Маршала Г. Жукова ему не пришлось встретить на дорогах войны. Но Вова был наслышан о его целеустремленной решительности, твердости и смелости в принятии решений и отстаивании своих взглядов. Поговаривали, что он мог поспорить с самим Сталиным. Все знали, что там, где появляется маршал, будет наступление и неминуемо успешное, победоносное. Солдаты любили маршала и сравнивали с великим Суворовым. Все знали, что генералы и старшие офицеры боялись Жукова за высокую требовательность, строгость и принципиальность
Вдруг Володе пришла мысль: «До Сталинграда, первую половину войны мы, в основном, наступали спиной, а после победы под Сталинградом перешли в наступление грудью вперед. И это особо радостно и приятно». И тут же ему пришла еще одна интересная мысль: когда наша армия пошла на запад, она уносила с собой войну с нашей территории и несла ее пламя и ужас тем, кто ее развязал, а главное – фашистской Германии – пусть они узнают весь ее кровавый ужас и торжество смерти на собственной шкуре. То, что маршал Г. Жуков стал командующим их фронтом, убедило Володю – их фронту придается решающее значение в завершении войны.
Как видно, именно ему предстоит миссия взятия Берлина. Значит, и Володе предстоит участвовать в этих исторических боях, в победоносном и триумфальном аккорде этой всемирной бойни. Тут же мелькнула мысль: «Почему генерал К. Рокоссовский, герой Сталинграда, пленивший фельдмаршала Паулюса, талантливый полководец, не осталась командующим их фронтом? Ведь он только-только блестяще и победоносно провел «Операцию Багратион» по освобождению Белоруссии».
Обдумывая это, Володя пришел к мысли, что тут дело не только в таланте полководца, а в политике, в большой политике. И тут большое значение в принятии решения принадлежит самому Сталину.
Он подумал, что Сталин не хотел, чтобы поляк по национальности, Рокоссовский освобождал столицу Польши – Варшаву. И, вероятно, поэтому не разрешил взять Варшаву в августе 1944-го, когда фронт под командованием генерала Рокоссовского подошел к Варшаве и взял ее правобережную окраину Прагу. В Варшаве вспыхнуло восстание против гитлеровцев. А советские войска стояли на правом берегу Вислы и не форсировали ее. Сталин хорошо знал о повышенном чувстве национализма у поляков и о том, что они не любят Россию, трижды участвовали в разделе Польши и ликвидации ее национального государства. Поэтому он решил: Варшаву должен освободить русский – маршал Жуков. Жуков сделал это в январе 1945 года. И теперь именно он должен взять Берлин и победоносно завершить войну.
Этот логический вывод показался Володе наиболее вероятным. Он, конечно, не знал – Сталин смотрел далеко вперед: он планировал не только будущее СССР, но и будущее Европы и всего мира. Володя не знал, как он был близок к истине. А «великий вождь народов» решил, что пришло его время, и он теперь, опираясь на военную мощь СССР, может приступить к осуществлению давно задуманных, далеко идущих имперских планов: не только восстановлению границ Российской империи, но и созданию «мировой социалистической империи».
Дивизия вместе с остальными частями 5-й ударной армии с тяжелыми боями подошла к Одеру. По всему фронту развернулись бои по форсированию реки и захвату плацдарма на ее левом берегу. Батальон, в котором воевал Володя, в начале февраля 1945 г. одним из первых ворвался в город Кюстрин и первым пробился к берегу Одера. Не останавливаясь, буквально с ходу. Захватив находившиеся на берегу лодки, командиры тут же организовали переправу на левый берег. Первыми в лодки сели разведчики и автоматчики, за ними плыли связисты и саперы, а затем остальные подразделения, своего рода второй эшелон. В первых лодках находился Володя, с ним два санитара.
