КОНТУР

Прошедший год оказался особо значимым для Максима АВЕРИНА, которого зрители любовно прозвали «главным кинообаяшкой» страны. На экраны вышли сериалы с его участием «Дальнобойщики-4», «Куприн. Яма», «Человек-приманка» и «Чарли». На Первом канале ТВ успешно стартовало музыкальное телешоу «Три аккорда», где Максим выступил в качестве ведущего и певца. Новый сезон популярнейшего шоу «Точь-в-точь» Максим встречает в жюри. И, наконец, Аверин отмечен высоким званием заслуженный артист России. Наш корреспондент поговорил с актером о жизни и об искусстве.

– Максим, на данный момент вы уже снялись в 52 фильмах, но ваше имя в основном связывают с сериалом «Глухарь». Это похоже на ситуацию, в которую попал актер Александр Демьяненко после съемок в комедиях Леонида Гайдая, и к нему прочно прилепился образ студента Шурика. Вы не раскаиваетесь, что сыграли полицейского Сергея Глухарева?
– Я ничуть не жалею, что снимался в «Глухаре». Этот сериал нравится людям. Его будут смотреть спустя годы. Я считаю, что «Глухарь» реабилитировал жанр, который в 90-е упал ниже плинтуса. Теперь моим коллегам не стыдно сниматься в сериалах, как не стесняются это делать западные звезды, к примеру, Мэрил Стрип. Главное, это качество драматургического материала, а не количество серий. И формат для меня не важен: сериал – не сериал. Есть хорошая роль? – Играем! Ведь у меня одна жизнь, и я не могу ждать у моря погоды.

– Значит, вы спокойно реагируете на критику и мнение коллег...
– Я как-то встретил своего педагога из Щукинского училища, и она сказала мне, что смотрит «Глухаря». Я не поверил, потому что она большой знаток Пушкина, много работает с художественным словом. Немного смущаясь, парировал ей: «Да ладно вам!». А она мне без тени лукавства: «Правда-правда. Смотрю. И знаешь, почему? Твой Глухарев оставляет надежду на лучшее, помогает увидеть свет в конце тоннеля». Я очень дорожу этим мнением. Случаются, конечно, и неприятные моменты. После премьеры спектакля «Лондон Шоу», поставленном в театре «Сатирикон» по пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», выходит статья в газете с заголовком «Глухарь сыграл профессора Генри Хиггинса». Я был обескуражен, не знал что делать, кому жаловаться. Ведь после «Глухаря» мной уже было сыграно много всего интересного. Но образ полицейского Глухарева прилепился ко мне, как клеймо. Меня все время им попрекают. Ведь я мог сниматься в «Глухаре» десять лет подряд, и жить себе припеваючи. Но вовремя понял: дальше начнется повтор, тиражирование однажды найденного образа. А меня такой расклад не устраивает. Я сделал в этой роли все от А до Я. И пошел своей дорогой дальше. Жизнь – она огромна и прекрасна. Важно вовремя почувствовать, где нужно поставить точку.

– Как вам служится в театре под началом Райкина? Он не слишком деспотичный руководитель?
– Мне кажется, что работать с человеком, который был бы хорошим для всех, ужасно скучно и малопродуктивно. Я играю в «Сатириконе» уже 17 лет и получаю от этого огромное удовольствие, потому что рядом со мной мой мастер Константин Аркадьевич, благодаря которому я учусь и совершенствуюсь.

– Вы, кстати, чем-то на него похожи...
– Всякий ученик – продолжение учителя. И я не вижу в этом ничего зазорного. Однажды мне пришла записка из зала, в которой меня обозвали «помесью Райкина и Гурченко». Ну, думаю, ладно, не самые плохие имена. Когда я снялся в первом своем фильме «Похождения графа Невзорова», то кинокритики меня окрестили «русским Джимом Керри», а после фильма Вадима Абдрашитова «Магнитные бури» написали: «О, какие у него глаза! Вылитый Василий Шукшин». Я никогда не стремился кому-либо подражать. Мне это просто неинтересно, поскольку сам по себе тоже парень неплохой.

