КОНТУР

Пассажиров только что совершившего посадку самолета проводили в огражденную часть огромного, неярко освещенного зала. Их попросили сдать паспорта и подождать, пока будут готовы новые документы. Вновь прибывшие рассадили притихших детишек, сложили чемоданы и сумки и принялись искать родных и знакомых среди стоящей в отдалении толпе встречающих.

В свою очередь те занимались тем же. Приветственно махали руками, посылали воздушные поцелуи, знаками пытались обменяться не терпящей промедления информацией. Среди прибывших лишь она, Фаня, не проявляла видимого интереса к встречающим. Ее должен быть поджидать незнакомый мужчина. Она знала его имя, знала, что он - муж ее школьной подруги, и ничего более...
Когда первые ожидающие получили свои паспорта с вложенными в них «белыми карточками», тонкий ручеек людей с пожитками устремился в сторону встречающих, она, Фаня, вынула заранее приготовленную салфетку и прикрепила ее у себя на груди.  «Я - Фаня, « -  было написано на ней.
 Спустя считанные минуты зал прибытия опустел. Она с нарастающей тревогой осматривалась кругом. Никого. Лишь у большого окна,  через которое вливались отблески цветных реклам, сидел мужчина  в спортивной куртке.  Он листал газету, время от времени поглядывая на одиноко стоящую девушку. Потом не спеша  сложил десятки расползавшихся газетных листов, подошел к ней.
- Молодец, не паникуешь. Из тебя выйдет толк, - заговорил он на английском. - Я Юджин, твоя подруга Аня - моя жена. Почему не подошел сразу? - Так забавней. Меня интересует поведение людей в экстраординарных обстоятельствах. Пошли.
-  Вы психолог?
 - Уже сказал. Я Юджин, муж твоей подруги Ани.
Он подхватил ее чемодан и зашагал к выходу. К ее удивлению,  он фантастически быстро нашел свою машину среди тысяч других, как одеялом накрытых наступившей темнотой. Ехали они очень долго. Молча. Юджин ни о чем не спрашивал. Ничего не рассказывал. Позже она узнала особенности характера этого непростого человека, пропускающего мимо ушей ненужную ему информацию и не обращающего внимание на неинтересных ему людей, но дотошно выяснявшего все, что оказывалось достойным  его внимания. Ехали молча, и Фаня была этим довольна. Она смотрела по сторонам, не очень веря, что это все не во сне, не в кино, что она в Америке.

