До знакомства со Светкой я готовилась к Новому году, как Золушка: стирала, убирала, пекла и варила, как на полк солдат, мечтая, что меня позовут на бал в самую последнюю минуту, ну, или ко мне случайно залетит принц на огонек. Но сходство с Золушкой ограничивалось лишь объемом работы по хозяйству. Я включала телевизор, чокалась с зеркалом и ложилась спать.
И вот, когда все это достало меня окончательно, я решила любой ценой начать полноценную жизнь.
Понятие «любой ценой» сулило категорические меры устройства личной жизни, но никаких конкретных идей в моей голове не возникало.
Наступил момент, когда стали невыносимы напрасные авансы на тему счастливого будущего, которые постоянно давались сидящему внутри меня пессимисту уравновешивающей его противоположностью – моим вторым я.
«В следующем году мы с тобой будем встречать Новый год с любимым и единственным» – уже который год обещаю я своей трагической половине, капризной и отчаявшейся.
«Ты сама-то в это веришь?» – спрашивает она, утирая слезы, но по ее сердцебиению я понимаю, что ей дорог даже этот обман. Ей просто ничего другого не остается. Мне всегда жаль ее, и я вынуждена постоянно утешать и воодушевлять эту свою то ли родственницу, то ли... вредительницу, забирающую последние силы моего полуотчаяния. Но я привыкла имитировать надежду, постепенно начиная, и в самом деле, верить в лучшее. И сражаясь с сидящей во мне занудой и паникершей, я нередко вытаскиваю нас обеих из подступающей депрессии.
Быть несчастной слишком долго я не могу себе позволить. Это – и унизительно, и бессмысленно: человечеству ровным счетом наплевать, как я себя чувствую морально и физически. Но отдельные представители этого человечества, с которыми приходится пересекаться в жизни, уважают исключительно счастливых и удачливых.
Нет, конечно, можно позволить себе заболеть, ну, там, скажем, ангиной или гриппом, недельной хандрой или томной меланхолией. Но если долго не ныть и не требовать к себе внимания, то тогда знакомые и друзья (у кого они есть или кто полагает, что они у него есть) могут и потерпеть, и даже помочь в чем-то. Однако нытье, которое длится дольше недели и звучит серьезней пятна на новом платье, – это уже, извините, – риск отношений.
Помните, что советовал Андре Моруа женщинам, желающим познакомиться с интересным мужчиной на улице? Использовать просьбу о технической помощи! Ведь оказать услугу хрупкому беспомощному существу так приятно! Это дарит мужчине ощущения рыцаря и рождает его симпатию к источнику, то есть к прекрасной незнакомке. Однако Моруа предостерегал женщин от слишком громоздких провокаций, ну, например, от нежных просьб заменить проколотое колесо автомобиля. Тут лучше обратиться к платным профессионалам.
Так и в дружбе: чуть переборщил с просьбами, и потерял приятеля. Вернее, он сам потеряется. А кому нужно чувство вины, что не стал помогать? И всякий ли хороший человек готов долгое время работать героическим спасателем, пожарником, разведчиком, свахой, а главное, психотерапевтом? Лучше пойти к платному психологу, а если нет денег, то можно доверить свои переживания... магнитофону. И не дорого, и не перебьет, и дурного не посоветует.
По крайней мере, многие мои самые преданные друзья прекращали звонить мне по телефону, как только мои обстоятельства предполагали долгую пору мрачности, безденежья и тоски. Ждали, когда у меня само все наладится, и я объявлюсь с радостной улыбкой. Их-то я понимаю и почти не осуждаю. Как говорит моя соседка: «Такова се ля ви!»
А вот себя я не всегда понимаю: сначала сама звоню подругам, чтобы поделиться проблемами во всех подробностях (ну, сидит во мне эта неистребимая идиотская потребность!), а потом я об этом своем откровении всегда жалею!
Зачем, спрашивается, нужно рассказывать о том, как тебе хреново, если никто ничего не изменит? А ведь никто, как правило, не может повернуть наши проблемы вспять! А еще, я давно заметила, что часть подруг как-то странно воодушевляется от моих горестных рассказов. Сначала я в душе возмущалась и даже хотела этих подруг уценить. А потом, когда выяснилось, что все реагируют примерно одинаково (плюс-минус такт, терпение и умение скрывать свои чувства), я, наконец, поняла, что никто из них не виноват: они рефлекторно сравнивают мои обстоятельства со своими и мысленно сплевывают через левое плечо, что все мои проблемы – не у них. При этом они искренно меня жалеют.
И вот, никак не удавалось мне разорвать этот порочный круг: я сама как бы претендую на жалость и сочувствие, а как только вижу в глазах жалость в свой адрес, ощущаю себя оскорбленной. Тогда я начинаю откручивать назад: вновь пересказываю рассказанное, но с другими акцентами, более мажорными. Высвечиваю плюсы определенной ситуации, приглушаю минусы. Спрашивается, зачем же изначально жаловаться? Надо для себя решить раз и навсегда: устраивает роль несчастной в глазах окружающих или нет? Если нет, нужно забыть об откровениях и начать жаловаться неодушевленным предметам или самой себе, своему второму я. Тут уже нет риска возможной сплетни, не говоря об искренности и глубине сопереживания! В общем, я притормозила с откровениями, и, стыдно сказать, стала писать стихи. Но ума хватило никому их не показывать.
И вот однажды кто-то там, наверху, видимо, сжалился надо мной, и...
Короче, пару месяцев назад я познакомилась с Феликсом. Он помог мне собрать рассыпавшиеся из надорванного пакета апельсины у дверей магазина, и как-то так получилось, что мы оказались после этого в кафетерии.
Сказать, что я в него влюбилась, значит соврать. Признать, что не влюбилась, но уже два месяца сплю с ним, провожу все свободное время и радуюсь, что до Нового года вряд ли успею с ним разбежаться, – значит расписаться в том, что я – шлюха или отчаявшаяся несчастная баба. Ни то, ни другое мне и моему самолюбию не подходит, да и не отражает, так сказать, действительности.
Шлюха ведь – категория качественная: если количество романов не перешло в качество цинизма и прагматизма, значит, – никакая не шлюха. А насчет несчастной, так это только я сама могу решить про себя. Нет таких критериев: и замужние слезами умываются, и без мужей кто-то живет неплохо.