Гитлеровцы открыли массированный огонь из автоматов и пулеметов, вскоре их поддержали минометы. Река вспенилась от лавины пуль, взметнулись фонтаны воды со льдом, поднятые разрывами мин. Вова вспомнил переправу через Волгу в октябре 1942-го, тогда их все время атаковали на переправе «мессеры». Но и сейчас стало страшно: Одер – довольно широкая река. К тому же, начался ледоход, по реке шли льдины и льдинки, вода была, соответственно, ледяной и никто не хотел в полной выкладке очутиться в ее купели. Одна из мин попала в соседнюю лодку и разломила ее пополам. Все, находившиеся в ней, оказались в ледяной воде, барахтаясь изо всех сил, пытаясь плыть в сторону берега. Те, кто не умел плавать, под тяжестью вооружения, боеприпасов, амуниции, сапог сразу же шли на дно. К тонущим бросились соседние лодки, те, кто в них плыл, затягивали несчастных из воды в лодки и тут же вливали им в рот из баклажек хорошую порцию водки для сугрева, чтобы спасти от замерзания. А обстрел продолжался, переворачивались лодки, гибли люди. А ведь это были последние судороги войны… «Как это страшно и несправедливо – погибнуть на пороге победы…», – подумал Володя. И тут же мелькнула мысль: «А может быть, следующим буду я?..»
Нос лодки ударил в песок берега, и это остановило ход мыслей Володи. Вместе со всеми он мгновенно выскочил на берег и, как и все, тут же начал зарываться в землю. Немцы часть огня перенесли на высадившейся десант. Вскоре пристрелялись минометы. Нужно было как можно быстрее зарыться в землю, создать огневую точку. Четырехлетний опыт войны научил всех, как можно побыстрее укрыться в землю, и она, родная, спасет их. До Берлина оставалось 70 километров!
Гитлеровцы бросили все наличные силы, пытаясь, во что бы то ни стало, сбросить десантников назад, в Одер. А с правого берега высаживались новые и новые подразделения батальона. Остров превратился в пылающий факел сплошного огня.
Работала вся вражеская артиллерия, немецкая авиация непрерывно барражировала над плацдармом, бомбя и обстреливая из авиационных пушек и пулеметов. Это был настоящий ад непрерывных разрывов и проливного дождя осколков и пуль. Огненный смерч бушевал часами, не давая бойцам поднять головы.
Но бойцы, командиры, наученные опытом войны, укрывшись в мать сыру землю, несли минимальные потери. Всю ночь на плацдарме шли непрерывные, упорные бои. Созданная система огня позволяла обороняющимся успешно отражать атаки и даже переходить в контратаки, нанося противнику существенные потери. Володя с санинструкторами все время находился в боевых порядках, оказывая помощь раненым. Все время войны он выполнял эту работу, но так и не мог привыкнуть к боли и к человеческим страданиям, он чувствовал их, словно это он ранен, словно это его боль, его страдания.
Как только на востоке посерело и робко, сквозь мглу, нарождающийся день стал пробивать себе дорогу лучами молодого весеннего солнца, уже греющего землю, наша полковая и дивизионная артиллерия открыла массированный огонь по немецким позициям.
За огневым наши бойцы ринулись в атаку во главе с комбатом. В цепи атакующих были Володя и его друг – комсорг батальона старший лейтенант Иван Сеничкин. Стремительная атака на рассвете обескуражила фрицев и выбила их из траншеи. Было уничтожено два опорных пункта. Бойцы понимали, что это и есть начало битвы за Берлин, за само «фашистское логово», как писали армейские газеты.
Продолжая наступление, бойцы расширяли плацдарм, на который переплавились остальные подразделения полка и другие части дивизии. Это и обеспечивало начало общего наступления ударной группировки 1-го Белорусского фронта на Берлин. Оно началось 16 апреля 1945 года. Основной удар наносила 5-я ударная армия генерала Берзарина. В составе армии и была 301-я стрелковая дивизия, командиром которой был Герой Советского Союза полковник В. Антонов.
Части ударной армии преодолевали упорное сопротивление гитлеровцев. Те понимали, что за их спинами Берлин – столица рейха, и стояли буквально насмерть. Геббельсовская пропаганда усиленно внедряла в сознание немцев, военных и гражданских, что идут азиатские варвары, дикие и кровожадные, будут резать всех: женщин, детей, стариков, мужчин, всех солдат и офицеров. Спасения ждать не от кого. Каждый немец должен защищать себя и свою семью и не пустить дикарей в Берлин. И они защищались.
