номер и рассказывать, рассказывать что-то из своего прошлого.
Женщина подобна свече – она будет гореть, пока будет вокруг воздух, и пламя будет идти ровно, и свечу нужно кому-то зажечь, она не может возгореться сама. И зажжет ее тот, кому она нужна. Но она должна гореть, светить, освещать, помогать быть не одному и создавать уют в помещении. И даже ощущение праздника. А разве у нее нет всех этих составляющих? У нее есть близкие, родные люди, она может еще проявить себя на работе, она может сжечь в своем пламени все то плохое, что накрывало ее, тушило ее горение. И может, не случайно она встретила человека, который дал ей свой телефон?

«Уже почти полночь…» – Лиля поднимается с дивана и, проходя мимо зеркала, останавливается. Включает бра на стенке и смотрит первый раз на себя как бы со стороны. Еще оставаясь там, в прошлом, только сейчас она замечает свои изменения, пристально рассматривая себя, как это умеют женщины. Она смотрит на себя и видит ту, которую только что вспоминала, и ту, которую видит в зеркале. Нет, они похожи, та же осанка, те же глаза, хотя взгляд… Он несвободен. Будто загнан вовнутрь. Смиренность в нем… Лиля поджимает губы, ищет что-то на туалетном столике. Губная помада, тюбик еще полный – да, она реже стала пользоваться губной помадой. Лиля берет ее и на стекле зеркала выводит слова: «ищи себя». Эти слова она не будет стирать долго.
Она заходит на кухню, смотрит в осеннюю ночь за окном. Вдруг желтый лист клена, что растет напротив дома, прихлопнулся к стеклу, но, не продержавшись и секунды, улетел куда-то прочь. «И тебе привет!» – мысленно обращается к нему Лиля. «Может, и правда кто-то из прошлого со мной поздоровался?»

Она была уже уверена, что завтра у нее будет все по-другому, потому что она вспомнила – себя. Вот именно – она когда-то потеряла себя, а значит, все беды, что свалились ей на голову, – это той Лили, которая где-то сдалась, где-то отчаялась, и потому перепутала свои пути. Она повернулась спиной к окну, закусив губу в раздумье. Нет, она все-таки поменяет работу, поговорит с Виктором и свекровью, вплоть до того, что найдет адвоката, чтобы они нашли деньги на ипотеку. А еще она завтра найдет визитку. Нет, она не будет делать скоропалительных глупостей. Ей просто нужен искренний восхищенный взгляд, чтобы он наполнил ее, как насос надувает шар, и она смогла легко подняться и полететь… Куда? Да хотя бы в Америку, чтобы встретиться с Борькой и уже забыть его навсегда. «У меня все поменяется!» – Лиля подумала это с уверенностью. И тут засвистел чайник. Уже совсем другая Лиля наливала себе кипяток в чашку. Она ухмыльнулась: «Надо же! Одна чашка чая…»