Когда-то я уже побывала в роли несчастной супруги, поэтому знаю, о чем говорю. Роль неприкаянной одиночки тоже пришлось примерить. Потом поняла: гораздо умней и выгодней научиться быть счастливой одиночкой, раз уж не получается стать счастливой супругой.
Но быть одиночкой, излучающей радость, – это настолько трудное дело, что тут нужен талант на уровне «Оскара» и мужество на уровне летчика Маресьева. Он танцевал без ног, на протезах. Ему было очень больно, но он улыбался. Так и я. Когда хотелось выть, надевала улыбку, как протез, и изображала умиротворение.
Но именно Новый год почему-то всегда выбивал почву из-под ног... Любимый праздник не принимал фальши, требовал искренности и безжалостно разоблачал меня и мои актерские потуги. В общем, я решила встретить этот год с Феликсом. Ну, то есть, до начала января понаблюдать за ним, конечно, а там видно будет. Если не оправдает, так сказать, ожиданий, то послать куда подальше я его всегда успею. А вот посмотреть на мужчину в его свободном полете над гнездом одинокой дамы 35 лет – это дело стоящее и ни к чему не обязывающее. И психологически интересно, и шансы интригуют обещаниями, и подруги льют бальзам завистью, и сам Феликс будоражит кровь каждым прикосновением.
И хотя весь мой предыдущий опыт отношений с мужчинами подсказывал, что у Феликса полно недостатков, но это все было на уровне моих предположений. А любое сомнение, как известно, должно трактоваться в пользу обвиняемых, то есть в пользу мужчин.
Итак, Феликсу был дан шанс. Сценарий мой предполагал неторопливое развитие отношений. Но мои наблюдения за ухажером быстро перескочили через все задуманные мной сроки и дистанции для постижения друг друга.
Демонстрацию моей уникальной души и плавное вхождение в интим в роли единственной, а не в роли случайной незнакомки, предусматривалось растянуть на два месяца. И как раз в канун Нового года изнемогающий от страсти и выдержанный, как дорогой напиток (в ускоренном варианте нашего безнравственного времени два месяца – немалый срок!) мужчина должен был понять, что я для него никем не заменима. Соответственно, Новый год мы сможем провести на самом пике чувств, и все подруги, обливаясь завистью, вынуждены будут констатировать мой жизненный реванш.
Однако после двух свиданий мы с Феликсом оказались в одной постели, и я совру, если скажу, что он меня сильно к этому принуждал. Так уж получилось. Пришлось мысленно срочно переписать сценарий отношений, а также найти новую версию развития сюжета, все еще романтического (на чем я внутренне настаивала). Ну, близость, ну и что? Ну, не догуляли под луной! Не прочитали несколько стихов классиков перед тем, как... А зато из чужого Феликса он быстро превратился в своего Фелю. А это – не мелочи: само имя может добавить нежности, когда ее немного не хватает.
– Был бы ты Филиппом, я бы звала тебя Филей, – однажды не без грусти сказала я после близости. И получила в ответ:
– Так зови меня Фелей, если хочешь. Чем это хуже?
Нужно сказать, что Феликс был несколько полноват и староват для марш-броска на жизнь и на внушаемость моих подруг, ничего не подозревающих о грядущем воздействии на их нервную систему. Нет, он не был полным или уж очень некрасивым. Обычный увалень, регулярно качающийся на тренажерах после сидячей работы программиста. Шатен, толстогубый, широколицый, добродушный... Не из тех, в кого влюбляются с первого взгляда, но из тех, кто всегда добьется интересующей его дамы.
Однако плотность фигуры Феликса, хоть и накачанной, не оставляла шансов на романтический образ принца. Да и возраст тоже предполагал уже, как минимум, титул короля. Феля был старше меня на 13 лет. В свои 48 он выглядел очень даже «ничего себе», и я, погрустив на тему цифр, тут же записала было эту разницу в возрасте как достоинство (мой сюжет: что хочу, то и делаю с ним, ведь я – и актриса главной роли, и режиссер, и сценарист). Действительно, я чувствовала себя юной принцессой именно из-за разницы в возрасте.
И все бы хорошо, тем более, что Феликс был обаятельным в общении, воспитанным и вполне цивилизованным, а образ короля вполне мог бы списать ему и лишний вес, и лишние годы, а, может, даже создать ореол особой значимости.
Однако отсутствие королевских подарков, предложений путешествий и вообще каких-либо предложений (кроме поужинать в кафе и провести вместе вечерок) делало образ короля малоубедительным и бледным. И мне приходилось искусственно поддерживать очарование внутреннего мира моего героя игрой в его личного адвоката. Заметьте, не самого плохого адвоката, но абсолютно не оплачиваемого.
Если он приходил ко мне с пустыми руками ужинать, я прогоняла свои прокурорские мысли о его возможной скупости с негодованием:
«Как мне не стыдно так плохо думать о человеке, который просто устал и не успел зайти в магазин. Он выше этих глупостей и не относится ко мне, как к дешевой любовнице, которой нужно непременно заплатить за любовь подарком или угощением».
Но он явно не относился ко мне и как к дорогой любовнице. Однако эмоционально он не скупился, и мне было с ним легко и комфортно. Правда, когда он уходил, я приземлялась, спотыкаясь о свои проблемы, и раскидывала по углам мысли, мешавшие сохранить образ Феликса в нежной неприкосновенности.
Я знала, что, помимо основной работы, мой друг имел свой бизнес: он делал веб-сайты частным лицам и компаниям, и, судя по его машине, убранству квартиры и многим другим признакам, веб-сайты он делал очень неплохо и от отсутствия заказчиков не страдал.
Если мне не удавалось скрыть, что я нахожусь в жутком финансовом тупике, Феликс никогда не предлагал выручить меня деньгами, хотя бы в долг. И как только во мне вскипало возмущение, я тут же говорила себе:
«А может, он опасается оскорбить меня подачками? Наверное, он меня сильно уважает. Даже сильнее, чем мне бы этого хотелось. А еще, он может проверять мою бескорыстность и эту, как ее... жизнеспособность и живучесть. Кроме того, не исключено, что он готовится сделать мне предложение руки и сердца, так что обнаруживать жалость и понимание моего бедственного материального положения – значит омрачить готовящееся заветное предложение. А еще...»