Машина, пройдя многие километры малоэтажных особняков, неслась мимо жилого массива. По обеим сторонам дорогу окружали громады домов. На подоконниках сотен  и сотен окон светились меноры. Сегодня евреи отмечали второй день своего праздника. А в день, когда зажигали третью свечу, много лет назад родился ее отец. Каждый год в этот день, так же как в первый день пасхи, он собирал у себя двоюродных братьев и сестер, тетушек. Они называли его хранителем семейного очага. Он и был им. Когда семь лет назад его не стало, не стало большой семьи... Она расползлась медленно, но безвозвратно, лишившись своего объединяющего стержня. Тогда ей было почти одиннадцать. Конечно, она отца отлично помнит. Он ее любил и баловал. Всячески поощрял успехи в учебе. Старался серьезно, по-взрослому разъяснять ее, порою непростые, вопросы. Отец работал в каком-то институте, занимался изучением мозга и, чем больше погружался в тайны его функционирования и устройства, тем дальше отходил от официального атеизма. Но это она понимает сейчас. Тогда же на ее детские, такие неизбежные в ее возрасте вопросы: откуда я, откуда все, откуда Б-г, что же это такое - природа? - он в разные годы отвечал по-разному. И дело было не только в том, что старше становилась она, его единственная дочь. Мудрее становился он. Папа мечтал, чтобы его дочь стала врачом. Его дочь им станет. Для этого она и приехала. Для этого и сидит в машине этого нелюбезного человека, едет к подруге, которую еле помнит, и совсем не представляет, что ее ожидает уже завтра...
В большом, красивом доме, на втором этаже ей отвели спальную комнату с ванной, дали двадцать минут, чтобы привести себя в порядок, и усадили за ужин в большой гостиной. Хозяева к еде не притронулись, после семи вечера они ни-ни. Пили сок и с ужасом смотрели, как она с аппетитом уплетает приготовленные деликатесы.  Когда ужин был окончен, Юджин, посмотрев на часы, сказал, что до сна еще минут сорок, и он хотел бы задать гостье несколько вопросов, важных ему, чтобы - как он сказал - определиться.
- Итак, ты - беженка? - Она утвердительно махнула годовой. - Могу я спросить, что конкретно побудило тебя уехать из Ленинграда?
- Хочу быть врачом. Там это невозможно. Директор института заявил, что в задачу медицинских институтов Советского Союза не входит подготовка кадров для Израиля...
- Он сказал это тебе лично?
- Зачем? Все проще: два года подряд мне не ставили высокой оценки по биологии.
-  Ты плохо ее знаешь?
- Знаю отлично.
- И это все?
- Не совсем. Может быть, я сделала бы еще одну попытку поступить в институт, если бы хоть кто-нибудь сказал мне: одумайся, не уезжай, что ты творишь, здесь твоя родина.
- И кто должен был это сделать?
- Я ходила за справками по учреждениям. Никто не был заинтересован, чтобы  я оставалась в России.
- Ты уверены, что от твоего появления в Нью Йорке американцы будут в неподдельном восторге?
- Важно, чтобы никто не пожалел об этом.
Адвокат улыбнулся. только что он нашел  очень верное слово, определяющее, так ему казалось, происходящее: евреев из России элементарно выдавливают. вытесняют намеренно и целенаправленно.
- Твоего отца тоже выдавливали?
- Его убили.
- ?
И она рассказала невероятную историю. Много лет назад о ней знали многие. Отец в свое время защитил кандидатскую диссертацию. Это не было легко. Он работал в трудно поддающейся изучению области и сделал несколько интересных наблюдений. Его пригласили в академический институт . Десять лет он там трудился. Достиг впечатляющих результатов. Собрал богатейший материал, которого - так утверждали специалисты -  с лихвой хватит на две докторские. Он подготовил к защите одну. Ее утвердили на всех предварительных просмотрах и защитах. Именитые оппоненты дали вполне положительные отзывы. Коллеги и руководство, члены Ученого Совета загодя поздравляли его с несомненным успехом. В лучшем ресторане заказали банкет . Доклад прошел без сучка и задоринки. На немногочисленные вопросы были даны исчерпывающие ответы. Когда члены Ученого Совета удалились для голосования, все понимали: за закрытыми дверями соседнего помещения идет чисто формальный акт тайного голосования, в урну опускают бюллетени, по старинке их называют «шары». Белый шар - «за», достоин. Черный - наоборот. Из протокола, зачитанного секретарем, следовало невероятное: за присвоение ученой степени доктора биологических наук Исааку Яковлевичу Слободкину было подано лишь пять  белых шаров. Остальные восемнадцать были черные.
- Какой ужас! Отец скончался прямо на заседании? Инфаркт? - спросила подруга детства.
-Как же так? Все обещали поддержку. В Штатах такого не бывает. Я удивлен коварству членов Ученого Совета, - задумчиво произнес Юджин.
- Повод удивляться у вас еще будет. Папа скончался несколькими днями позже. Тогда же, как это принято по ритуалу, он поблагодарил членов Ученого Совета за проделанную работу и пригласил в ресторан на банкет. И что вы думаете...
- Никто не пришел?
- Почему же никто, пятеро голосовали «за», они и пришли.
- Ошибаетесь. Приглашение приняли все. И все 23 члена Ученого Совета пришли на банкет. Отделить чистых от нечистых, честных от мерзавцев не удалось. Они на это и рассчитывали. Отец очень страдал. У него это был второй инфаркт. На этот раз обширный.
- Интересный прецедент, - вставая и не выражая своего отношения к существу рассказа, сказал Юджин. Пожелав спокойной ночи, он ушел.
- Мы рано встаем, - вслед ему объяснила  подруга. И спросила Фаню о ее планах и о том, сколько у нее денег.
- Завтра буду искать работу. Денег практически нет. Хочу учиться.
- Продукты в холодильнике. Бери без стеснения. Входные двери мы не закрываем: в этом районе живут честные люди. Иди к себе. Я зайду.
Поднимаясь по лестнице в отведенную ей комнату, Фаня ругала себя, зачем разоткровенничалась, не следовало рассказывать  об отце. Только расстроилась... Эти ощущения закрепил недолгий разговор с подругой по первым классам - к счастью, английской - школы. Общих знакомых практически не было. Теплота не возникла. Ей рекомендовалось не терять времени, устроиться на любую работу. Оглядеться. Заработать. По примеру хозяйки дома выучиться на программиста.