– Большая часть ваших театральных ролей сыграна в спектаклях по Шекспиру. Вам хотело бы поработать с западными режиссерами шекспировского направления?
– Мне часто задают праздный вопрос, а не мечтаете ли вы о карьере в Голливуде? Я отвечаю: «Нет, не мечтаю!». Однако что касается шекспировского театра, то я бы с удовольствием там выступил. Но пока такого предложения нет. Я не признаю монополий в искусстве. Это как Малый театр считает, будто у него одного ключи от пьес Александра Островского. Шекспир принадлежит всему человечеству. Это мой любимый драматург. Мне предельно ясен накал его страстей и сердцебиение сюжета. В современной драме тоже встречаются удивительные пьесы, но поднимаемые в них проблемы малоинтересны. Все эти отражения полулюбви, полудружбы. Мы все ушли в себя, закрылись фейсбуком, перестали смотреть друг другу в глаза. Это ужасно! А величие шекспировской драматургии как раз состоит в том, что в ней говорится о сильных, основополагающих для человеческой цивилизации чувствах. Проходят годы, сменяются эпохи, а Шекспир не теряет актуальности.
Профессия актера – это игра в пинг-понг с залом: ты послал месседж и получил ответную эмоцию. Зритель на спектакле должен сопереживать, плакать, смеяться – словом, очищать свою душу эмоциями. В этом и состоит волшебство театра. Если оно случилось, для актеров – это праздник. А все остальное, оно, конечно, интересно, но пусть там копаются ученые.

– Чем вас привлекла роль пса в сериале «Чарли»?
– В студенческие годы я носил длинные волосы и думал, что буду играть принцев и королей. Но в кино мне предлагают все больше роли соцработников. И вот, переиграв палитру подобных профессий, я понял, что нужно переходить на животных. «Чарли» – замечательный материал, взятый из американского сериала «Уилфред» и адаптированный под нашу аудиторию. Как я мог отказаться сыграть собаку? Роль написана практически для меня. Это моя органика.

– В перерывах между съемками и игрой в театре вы гастролируете по стране с моноспектаклем «Все начинается с любви», где читаете стихи Рождественского, Вознесенского, Самойлова, Высоцкого и поете песни композитора Лоры Квинт. Зачем вам еще и это?
– Актер – профессия жадного человека. А в политике репертуарного театра есть свои ограничения. Пятьдесят других артистов также имеют право получить свою долю успеха. Мне в этих рамках стало тесно, и я сделал спектакль, где играю разные роли. Там звучит любовная лирика замечательных поэтов. У одного священника спросили: секс без любви – это грех? Он ответил: все, что без любви, это грех. Я считаю, что спектакль «Все начинается с любви» о том, чем сегодня наполнен мой мир. Мне приходит много писем. Там есть проникновенные строки о том, что благодаря моей работе жизнь этих людей стала чуть теплее. Я иду туда, где нужен. Я не лезу ни в какие партии. Мой фронт – актерский. Не стану осуждать своих коллег, которые идут в политику. Видимо, им так надо. Но для меня сцена – это та кафедра, с которой я могу сказать нечто такое, что сделает зрителя счастливее хотя бы на два часа.
Иногда со мной выступает Лора Квинт. В 2013-м мы вместе записали пластинку с песнями «Многоточие». Но я не считаю себя артистом эстрады. Все, что я делаю в музыкальном жанре, это примерно то, что делали Андрей Миронов, Людмила Гурченко и другие драматические актеры. Я воспитанник школы Райкина, где артист должен уметь делать все. Играть шекспировские трагедии, танцевать канкан и так далее.

– В этом году вам исполнится 40 лет. Это серьезный рубеж, когда можно подводить какие-то итоги. Жалеете о чем-то?
– Когда учился в институте, нам было по 16 лет, мы многое воспринимали с позиций пофигизма. Это были 90-е годы, когда в нашем обществе менялись ценности. Но мы свято верили, что будем служить искусству. Хотя в то время актеры оставались не при делах: кино не было, театральная жизнь замерла. Как жить? В институте нам открывали огромную планету знаний, а мы снисходительно говорили: «Да ладно. То ли еще будет». И однажды наш педагог сказал: «Дети, запомните одну фразу – нет ничего страшнее слова «никогда». Сейчас ты понимаешь, что твои 16 лет уже никогда не вернутся, и день, прожитый вчера, тоже не вернется. А профессия наша эфемерная: зрители поаплодировали и разошлись по своим делам.

– Как вы отдыхаете?
– Моя энергетическая батарейка – это море. Но через три дня я там уже начинаю тяготиться бездельем. Спасают книги, которые я всегда вожу с собой. У представителей каждого вида искусства свой тренинг. Для музыкантов – это гаммы, для балетного танцовщика – растяжка мышц у станка, для художника – эскизы. А для актера – тренинг души. Она должна трудиться. Поэтому даже отдых я воспринимаю, как возможность открыть для себя что-то новое. Например, Венецию. Прилетев туда, ты понимаешь, насколько это прекрасно, и это не может в тебе не откликнуться. Отдых – это же не значит, что ты погасил свет, выключил компьютер и бездействуешь. Актерский тренинг – вещь беспрерывная. А вообще, как можно уставать от того, что определяет смысл твоей жизни? Наоборот, если я вдруг приболею, то сразу выздоравливаю, как только выхожу на сцену. Один шаг из-за кулис, и все недуги уходят. Сам удивляюсь, как это возможно?