Когда мои адвокатские силы заканчивались, и я была близка к окончательному разочарованию и разрыву, Феликс, словно угадывая мое настроение и не желая меня терять, приглашал меня в особенно дорогой ресторан, так как обожал вкусно поесть и ощутить себя барином всякий раз, когда его обхаживали вышколенные официанты. На рестораны он денег не жалел, а также дарил мне иногда милые нелепые мелочи, которые я складывала на верхнюю полку кухонного шкафа за ненадобностью и для коллекции. Там уже хранились солонка и перечница в виде мухоморов, а из их красных в точечку шляпок должны были высыпаться приправы, но мне почему-то не хотелось менять свои благородные классические приспособления для соли и перца из дорогого хрусталя, подаренные когда-то родителями, на этот керамический фарс. Полка хранила и подаренную Феликсом яблокорезку, хотя и у меня, и у дарителя пока еще хватало зубов, чтобы радостно и бездумно грызть яблоки, а не класть их аккуратненько в рот отдельными дольками.
Но дареному коню в зубы не смотрят. Я и не смотрела. Просто не без грусти складывала все эти пластмассовые подставочки под фужеры, мочалочку для мытья ванной, вмонтированную в длинную палку, чтобы не наклоняться, футляр для солнечных очков, но не сами очки, и тайно вздыхала по дорогим французским духам, по поездке на теплые экзотические острова, по красивой шубке, которые дарятся же кому-то на этом свете, но, увы, не мне и не таким, как я.
Иногда скупость Феликса выключала во мне адвоката, и тогда нахлынувшая обида начинала хозяйничать в наших отношениях вместо меня. В такие моменты я не могла заниматься сексом, казалась себе жертвой, которую цинично используют для приятного проведения досуга, не уважая и не любя. Я начинала вести себя, как школьница, которой поставили трояк вместо заслуженной, по ее мнению, пятерки.
Феликс в подобных ситуациях настораживался, строго выражал недоумение, впрочем, никогда не позволяя мне высказаться по полной. Прося объяснений, он взглядом умолял ни в коем случае, ничего не объяснять. Видимо, он хорошо знал по прошлым отношениям с дамами, что именно их не устраивало в нем. Но, не видя возможности меняться, он попросту находил выход в поиске дамы, которая бы принимала его таким, какой он есть! Уверена, что он не считал себя жадным, а стало быть, не нуждался в отпущении этого греха. Просто он искал даму с избирательным зрением и способностью видеть его лучшие качества, не замечая остальные и не смея к ним прикасаться ни мыслью, ни, тем более, словом. Это должна быть женщина, обладающая зоркостью и слепотой любви. У меня был шанс стать ею. Но куда деть вскипающую обиду?
Однако, почуяв мою готовность к решительному бою, мой друг уходил в себя, и я физически начинала ощущать очередную пору своего грядущего одиночества. Это отрезвляло, как холодный душ: внутренний адвокат вновь приступал к работе и находил сотню оправданий Феликсу и обвинений себе. Ну, а сам герой романа, уловив мои колебания и близость к капитуляции, приглашал меня в еще более дорогой ресторан и заказывал нам обоим изысканные блюда. В ресторане он ублажал, прежде всего, себя самого, а дама... была частью его удовольствия, поэтому перепадало и ей. Но, в то же время, этим жестом он стремился сказать: «Дорогая! Разве скупец стал бы водить тебя по таким дорогим кабакам? О чем ты?»
Однако он был далеко не глуп, образован, добродушен, когда его не подвергали критике, и особенно, когда хвалили. Поэтому если я переставала дуться и внушала себе, что Феликс – куда более сложен и непостижим, чем мне кажется, а все мои попытки поставить ему примитивный диагноз жадюги – это моя глупость, то я бывала с ним вполне счастлива и беспечна.
Итак, за неделю до Нового года мне позвонила Светка и, как обычно, поинтересовалась, где я встречаю праздник. Не дожидаясь моего ответа и привыкнув, что я радостно принимаю приглашения скрасить свое одиночество в компании ее друзей, она пригласила меня к себе.
Светка была замужем всего год, и я видела ее мужа один раз в жизни – на их свадьбе. Он показался мне очень юным и восторженно примитивным. Но я решила, что вряд ли это – объективная оценка: человек на собственной свадьбе как только ни выглядит! Однако потом выяснилось, что он действительно на пять лет младше своей супруги. К тому же, блондины всегда выглядят моложаво. Светка же, несмотря на свое «светлое» имя, – жгучая брюнетка с черными огромными глазами и бровями, немногим скромнее, чем у Брежнева, смотрелась откровенно старше. Но было видно, что парень влюблен по уши, а ей уже – не до капризов, и... я порадовалась за свою подружку.
В действительности, Света была моей недавней знакомой. Впервые я увидела ее четыре года назад. Это был вечер знакомств для тех, кому за 30... Публика собралась настолько приличная, что даже как-то нереально. На лбу у всех – высшее образование, а то и ученые степени... Внешне – высший пилотаж! Одеты все, как на подбор, со вкусом и мерой, – короче, достойный материал для психологов-теоретиков. Вот где источник раздумий о диссертации на тему «Кто и почему остается один?!»
Народу было немало. Одна лишь неувязочка вышла: пришли только женщины, не считая трех парней откровенно алкоголического облика. Хотя вполне приличную рекламу давали и на радио, и в интернете, и в газетах.
Сначала смутились все: и гости, и организаторы. Кое-кто потребовал вернуть деньги за билеты и тут же их получил. Ну, действительно, что за дела! XXI век, Санкт-Петербург – не деревня какая-то! За что деньги берут? Вечер знакомств... Ну и где они, мужчины-то?
Но, как ни странно, большинство дам почему-то денег назад не требовали. То ли надеялись, что мужчины досмотрят какой-то там футбольный матч и вот-вот набегут, то ли обидно было, нарядившись и накрасившись, все это снимать и смывать, никому так и не показав. Вот и демонстрировали друг другу женщины свою красоту и обаяние.