Ударные части, несмотря на отчаянное сопротивление, упорно продвигались вперед, к главному мощному внешнему оборонительному обводу под Берлином – Зееловским высотам, господствующим над окружающей местностью. Они были названы Геббельсом «замком Берлина, неприступной крепостью».
Это были высоты с крутым восточным скатом, многими полосами обороны, прекрасно оборудованными в инженерном отношении, тщательно укрепленными и замаскированными огневыми точками, хорошо организованным перекрестным кинжальным огнем. Все предполье было максимально заминировано. Были созданы особые огневые точки из зарытых в землю танков, которые вели огонь из пушек и пулеметов. Это были своего рода «стальные ДОТы» (долговременная огневая точка). Тут и началась генеральная битва за Берлин.
Передовые эшелоны наступающих попытались с ходу атаковать этот укрепленный район. Но атака была отбита с большими потерями. 301-я сд и батальон, в котором воевал Володя, потеряли убитыми и ранеными до 50 % личного состава. Вова со своими помощниками не успевал оказывать помощь раненым. Кинжальный огонь фрицев косил всех. А Володя с санитарами передвигались по-пластунски, переползали от раненого к раненому, и то пуля задела Вовино плечо, а один санитар был тяжело ранен. Но Володя не покинул поле боя, перевязал с помощью санитара рану и продолжал спасать раненых. После неудачной атаки 301-я сд была отведена во 2-й эшелон на доукомплектование.
Подошли танковые армии и вместе с пехотой продолжали атаки днем и ночью. Обе стороны несли огромные потери. На склонах высот лежали буквально горы трупов, каждый сантиметр этой земли был обильно полит кровью советских и немецких солдат.
Среди солдат ходили слухи, что Сталин приказал Жукову взять Берлин к 1 мая, вот тот и старается, не жалея солдатской кровушки.
Два дня и две ночи длился этот невиданный, смертельный ад. Немцы стояли насмерть, дрались отчаянно и самоотверженно, да и наши атаковали неистово и упорно, не считая потерь. В сердце каждого солдата и офицера пылала лютая ненависть, накопленная за четыре года кровавой бойни. Да и у каждого был свой личный счет к фашистам.
18 апреля, ценой колоссальных потерь, части Советской Армии взяли-таки проклятые Зееловские высоты. Путь на Берлин был открыт. Пояс внешней обороны, считавшийся по всем канонам военной науки неприступным, был полностью разгромлен мужеством и массовым героизмом, упорством и жаждой победы советских воинов.
Уже 21 апреля части 5-й ударной армии, совместно с другими соединениями, завязали бои на окраинах Берлина. 301-я сд, получив необходимое пополнение в людях и боевой технике, продвигалась по улицам восточного пригорода Берлина – Карлхорста. Особую опасность представляли фаустпатроны – эти только что созданные немецкими инженерами ручные противотанковые гранатометы. Они необычайно просты в применении: сотни тысяч их было роздано отрядам гитлерюгенда (детская секция фашистской партии) и жителям города. Их нужно было просто нацелить на танк, самоходку, автомашину, артиллерийскую установку и нажать спусковой крючок.
Это мог делать любой житель из окон своей квартиры. И многие жители Берлина, напуганные геббельсовской пропагандой о зверствах диких орд большевиков, делали это, думая о собственном спасении.
Наши механизированные части несли большие потери в уличных боях от добровольных фаустпатронщиков. Сотни танков и другой боевой техники было уничтожено фаустпатронами. Тогда командование отдало приказ: вести огонь из орудий, танковых пушек по окнам домов, в которых были замечены люди. Вскоре жители многих домов, демонстрируя миролюбие и готовность капитулировать, стали вывешивать белые простыни. Тем самым они показывали смирение, спасая свои жизни и дома.
Гитлеровцы максимально использовали сложность наступления в условиях большого города. Почти каждый дом упорно оборонял мини-гарнизон. И оборонялся он с упорством смертников, до последнего патрона, днем и ночью. Часть гражданского населения, спасаясь от ужаса уличных боев, укрылась в метро, подвалах домов.