А организаторы, не будь дураками, всех за столики рассадили по-быстрому, типа «Голубого огонька», кофе там, пирожные поставили, ну, и даже алкоголь можно было в баре купить, если кому угодно... Музыку включили, кто-то придумал смешные конкурсы пантомимы с изображением разных мужских характеров, и... стало здорово! От первых минут неловкости не осталось и следа. Женщины обменивались телефонами и адресами, договаривались о том, где нужно искать женихов, как лучше это делать и когда. Кто-то предлагал записаться в группы большого тенниса, дескать, там водятся настоящие мужчины. Кто-то уверял, что нужно срочно стать спортивными болельщицами и регулярно посещать стадионы. Предложения рождали обсуждения и веселый смех. Народ уже изрядно выпил и снял скованность. Образовался кружок из танцующих.
Одна девушка в очках спешила записать в свой блокнот советы о местах наиболее вероятных встреч с достойными кавалерами. Она встревожено оборачивалась, опасаясь пропустить жизненно важную информацию. Было так комично за ней наблюдать!
И тут я столкнулась взглядом со Светкой. Она курила длинную тонкую сигаретку и грустно улыбалась. Что-то в ней привлекло меня, я подсела поближе, заговорила...Так мы и познакомились. Трудно сказать, что именно в нас кликнуло, но мы мгновенно нашли общий язык и понимание. От Светы веяло доброжелательностью и женственной грустью. Кроме того, она так откровенно восхищалась моей красотой, что я просто не могла ее не полюбить. Я знала, что красива. С самого раннего детства мне этого говорили прохожие, воспитатели, учителя... Потом мужчины... Но если женщины говорили мне это ненавидящими взглядами везде, куда бы я ни приходила, то их мужья и кавалеры начинали выворачивать на меня головы, и всем становилось неловко. Я привыкла держать с некоторых пор фиги в карманах, по совету родных. Говорят, это помогает от сглаза. Да видно, меня уже до этого успели сглазить, оттого-то я и не могу устроить свою жизнь. В сглаз, конечно, можно и не верить, но он есть. Это точно: ведь это – не сказка, а энергия такая негативная. И никуда от этого не денешься.
Я, конечно, не такая жгучая брюнетка, как Света, но и не блондинка. Волосы у меня темно- каштановые, глаза голубые, кожа белая. Такие, вроде бы, шатенками называются. Как вообще саму себя описать можно? Хорошо опишешь, назовут нарциссом, а плохо, – пусть подруги стараются... Зачем себя обижать?!
В общем, Светка купила меня способностью восхищаться мной вслух. Я ей поверила и исполнилась благодарности, тем более что она замечала во мне и мои внутренние качества. Видимо, я не сочла это лестью именно потому, что и сама была о себе неплохого мнения. За эти четыре года мы виделись всего несколько раз, но много болтали по телефону и дорожили нашим знакомством.
Каждый Новый год она звала меня в гости в свою коммуналку на Литейном, где собирались ее неустроенные подружки, и мы, объединенные одиночеством и столь не похожие друг на друга женщины, поднимали бокалы под бой курантов, желая друг другу личного счастья в новом году. Каждая верила, что 31 декабря будущего года она уже сюда точно не попадет – в этот жалкий уголок неудачниц, на этот остров обделенных самым необходимым – любовью.
Но на следующий год я опять встречала здесь все те же лица и уже ненавидела себя, и гостей, и Светку, пригласившую меня ради угощения унизительной похлебкой общения для убогих.
На этот раз все изменилось. Я уже – не одна!
Я знала о том, что прежней коммуналки в жизни Светы больше нет, что она замужем и, наконец, что они с мужем купили квартиру.
Конечно, там будут все те же девицы, но я с волнением предвкушала свой приход с Феликсом, о котором никто пока не знал, даже Света.
– Светик! Я буду не одна, – произнесла я будничным голосом.
– Да ты что? Вот это – новость! Как я рада! Расскажи, кто он!
– Ты сама все увидишь. Что привезти с собой?
– Все есть. Ничего не нужно. Ну, купите бутылочку спиртного на свой вкус.
– Отлично!
Мы попрощались, и я представила себя в новом сиреневом вечернем платье до пола, в новых туфлях на высоких каблуках, танцующей медленный танец в объятьях Феликса, который удивительно хорошо двигался и с которым я, наконец-то, могла позволить себе каблуки любой высоты. Я мысленно напевала и кружилась в танце, обдумывая, что лучше надеть: жемчуг или цепочку с кулоном. А может, накинуть легкий серебряный шарф?
31 декабря пришлось работать и мне, и Феликсу. Я тружусь в библиотеке. С начальницей, Сталиной Георгиевной, – мы в отличных отношениях, так что она меня всегда выручает. Женщина пожилая, семейная, с множеством детей и внуков, она продолжала работать и успевала всем помогать дома и на службе. И хоть сама она – низенькая, полненькая, седая и вся – в мелких морщинках, как треснувшее от сильного удара лобовое стекло машины, но смогла сохранить живость натуры и любовь к молодежи: легко прощает всем нашим девицам и молодость, и красоту! Ну, и к ней, соответственно, отношение не как к пожилой и грозной начальнице. Ее искренне любят.
Я поделилась с ней тайной своего нового романа, и с тех пор она стала проявлять такую нежность и заботу в мой адрес, что я поняла: работу менять нельзя! Такого начальства больше не будет. Сталина отпустила меня пораньше, чтобы я успела навести марафет и чтобы мой роман, не дай бог, не был поставлен под риск, который моя начальница могла бы предвидеть и предотвратить.
– Идите домой и постарайтесь поспать пару часов, чтобы выглядеть свежей! Потом примите контрастный душ, закончив его ледяным обливанием! В тапочки вложите специальные стельки с кнопками! Ну, помните, я на прошлой неделе показывала, как можно самой изготовить такую стельку?
Так вот, не ленитесь, сделайте! Все гости будут клевать носом уже к часу ночи. А Вы после 30 минут хождения в таких тапках дома сможете всю ночь летать от избытка энергии. И, конечно, все это выразится не только в танце... Ну, Вы меня понимаете?
Не сдержавшись, я обняла начальницу, как родную тетку, которая, увы, ушла в мир иной два года назад, вслед за моими родителями. Сталина была даже внешне похожа на мою тетю, а тут еще идеи меня омолодить и подпитать энергетически! Ну, вылитая тетя Сима!
Я помчалась домой, но спать не тянуло. Ни лежать на гвоздях по-рахметовски, ни ходить на кнопках по-сталински мне в канун Нового года почему-то не захотелось, и я, приняв обычный теплый душ, пообещала себе начать новую жизнь с новыми методиками оздоровления с первого, нет, со второго января. А пока, стоя в халатике, я наводила марафет. Времени было достаточно, я расслабилась, включила музыку и еще раз представила себе бал у Светки дома... Наверное, жемчуг будет красивее смотреться в торжественную новогоднюю ночь... Хотя он лучше выглядит на черном фоне, и все-таки...
Когда пришел Феликс, я все еще докрашивала глаз.
– Может, пока я крашусь, ты спустишься с магазин за углом и купишь бутылку коньяка и шампанское?
– Ну, вот, не успел я войти в дом, как меня уже выгоняют. А я, между прочим, с подарком пришел.
Феликс торжественно вручил мне мои любимые духи, о которых я не раз восторженно отзывалась в его присутствии, и я поняла, что счастье – совсем рядом. Вот же, не поскупился! Так может, я вообще ошибалась в своих выводах?
Я подарила ему спортивную сумку, так как знала, что она ему нужна, и Феликс, как ребенок, закружил меня по комнате.
– Давай-ка ты скорей собирайся! Поедем к твоей Светке, а недалеко от ее дома найдем магазин. А то пока будем тут в очереди стоять, стемнеет. Вон как снег летит! Трудно будет ехать!
– Давай! – согласилась я и продолжила накладывать макияж. Феликс добродушно поглядывал на меня из-за журнала, который листал, и на душе у меня было необыкновенно радостно.
Опять раздался телефонный звонок. Взволнованный голос Светки вещал:
– Приветики! Я совсем забыла сказать тебе, чтобы ты не вздумала надевать каблуки. Я сейчас всех обзваниваю по этому поводу. Понимаешь, это же – не прежняя коммуналка! Квартира – новая, паркет только что постелили. Пол, как зеркало. Ну, ты сама понимаешь. Так что, пожалуйста, возьми какие-то тапочки с собой мягкие, только не на резиновой подошве, а то они следы оставляют. Ну, все, целую. Ой, чуть не забыла! Вы далековато от меня живете. Так что добро пожаловать ночевать. Но возьмите с собой подушки, одеяла, белье, ну, ты поняла, да? Все! У меня пирог в духовке может подгореть. Я пошла. Целую еще раз!
Я обреченно села на диван. Настроение было испорчено. Целый год мечтаешь найти повод надеть вечернее платье, туфли, – одним словом, выглядеть леди, и вот в последний момент тебя просят надеть тапочки. Соответственно, к тапочкам вечернее платье никак не подойдет. И вообще, тащить с собой подушки и одеяло, пусть даже не на метро, а на машине Феликса, о существовании которой, кстати говоря, Светка ничего не знает, – это уже, извините, – перебор!
Я тут же рассказала Феликсу о причинах испорченного настроения, и он начал меня утешать:
– Все равно ты будешь лучше всех. Ну, кто с тобой сравнится! А на призыв привезти подушки и одеяла обижаться не стоит: наверное, молодожены еще не обзавелись дополнительным комплектом постели для друзей... А хочешь, никуда не пойдем? Останемся дома!
На минуту задумавшись, я поняла, что мгновенно перестроиться мне не так уж легко, да и неловко отказываться от встречи за три часа до Нового года! Наверное, в подсознании мелькала жажда реванша – показать себя всем, кто привык видеть мое одиночество, в роли любимой! Я докрасила глаз, натянула брюки, надела веселую яркую блузку и, бросив в сумку недавно купленные розовые домашние тапочки, которыми испортить Светкин пол будет уж точно невозможно при всем желании, решила доиграть до конца: мы отправились в гости.
Машин было много: люди спешили к праздничным столам, боясь застрять в пробках, и все водители, не переставая, сигналили друг другу.
Легкий снежок создавал особенное настроение. Город дышал предвкушением чудес для детей и взрослых. Деды Морозы и Снегурочки то и дело мелькали в толпе. Все напоминало о бессмертной рязановской киноленте «Ирония судьбы», тем более, что в салоне машины звучала негромкая музыка из этого фильма.
Я уже немного успокоилась по поводу Светкиной выходки с тапками и подушками. Друг мой выглядел довольным и приветливым, и мое настроение опять поднялось. Мы оба беспричинно улыбались, а на каждом перекрестке, ожидая зеленого света, Феликс оставлял руль и норовил меня обнять. Мне было удивительно хорошо и даже показалось, впервые за многие годы, что жизнь моя удалась.
Почти у самого дома моей подружки был обнаружен винный магазин. Я осталась ждать в машине, а Феликс пошел разбираться со спиртным.
– Возьми коньяк и шампанское! Все-таки – Новый год! – напомнила я и, вытащив зеркальце и помаду, подкрасила губы.
И вот, наконец, мы попали в уютное тепло квартиры. Дальше все было так, как всегда происходит в гостях в подобных ситуациях: радостные визги и объятья у входной двери; дежурные вопросы, не требующие ответов; любопытные взгляды одиноких подруг хозяйки дома на вошедшего мужчину, который обязан быть (по определению) гораздо хуже, чем будущие, пока еще не встреченные, мужья и возлюбленные присутствовавших дам.
Я представила своего друга, сменила сапоги на тапочки, забежала в ванную и, поправив прическу, прошла в комнату. Стол был накрыт, гости украдкой поглядывали на аппетитные блюда и с нетерпением ждали приглашения начать застолье.
Феликса уже развлекала какая-то дама, видимо, новая Светкина знакомая. Она, очевидно, была из того сорта людей, которые любят азартные игры: был твоим – стал моим, или, иначе выражаясь, «жена – не стенка, можно подвинуть», тем более, что я еще – далеко не жена, что было, видимо, уже выяснено.
Заметив меня, Феля радостно улыбнулся, освещая комнату направленным в мою сторону влюбленным взглядом. Он дежурно кивнул собеседнице и довольно громко спросил у Светкиного мужа, где можно вымыть руки. Тот указал направление, и вскоре Феликс скрылся за дверьми ванной комнаты.