Бойцы 301-й сд вместе с частями 5-й ударной армии, при поддержке танкистов 11-го танкового корпуса, продвигаясь с юга, форсировали канал Ландвер и вышли на Вильгельм-штрассе, сквозную магистраль, ведущую в центр, где расположены правительственные здания.
Каждый дом приходилось брать с боем. Особенно упорно сопротивлялись гестаповцы, когда бойцы штурмом брали здание центрального управления гестапо. Это было первое правительственное здание, попавшееся им на пути. Бой был за каждую комнату-кабинет, за каждый лестничный пролет, буквально за каждую ступеньку лестницы. В ход шли не только автоматы, но и ручные гранаты, фаустпатроны. Ни один гестаповец не сдался в плен, все или погибли в бою, или были ранены, причем тяжело. Легкораненые гестаповцы продолжали сопротивляться. Да и наши не стремились брать их в плен, а действовали по принципу: если враг не сдается – его уничтожают.
Продвигаясь дальше на север, на пересечении Вельгельмштрассе и Ляйпцигштрассе, полк дивизии, где воевал Володя, оказался у Министерства ВВС (военно-воздушных сил – резиденции рейхс-маршала Геринга), И тут вновь, с упорством обреченных, штабные офицеры-летчики бились до последнего, предпочитая смерть плену. Здесь, как и в битве в управлении гестапо, Володя с санитарами еле успевали оказывать помощь раненым. Часто им самим приходилось браться за автоматы и участвовать в бою, а затем заниматься своим делом. Один из санитаров был убит, а другой легко ранен. К счастью, судьба уберегла Володю в этих боях.
Наступил кульминационный момент битвы за Берлин. Все хотели быстрее покончить с врагом, понимая – это будет концом страшной, особо кровопролитной войны. А этого торжествующего момента ждал каждый. Наступило 1 мая. Бои в центре Берлина не затухали. Части 301-й дивизии пересекли с боями Фосштрассе и вышли к имперской канцелярии, во дворе которой находился бункер Гитлера. С ходу завязался бой. В штурмовую группу по взятию имперской канцелярии вошла инструктор политотдела 9-го гвардейского корпуса майор Анна Никулина, участник гражданской войны, смелая и самоотверженная женщина. Штурмовал это главное правительственное здание 1050-й полк 301-й сд, в штурмовую группу входил и Володя. Готовясь к этому бою, Вова подумал: «Вот, наконец, он – последний бой, а там… долгожданный мир. В этом бою будут и последние жертвы этой страшной войны, унесшей десятки миллионов человеческих жизней. Судьба была милостива – сохранила пока жизнь, несмотря на многие ранения. А что ждет в этом последнем бою? Вот потому этот последний бой – трудный самый… Обязательно кто-то погибнет… А если в их число попаду я? И все исчезнет: не будет ни прошлого, ни настоящего и, тем паче, будущего. А так хочется познать мирную жизнь, какова она будет?
Наверное, лучше довоенной, иначе быть не может… Столько крови пролито, столько людей погибло во имя победы, приближая ее мгновенье… Жаль, если не увижу этого святого, столь желанного мгновенья победы…»
Его размышления прервала команда к штурму. Полетели гранаты, начала обстрел артиллерия. Прижатые ее огнем защитники имперской канцелярии залегли, а часть укрылась за толстыми стенами здания. Это и был момент атаки. С криком «Ура!» все вскочили, строча на ходу из автоматов, и бросились к зданию. Эсесовцы открыли шквальный огонь, в цепи наступающих появились первые раненые и убитые. Вова с помощниками перешли на передвижение по-пластунски, подползая к раненым, оказывая им помощь и оттаскивая в укрытие. А штурмующие вступили в рукопашную схватку с эсесовцами, круша их прикладами автоматов, сцепившись, катались по земле, душа и мутузя друг друга до смерти. Причем наши солдаты и офицеры вкладывали в эту рукопашную всю ненависть, накопившуюся в их душах, за все четыре года войны. Вова не успел к этой рукопашной схватке. Когда он бросился туда, то она уже завершилась нашей победой, и все живые ворвались в саму имперскую канцелярию – добивать последних фрицев. А Володя с подручными принялся спасать раненых. Вокруг валялись сотни трупов сраженных эсесовцев. Раненых среди них не было: они бились насмерть. У Вовы мелькнула мысль: «Вот он, последний бой, и я, вроде, жив». А затем тут же осторожное: «Пока…»
Вскоре его отвлекли громкие крики «Ура! Победа!» Он поднялся и увидел, как на крыше имперской канцелярии группа людей укрепляет Красное знамя. Среди них он узнал инструктора политотдела корпуса майора Анну Никулину, с которой был знаком по предыдущим боям.