И тут Светка, взвизгнув, словно в этот миг может произойти непоправимое, закричала:
– Господи! Я совсем забыла предупредить вас всех, что бардовое полотенце в ванной – не для вытирания, а для украшения, ну, сами понимаете... Это – дорогое дизайнерское полотенце! Оно – для декорационных целей. Ну, как же я забыла об этом всех предупредить! Надеюсь, к нему никто пока еще не прикасался?
Народ застыл, но Светка, не на шутку испугавшись за судьбу полотенца и не обращая внимания на реакцию окружающих, продолжила акт спасения убранства своего жилища. Нервно подбоченившись, она визгливо приказала мужу:
– Вадик! Ну, что ты стоишь? Постучи в дверь и скажи ему про полотенце, ведь я же не могу ворваться к мужчине в ванную, тем более что она у нас совмещена с туалетом.
Вадим послушно метнулся вслед за гостем выполнять поручение супруги. Феликс, в свою очередь, пообещал не прикасаться к ценному полотенцу, и, видимо, вытер руки, похлопав себя по бокам брюк выходного костюма, так как, выйдя из ванной, он смущенно хихикал, а его брюки справа и слева были немного влажными.
– Феликс, там что, не было других полотенец? – с ужасом спросила я и добавила: – По-моему, там недавно висело еще одно.
– Ну почему же! – негромко ответил он, продолжая ухмыляться, – было еще какое-то. Но я не стал рисковать: а вдруг оно тоже представляет собой особую художественную ценность? Может, им вытирал руки или ноги сам прадед хозяйки дома, а то и великий император всея Руси?
Наконец наступил долгожданный момент: гостей позвали к столу. Когда все расселись, Феликс сказал мне на ухо:
– Что-то я не понял юмора: все дамы пришли в тапочках, причем, как одна, в розовых, а сама хозяйка – в туфлях на высоких каблуках и в вечернем платье... Это что, новый способ устранения возможных конкуренток по привлекательности?
Я внимательно оглядела присутствовавших и просто обомлела: как же я не заметила этого в самый первый момент? Видимо, я была сосредоточена на себе и Феликсе, громких приветствиях и объятьях, но тут, после реплики моего друга, мне открылась следующая картина: то ли повинуясь неведомой женской логике, то ли вкусу дизайнеров российских тапочек, то ли еще по какой-то причине, но все дамы принесли с собой именно розовые тапки. Уважив просьбу хозяйки пощадить новый паркет, гости, объединенные единым цветом и стилем обуви и ограниченные (в связи с этим) в выборе новогоднего наряда, смотрели на Светкин элегантный прикид и туфли на высоких шпильках с раздражением и упреком. Не замечая этого, Светка восторженно порхала по квартире в изумительном вязаном платье ярко лилового цвета... Оно облегало ее талию и бедра, а чуть выше колен начинался волнистый косой волан, достигавший щиколоток. На спине платье было овально вырезано и открывало недавно приобретенный его владелицей египетский загар.
То ли хозяйские каблуки обладали волшебными свойствами не оставлять следов на паркете, то ли царапать свой собственный паркет не так уж и обидно (особенно когда на кону – не просто праздник, но и, можно сказать, жизненный реванш с демонстрационным показом своей красоты и удачливости вчерашним подругам по невезухе), но Светка не осторожничала при ходьбе и вела себя как великодушная царица среди многочисленных слуг.
Еды было много, как, собственно, и выпивки. Так что после нескольких рюмок спиртного скованность Светкиных подруг и их старания незаметно разглядеть Феликса сменились попытками одних – понравиться ему, и других – выразить ему свое демонстративное равнодушие.
До этого момента мне не приходилось бывать в компаниях с моим другом. И я была приятно удивлена тем, как мой кавалер удачно балансирует между галантностью в общении с дамами и той самой дистанцией, которая не оставляет никому шансов взглянуть на спутницу мужчины с превосходством. Я продолжала открывать новые достоинства в Феликсе, и это было необыкновенно приятно.
Он держал меня за руку, заботился о содержимом моей тарелки, приглашал танцевать, произносил оригинальные тосты, – в общем, вел себя самым замечательным образом.
Я почувствовала, что начинаю влюбляться в него. Что-то задребезжало у меня внутри от предчувствия знакомого волнения и страха потери. Мой внутренний прокурор был тут же уволен без выходного пособия, а вот адвоката я поощрила дополнительной порцией оливье, после чего закрыла «аналитическую контору», полностью отдавшись чувствам.
Мы целовались на кухне, как восьмиклассники, которым больше негде целоваться. Мы не могли дождаться возвращения домой, чтобы остаться наедине. Смешно сказать, но несколько раз нас застукивали на кухне хозяева и гости, но нам было не оторваться друг от друга.
С трудом досидев до половины второго ночи, мы стали собираться. Попрощавшись со всеми и поблагодарив хозяев за гостеприимство, Феликс пошел разогревать машину, а я натягивала сапоги и шушукалась со Светкой, сокрушавшейся, что мы так рано уходим.
– Света, ну, нам еще ехать далеко. А ночевать мы любим дома. Не обижайся, ладно? Мы же можем встретиться в любое другое время!
– Конечно! – отвечала она и тут же, порывисто прижав меня к себе и чмокнув в щеку, произнесла:
– Ты – такая красивая! Ты даже сама не понимаешь, какая ты красавица! Глаз не оторвать! А вот Феликс твой...
Светка замолчала, не зная, как выразить несогласие с моим выбором, но, к счастью, ее кто-то отвлек вопросом о долгожданном чае, и она тут же забыла обо мне, помчавшись на кухню.
В лифте я старалась себя успокоить, но мне это плохо удавалось. Поделиться с Феликсом Светкиными гнусными намеками о том, что он, по ее мнению, не соответствует моей красоте, – значит и обидеть его, и продемонстрировать свою глупость, и навсегда сделать Светку его врагом. Хотя я уже не была уверена, захочу ли я сама ее когда-нибудь увидеть еще раз. Я никогда не замечала в ней такого жлобства. Или она так здорово маскировалась, а теперь, выскочив замуж и расслабившись, позволила себе стать собой? Или это я такая легковерная, что выдаю желаемое за действительное?