Ей помогали офицеры штаба полка И. Давыдов и Ф. Шаповалов. «Значит-таки, наконец, ПОБЕДА!», – воскликнул Вова и посмотрел на часы. Было 15 часов. Бои тут уже завершились. В глазах у него невольно появились слезы. Это были слезы радости, счастья… «Будем жить!», – подумал он и тут же вспомнил многих фронтовых друзей, не доживших до этого дня.
На следующий день он решил осмотреть это пресловутое «фашистское логово» – личный штаб фюрера, откуда он руководил своим рейхом и намеревался управлять всем миром. Охранять все это было поручено их полку, и комендантом был назначен заместитель командира дивизии. А часовыми стояли свои же солдаты и сержанты из его полка. Часовой у входа в имперскую канцелярию узнал его и пропустил в здание. Володя прошел по длинному, мрачноватому коридору, где еще валялись трупы не убранных эсесовцев. На стенах висели большие картины в аляповатых позолоченных, роскошных рамах. Коридор вел в кабинет Гитлера. Открыв массивную, темного дерева, дверь, Володя оказался в святая святых – кабинете самого фюрера. В нем было относительно светло, хотя большие окна по обе стороны кабинета были зашторены. Но майские яркие солнечные лучи пробивались и давали приглушенный, неяркий свет. В глубине кабинета стоял огромный письменный стол темного дерева и, наверняка, какой-то ценной породы. Володя подумал: «Зачем такой гигантский стол? Может быть, чтобы подчеркнуть свое особое назначение управлять миром и поражать всех вошедших?» Тут же стояли особые большие люстры, совершенно необычные: прикрепленные не к потолку, как обычно принято у нас, а к полу. Мы еще не знали, что есть такие светильники, называемые торшерами. По своему виду они напоминали новогодние елки, почти пирамидальные.
Все стены занимали стеллажи с книгами. Все они были в роскошных переплетах, с золотым тиснением и на немецком языке. Володя посмотрел некоторые – это были подаренные Гитлеру книги с автографами. В другом застекленном шкафу все книги были в одинаковых переплетах – это оказались труды самого фюрера, его полное собрание сочинений. У Вовы мелькнула мысль: «Как у нас – собрание сочинений Ленина».
На большом журнальном столике в углу кабинета лежали папки с акварелями Гитлера. Он в молодости хотел стать художником и изучал основы живописи. Володя взял одну из папок и на титульном листе прочел: «Права рейхсканцлера». У Володи в школе было хорошо поставлено преподавание немецкого языка, и он неплохо его знал. Прочитав надпись на папке, Вова был поражен наличием специального документа о правах и обязанностях первого лица государства. Он ранее не слыхал о подобном и не знал, а есть ли документ такого типа в СССР? Полистал большую папку с акварелями фюрера. Володе они не понравились и показались примитивными, хотя он не очень разбирался в живописи и в рисунках. На некоторых понравилась цветовая гамма. Рассматривая все это, он инстинктивно испытывал какое-то чувство брезгливости. У него из-за этого даже не возникло желания взять что-либо на память, в качестве сувенира.
2 мая 1945 года гарнизон Берлина капитулировал, и внезапно наступила какая-то особая тишина. Она как бы оглушала всех. Напряжение последних двух недель страшных и напряженных боев спало. А ведь эти две недели прошли почти без сна, ибо бои шли днем и ночью. И все, измученные, в грязных и пыльных гимнастерках, пропахших потом и гарью, в буквальном смысле валились с ног и сразу же засыпали тревожным, но мертвым сном. Володя вспомнил, что такая особая тишина установилась в Сталинграде после капитуляции фельдмаршала Паулюса.
Утром, проснувшись, бойцы прямо на улицах стали раздеваться, тщательно мыться, вытряхивали свое обмундирование, брились.
Многие, особенно молодые, оставляли усы и даже бороды – для солидности. Все мыли и начищали тряпками свои кирзачи (кирзовые сапоги). Всех поразил запах цветущей сирени, успевший за ночь вытеснить запах гари, пороха и смерти. Это было символом наступившего мира, долгожданной победы. В душе каждого всколыхнулись воспоминания о родном доме, о родных и близких, о весне, о любви. Каждый думал о новой, мирной жизни. Какой она будет?
Приведя себя в порядок, Володя вместе с комсоргом батальона Иваном Сеничкиним, близким другом, отправились посмотреть центр Берлина. Прежде всего они подошли к бункеру Гитлера, находившемуся рядом с имперской канцелярией. Но у входа в него уже стояла охрана из СМЕРША и никого не пускала. У бункера еще находились обгоревшие трупы Геббельса и его семьи. Володя заметил, что голый труп друга фюрера почему-то был в носках.
– Смотри, Вань, а он еще в носках!..
– Да… и еще в галстуке…
– А носки-то не новые, вон там, на пальцах, заштопаны…
– Уж очень бережливые фрицы и даже их вожди.
Останки Гитлера и Евы Браун были уже убраны. Не попав в бункер (а очень хотелось), друзья направились к рейхстагу. Все дороги вели туда. Со всех сторон в ту сторону шли тысячи солдат и офицеров. У рейхстага уже толпилось много тысяч бойцов. Здание было сильно повреждено тяжелыми боями: стеклянный купол разбит, стены и колонны повреждены орудийными обстрелами, всюду видны глубокие впадины, царапины от снарядов, осколков и пуль. А над куполом гордо реяло Красное знамя Победы. Весь фасад здания, особенно в центре, у портика с колоннами, был облеплен военнослужащими всех родов войск и из всех уголков СССР. Все делали памятные надписи на стенах обгоревшего рейхстага.
В основном, каждый оставлял свое имя, фамилию, воинское звание и место жительства. Некоторые надписи гласили о пройденном боевом пути. Иногда попадались нецензурные, в которые была вложена вся могучая сила неповторимого и непревзойденного русского мата. Из таких надписей Володе больше всего понравилась одна, остроумная и озорная: «Нет выше кайфа, чем посцать с рейхстага».
Они долго смеялись, прочитав ее. Затем, добравшись до стены и найдя клочок свободного места, оставили свои автографы. По пути в часть продолжили ранее начатую беседу.
– Я не знал ни одного случая за четыре года войны, когда солдаты и офицеры сидели в траншеях, в землянках, в болоте, в лесах, зимой и летом, весной и осенью, под дождем и в сильные морозы, форсируя реки в ледяной воде, – чтобы кто-нибудь заболел, простудился или даже схватил насморк… – сказал Володя.
– Ты прав… Я как-то не думал об этом… Сам тоже перенес все эти невзгоды и трудности… И, действительно, ни разу сам не болел и не видел больных.
– А вот сегодня ко мне обратились несколько солдат с жалобой на головную боль, боль в горле. Когда я отвез их в медсанбат, то там было полно солдат с подобными жалобами.
– Ты что? Неужели это так?
– Именно так. Людей отпустило колоссальное нервное напряжение, в котором они находились все эти годы. Это напряжение раньше мобилизовывало все внутренние физические и моральные силы человека на одну – главную – цель борьбу с врагом.
– По-моему, ты абсолютно прав. Как видно, именно так все и происходило. Даже я неожиданно почувствовал вдруг нахлынувшую усталость. Так что лечи меня, доктор!