Сидя в машине, я молча негодовала. Феликс почувствовал мое напряжение и первым нарушил молчание:
– Слушай, а хорошо, что я не купил коньяк, а ограничился вином и шампанским! Хотел ведь взять коньяк, но в этом магазине – такие цены! Просто – жуть какая-то. А теперь-то я думаю, что и этого жаль! Ты извини, конечно, но твоя подруга – редкая дура. Это же надо – отмочить такое с полотенцем, не говоря уже о тапочках для гостей. Видимо, она всех пригласила только для того, чтобы похвастаться новой квартирой и мужем, и ей плевать на чувства остальных.
Я была полностью согласна с Фелей относительно Светкиной характеристики, но его реплика про коньяк разбудила во мне былой протест:
«Опять?» – с раздражением подумала я, и вновь наняла на работу прокурора. Феля же продолжал весело обсуждать гостей и хозяев дома, а когда заметил мою грусть, то истолковал ее по-своему:
– Ну, стоит ли, миленький мой, так расстраиваться! Включи «кнопку юмора»! Это же действительно смешно. А ну-ка, где у тебя эта самая кнопочка расположена? На шее или на спине?
Остановив машину на светофоре, Феля стал разыскивать «кнопку юмора» по всему моему телу и так увлекся, что прозевал зеленый свет. Он защекотал меня и рассмешил моего «сурового прокурора», так что я уже не могла продолжать злиться. Сзади гудели машины, а мы опять целовались, и Феля предложил перенести поиски веселой кнопки ко мне домой.
Едва мы вошли в квартиру, как обнаружили, что голодны. Это было немного странным: еды в гостях хватало, но мы с Фелей одновременно бросились к холодильнику, словно не ели целый год. Мы достали приготовленные мной салаты, разогрели горячее, приняли немного коньяка, обсудили чужое бескультурье, выросли в собственных глазах, и почувствовали, как нам хорошо вдвоем.
– Слушай! А надень свое длинное платье! Нет, ну, действительно! Ради меня надень, да и самой, наверное, хочется покрасоваться, так ведь?
Долго меня уговаривать не пришлось. Я с наслаждением преобразилась в светскую даму в соседней комнате, и, не забыв накинуть на плечи легкий серебряный шарфик, вышла навстречу Феликсу в новых туфлях на высоченных каблуках.
Феля замер от восторга и прекратил паясничать. Он тут же попытался овладеть мной, но платье требовало более добросовестного и длительного созерцания, и мне захотелось танцевать. Я включила веселую музыку, и мы стали беситься, как два идиота. Это был взрыв эмоций взрослых детей, которым, наконец-то, разрешили делать все, что угодно. Мы танцевали, хрюкали, изображая свинью-Светку, подражали походке пингвинов и уток (у кого из нас лучше получится пластика зверья), затем снова пили коньяк, искали друг друга с повязкой на глазах, устроили сеанс мужского и женского стриптиза, перешли к медленным танцам, завершившимся, конечно, в постели.
Утром я проснулась с ощущением необыкновенной радости и защищенности. Я прижалась к Феле, безмятежно сопевшему рядом, и поняла удивительную вещь, которая почему-то не доходила до меня раньше: счастье – это доверие. Нужно освободиться от постоянных проверок, тестов, испытаний на прочность, долговечность, бескорыстность, не думать о тысяче возможных пороков, а просто поверить во все самое доброе и лучшее, что таится в том человеке, который вот так сладко сопит рядом с тобой и может спрятать тебя от всего мира своим плечом. Надо просто верить и любить. А все эти археологические раскопки чужих недостатков и поиски совершенных людей – это слабость и глупость. Да и кто даст гарантию счастливого будущего? Кто просветит рентгеном чужую душу и выдаст вердикт?
Я с нежностью посмотрела на спящего Фелю и прошептала, как заклинание:
– Надо просто верить и любить.
«Как Новый год встретишь, так его и проведешь»... Я начинала новый год в объятьях мужчины. Он уже не был для меня чужим. И я не была для него незнакомкой. Нас связывало что-то неуловимо родное и многообещающее. Мысленно я прощалась с одиночеством, и мое занудливое начало, та самая пессимистка внутри меня, которой я давно обещала чудо любви, радовалась даже больше, чем я сама.
Наступил первый день нового года, и он же – день моего рождения. Я бесшумно спрыгнула с кровати и направилась в ванную.
– Не прикасайся к полотенцу! – закричал проснувшийся Феля, – не забудь, что оно может представлять собой историческую ценность... или бесценность!
Когда Феля брился, а я накрывала на стол, за дверью раздался требовательный кошачий крик. Мяукал соседский кот. Он царапал мою дверь и отчаянно просил еды. Обычно это означало очередной запой его хозяина. Я открыла холодильник, соображая, чем бы угостить Пирата, получившего такую кличку из-за нелегкой судьбы и набегов на соседей. Сметаны не осталось: я испекла накануне мой фирменный торт-сметанник с орехами. Бутылку из-под молока я только что выкинула в мусорное ведро.
«Бедный Пиратик! – виновато вздыхала я. – Это надо же такому случиться, чтобы после Нового года, да еще в день моего рождения мне нечем было угостить соседского кота! Рыбки бы! Или хотя бы мяса, но ничего подобного не осталось после вчерашнего ночного застолья».
Как назло, в этом году я решила много не готовить: во-первых, я знала, что Светка кормит на убой, а во-вторых, к черту кулинарию, если важнее всего в этот вечер стать неотразимой для своего мужчины! К тому же, Феликс намекнул, что пригласит меня вечером в ресторан отметить наступивший год и день моего рождения.
Однако кот орал весьма требовательно, без всякого снисхождения к моим обстоятельствам. Я провела повторную ревизию содержимого холодильника, но, кроме яблок, апельсинов, соленых огурцов, овощного рагу, оливье и торта, ничего обнаружить не смогла. Оливье было больше всего: я всегда готовила этот салат с запасом, так как он был моим антидепрессантом: как бы горько на душе ни бывало, а после этого блюда мне всегда становилось легче.
Недолго думая, я положила в миску, специально предназначенную для голодных набегов соседского кота, большую ложку моего любимого салата, полагая, что от такой закуски не сможет отказаться ни один кот нашей страны. Когда я вынесла миску на лестницу и поставила ее перед кричавшим от голода Пиратом, тот посмотрел на меня с невыразимым презрением и... отвернулся. Уж как я ни уговаривала его, как ни причмокивала и не придвигала миску к его носу, кот больше так и не посмотрел ни на меня, ни на мое угощение. Обиделся!