– Будем лечить… Но меня волнует еще один момент. Я откровенно, как другу, высказываю свое мнение. Ты обратил внимание на массовое, чуть ли не поголовное изнасилование немецких женщин? Солдаты, фактически, не пропускают ни одной! Они все обречены, даже не пытаются сопротивляться, никому не жалуются, ибо понимают, что будет только хуже. Как видно, они чувствуют себя трофеем победителей, как это было в древние времена. Я видел, как целый взвод, по очереди, насиловали двух немок. Они покорно лежали на разных кроватях и периодически подтирались полотенцами. Это, на мой взгляд, дикость и варварство. И как бы подтверждает тезис пропаганды Геббельса о «диких ордах насильников». Я уже не говорю об уголовной ответственности…
– Ну, ты и хватил о подтверждении тезиса пропаганды Геббельса. А теперь по существу. Понимаешь, у солдат в душе накопилось столько жажды мести, что остановить их трудно и, по-моему, просто невозможно. За войну они видели столько гнуснейших преступлений фрицев на нашей земле. У многих от рук фашистов погибли родные и близкие, невесты и сестры, не говоря о том, что немцы делали с нашими бабами. Ты разве не знаешь? Не видел? Да ведь это они принесли на нашу землю войну. Мы их не трогали и не хотели этой войны.
Кроме того, солдаты изголодались по женщине… Все годы войны у них не было близости с женщиной. Это только большие чины могли иметь – на постоянной основе – ППЖ (полевая, походная жена – так их называли на фронте). Фронтовые дамы, как правило, не радовали своим вниманием солдат и младших офицеров. А солдаты в основной массе – молодые, здоровые мужики, истосковавшиеся по бабе.
Их тоже можно понять. Да и немцы пусть на века запомнят эту войну.
– В том, что ты сказал, есть доля правды, своя логика. И, кажется, немки это понимают, не сопротивляются. Они, как видно, осознают вину своих мужчин. Но когда по несколько человек насилуют одну женщину или девочку-подростка – это вне моего понимания, и это типичное варварство. Я видел, как даже молодые немки сами липли к нашим офицерам, рассуждая, что лучше иметь одного любовника, чем десяток изголодавшихся кобелей.
– Как ты понимаешь, эту стихию трудно остановить…
Наступила пауза в разговоре. Они шли по улицам, где большинство зданий было разбито артобстрелом и тяжелыми уличными боями. В уцелевших домах из всех окон были вывешены белые простыни. Груды битого кирпича, сожженные танки, бронетранспортеры, артиллерийские орудия, автомобили, трамваи, поваленные деревья, остатки сгоревшей мебели, груды битого стекла – витрин магазинов – все это замедляло передвижение. Еще никто не убирал последствия боев. Двери магазинов были открыты настежь, и они все были разграблены, полки пусты – все было растащено или нашими бойцами, или, под шумок, самими немцами, которые днем боялись выходить из квартир, а ночью, гонимые голодом, преодолевая страх, отправлялись на поиски съестного. Стекла окон в уцелевших домах были выбиты артобстрелом. Хорошо, что стояла теплая весенняя погода.
Володя часто беседовал с Иваном на темы будущего. Тот был старше Володи на четыре года и до войны успел закончить учебу на 3 курсе Саратовского университета. Началась война, и он добровольно пошел на фронт. А так как он был историком и членом партии, то его назначили «политбойцом», по сути, помощником политрука. Вскоре его назначили политруком (комиссаром роты), присвоив звание лейтенанта. И вот теперь он уже старший лейтенант, комсорг стрелкового батальона. Все его уважали за обширные, разносторонние знания. Кроме того, он был храбр, никогда не прятался за спины бойцов, зачастую шел впереди атакующих, воодушевляя бойцов не только словом, но и личным примером.
После паузы они продолжили беседу. Начал ее Володя:
– Сейчас, как никогда, стоит вопрос о будущей жизни. Судьба нам сохранила жизнь. Какова же она будет? Как сложится наша судьба?
– Трудно сказать сейчас что-либо конкретное. Но, по-моему, жизнь должна быть лучше. Ведь наш народ, перенеся нечеловеческие испытания, разгромил злейшего врага мира, спас его от порабощения фашизмом, совершив бессмертный и великий подвиг. Такой народ, каждый советский человек заслужил лучшей доли, счастливой жизни… Мы прошли пол-Европы и видели – везде люди жили лучше нас. А это несправедливо!