Делать было нечего, я оставила миску и вернулась в квартиру.
«Нужно сегодня же купить продукты, а заодно что-то кошачье» – подумала я, и сосредоточилась на себе и своих проблемах.
После завтрака из овощного рагу с грибами и черного кофе с тортом в дверь позвонила мамина приятельница и соседка по дому, Клавдия Евгеньевна.
Когда-то они с мамой вместе работали в школе, и вот, мамы уже нет на свете, а Клавдия – давно на пенсии. Но каждый год первого января она приходит поздравить меня с днем рождения и неизменно приносит в подарок прекрасный букет моих любимых цветов – белых роз.
– Милая моя девочка! – ласково произнесла пожилая женщина, прослезившись, – я так любила твою маму, что сейчас, когда ее нет с нами, мне хочется поздравить тебя с днем рождения сразу от нас двоих, от нее и от меня. Я отлично помню, что это – твои самые любимые цветы на свете, и мне приятно, что я могу их тебе подарить. Будь здорова и счастлива!
И тут она заметила мужчину, стоявшего почти вплотную к ней за ее спиной, и пытавшегося обойти ее в узком коридоре, чтобы поздороваться. Клавдия смутилась и даже попыталась уйти, но я ее, конечно, не отпустила. Представив Феликса гостье и поставив цветы в вазу, я помчалась на кухню заваривать чай! Феликс же, хлопнув себя по лбу, воскликнул:
– Черт! Накладочка вышла... Я сейчас вернусь...
Он умчался, и я поняла, что он хочет купить мне цветы ко дню рождения, о котором попросту забыл в суете новогодних событий.
Я успела напоить гостью чаем, похвастаться своим умением печь (мой сметанник, в очередной раз, произвел нужное впечатление), обсудить мужчин в целом, а также немного рассказать конкретно о Феликсе, а он все не возвращался. Я начала волноваться и решила позвонить ему на мобильник.
– Все в порядке! – успокоил он, – я скоро буду.
Я еще раз разлила чай, и вдруг лежавший на столе мобильник разразился звонком. Сколько я ни кричала «АЛЕ-АЛЕ!», никто не отвечал, но я отчетливо слышала голос Феликса. Наконец до меня дошло, что он случайно нажал в кармане куртки на мой номер телефона, закодированный цифрой, или же попросту мой звонок автоматически вернулся мне. Такое уже случалось не раз до этого, и я хотела было отключить связь, но неожиданно услышала возмущенный голос своего друга:
– Женщина, я уже объездил семь цветочных магазинов. Я отлично знаю, сколько стоят белые розы. Я искал лучшую цену, а то, что вы мне предлагаете, это – еще дороже, чем в самом первом магазине, с которого я начал. Вы заинтересованы продать цветы или нет? Я не стану покупать розы за такие сумасшедшие деньги! Не стану, и все! Ах, вы не можете снижать, так как вы – не хозяйка магазина? И что мне делать? Я уже бензина больше растратил, чем все ваши цветы, вместе взятые, стоят! Короче, заверните мне белые гвоздики, да ленточкой перевяжите...
В конце концов, какая разница! Они тоже отлично смотрятся... А эта ленточка, простите, входит в стоимость цветов?
Клавдия Евгеньевна заторопилась домой, сделав вид, что ничего не случилось. Хотя Феликс так орал, что она просто не могла не услышать его. Но природный такт не позволил ей в этом признаться или начать обсуждение. Однако у самых дверей она все-таки не сдержалась и, обняв меня, произнесла:
– Милая моя девочка! Как тебе непросто! И вообще, как трудна жизнь в молодости, когда все возможно, но мало что реально! Знаешь, что мне порой приходит в голову, когда я вспоминаю свою юность и свой максимализм в облаке романтики: когда нет фотокамер и вокруг – ни души, то и принцы иногда ковыряют в носу и портят воздух. Изменить этого нельзя, но тот, кто сможет великодушно обходить досадные моменты и абстрагироваться от них, имеет шанс стать принцессой. Всем прочим остается погоня за совершенством, что, как правило, заканчивается одиночеством.
***
Я стояла у окна, смотрела на детей, игравших во дворе в снежки, и думала о том, как бы и мне хотелось родить ребенка...
Вспомнилась мама... И совсем непонятно почему родилось нелепое желание позвонить Светке, против которой я совсем недавно духовно объединилась с Феликсом, но о которой в эту минуту думала с нежностью, несмотря ни на что. Вот ведь, и Фелю моего она не оценила, и тапочки для конкуренток придумала, и это полотенце, и все остальное... А все равно, разлюбить эту дуру – уже требует от меня особых сил.
Но я, конечно, прогнала порыв звонить Светке: зачем радовать подруг своими неудачами, если можно дружить удачами? Лучше попробовать уговорить себя, что это и есть счастье...
Счастье без фотокамер, в розовых тапочках, без каблуков, с подсчетом трат на бензин и на цветы для любимой, но и с искренними объятиями и теплым дыханием на соседней подушке...
«Не вздумай его бросить! Полюби гвоздики, мать твою! Сделай так, чтобы телефон не звонил обратно!» – кричали во мне усталость и страх вечного одиночества.
«Но как наклонить мечту и сделать ее ниже ростом?! Это же – предательство себя!» – возмущался чудом сохранившийся во мне осколок идеалиста-романтика.
«А куда деть чувства?» – нервно пульсировала новорожденная неокрепшая влюбленность.
Через несколько минут пришел Феликс с букетом гвоздик и торжественно поздравил меня с днем рождения. Он нежно поцеловал меня в щеку, обдав свежестью январского мороза и каким-то особым мужским запахом, без которого я уже не могла обойтись.
Глубоко вздохнув, я мысленно произнесла, как заклинание: «Гвоздики – мои самые любимые цветы».
Феля снял куртку и, весело подмигнув, поинтересовался:
– А для меня оливье не найдется? А то там, за нашей дверью, кое-кто с аппетитом уплетает, похоже, именно мою порцию.
Я вышла из квартиры и застыла от изумления: гордый Пират вылизывал миску из-под оливье. Присев рядом с ним на корточки, я погладила его по спине и прошептала, сглатывая слезы:
– Милый мой, как я тебя понимаю!
Галина Пичура