– Я с тобой абсолютно согласен. Но ведь наша страна лежит в руинах и все нужно восстанавливать, практически, построить заново: и жилье, и школы, и больницы, и заводы, и фабрики, театры, детсадики – все-все… А это потребует много времени и усилий всего народа. Так что расслабляться некогда.
– Да, никто за нас это не сделает. Мы будем сами все это делать, как говорят, засучив рукава, напрягая все свои силы. А это значит, вновь экономия во всем и на всем. Опыт такой жизни у нашего народа есть. Так что лучшей жизни сразу, после войны, не будет, дружище.
– Конечно, сразу лучшей жизни нам ждать не приходится. Да и отдыхать тоже «не светит». И эту лучшую жизнь нам предстоит создавать самим, своими руками. Я помню у нас в Днепродзержинске, на металлургическом комбинате, строили новый сталеплавильный цех, крупнейший в стране вагоностроительный завод, азотно-туковый, химический комбинат. Весь город строил эти гиганты индустрии, проводились воскресники. Даже мы, ученики старших классов, участвовали в них.
– Вот видишь. Ты сам привел пример, подтверждающий наши мысли. Но сейчас нам предстоит сделать все еще более масштабное, но в максимально сжатые сроки. При этом с меньшим количеством рабочих рук, особенно мужских. Война выкосила самую производительную – трудовую – часть мужского населения. Так что наша счастливая жизнь, какую мы все точно заслужили, отодвигается, по-моему, на длительное время.
– А я так мечтал поступить в медицинский институт и осуществить свою мечту – стать врачом…
– Эта твоя мечта обязательно сбудется, и сразу же после войны. Демобилизовавшись, ты тут же сможешь поступить в мединститут. А я восстановлюсь на дальнейшую учебу на истфаке. Это моя мечта. Обязательно буду историком. За время войны стал иначе смотреть на многие факты новейшей истории и понимать их. Во многом мне нужно основательно разобраться и все это осмыслить. Я уверен, что мы обязательно будем учиться. Наверняка, будут установлены льготы для фронтовиков при поступлении в вузы. А я обязательно напишу книгу об этой великой войне. Я ее всю прочувствовал с ротного окопа. Клянусь, обязательно напишу!
– Вот это будет здорово! Я уверен – ты напишешь правильную книгу о войне. Только фронтовики могут создать настоящую, правильную книгу о войне и сказать всю, порой нелицеприятную, правду о ней. Ведь мы испытали все ее «прелести» на себе. Я с удовольствием прочту ее.
Беседуя, они незаметно дошли до расположения части, а там вовсю шла гулянка по случаю взятия Берлина. В отдельной комнате собралось руководство батальона, все офицеры. Иван позвал с собой Володю, как батальонного фельдшера. На столе стояли многочисленные бутылки с яркими иностранными этикетками различных коньяков, вин, шампанского, лучших фирм Европы. Все это было из запасов имперской канцелярии. Всякие заграничные закуски. В центре стола было большое и роскошное блюдо с дымящейся, сваренной целиком, нашей картошкой. Рядом стояла тарелка с очищенным луком и большое блюдо с нарезанной большими кусками селедкой – любимым блюдом советских людей.
Офицеры показывали друг другу главный трофей – ручные часы. А ведь многие из них не имели часов. В СССР они не были доступны всему народу. А тут – у каждого было по нескольку пар: себе и даже всем родным. Чудо! Это были дешевые немецкие массовые часы, которые все наши называли «штамповка». Они даже не подлежали ремонту. Некоторые офицеры запаслись настоящими швейцарскими часами. Это была истинная ценность.
В те дни повсеместно распространялась новая, своеобразная игра «махнем не глядя». Смысл ее был в том, что предлагалось, именно не глядя, обменяться трофеем, спрятанным за спину. Все были захвачены этой игрой, как дети.
Вскоре были объявлены награждения за Берлинскую операцию. Комсорг Иван Сеничкин был награжден орденом Отечественной войны І степени, а Володя – орденом Красной Звезды.
АЛЕКСАНДР КАЙЗЕРМАН
Санрайс, Флорида
АЛЕКСАНДР КАЙЗЕРМАН 