Устраиваться действительно было необходимо, и с самого утра она стала изучать страницы газеты, заполненные приглашениями на работу. Что нужно для начала? Где-то жить, что-то есть, как-то совершенствовать язык.
Десяток объявлений приглашал на работу по уходу за пожилыми и за больными людьми с проживанием. Она позвонила по первому попавшемуся на глаза номеру. Ее спросили, сколько ей лет, откуда и когда она приехала. Потом спросили, где она сейчас находится, много ли у нее чемоданов. Сказали, что все ОК и что через сорок минут за ней придет машина.
И вот, держа на коленках чемодан, она сидит на заднем сидении быстро идущего автомобиля, удивляется мастерству, с каким его ведет сразу понравившаяся, удивительная женщина, за считанные минуты сумевшая рассказать ей основные события всех пяти десятков лет своей жизни. Сообщившая, что всегда мечтала о дочке, но Б-г наградил ее сыном. Что пару лет назад потеряла отца и теперь взяла к себе маму, за которой Фане и нужно будет присматривать. Именно присматривать. Она, слава Б-гу, на ногах. Характер у мамы хороший. Она не совсем забыла русский. И вообще, все будет отлично. Сама же Женя, а ее следует звать именно так, работает на высокой позиции в большой фирме. С  мужем рассталась давно. А вот с последним бойфрендом недавно. Решила отдохнуть.
- А мне у вас понравится?
 - Наверняка!
- Когда должна приступать к работе?
- Ты уже работаешь.
- Как зовут Вашу маму?
- Называй ее Переле, в детстве ее называли так.
Женя провела Фаню по всем помещениям. Показала отведенную ей спальню, закрытую дверь комнаты, в которой еще спала Переле. Спросила, не ожидая отрицательно ответа: нравится?
Потом они вдвоем помогли Переле одеться, принять душ, накормили овсяной кашей. Эта, впавшая в детство, аккуратная старушка на появление Фани отреагировала своеобразно: она ее сразу приняла, ее рукой погладила себя по голове и почему-то стала называть мамой. Позавтракав и спросив, не возражает ли «мама», Переле занялась своими куклами, пластмассовыми зверьками. По словам дочери, он с увлечением занимается этим все время, свободное от сна и еды. Спит много. Ест мало. От прошлого сохранила привычку следить за своей внешностью: укладывать волосы, красить губы и ногти, часто менять наряды.

День, заполненный знакомством с непростым домашним хозяйством, незнакомыми механизмами, прошел на удивление быстро. Укладываясь спать, она думала, что ей чертовски повезло, что и в Америке живут отличные люди. С нежностью думала о выжившей из ума, невредной старушке Переле, которая сразу потянулась к ней, а во время обеда и во время легкого ужина желала, чтобы ей помогала и за ней ухаживала не родная дочь, а она, «мама-Фаня».
Постучав, в комнату вошла Женя и уселась в ногах. Без вступления, как бы продолжая прерванный разговор, сказала, что Фаня с честью выдержала испытательный срок, что впредь просит считать себя членом семьи, что она никакой не хоум аттендант, а домоуправитель. Что сама Женя с утра до ночи находится на работе, ее сегодняшнее отсутствие в компании стоит ей сотни долларов, что завтра чуть свет она на полторы-две недели по делам улетает в Японию.
Фаня откровенно призналась, что ей страшно, на что Женя сказала, что страшиться следует совсем другого. Дело в том, что раз-два в месяц из университета на субботу и воскресенье приезжает сын - Натик. Он отличный парень. Нежный и красивый. Страшный сердцеед, не привыкший к тому, что девчонки не шли навстречу его желаниям. Она понимает, что это никуда не годится, но что делать, если в Америке , грех не грех, и в школе ученикам раздают презервативы. Ученики же пользуются ими не только для того, чтобы надувать шарики. У Натика отличная невеста - дочка очень состоятельных родителей. Но пока потенциальная невеста, по слухам, имеет бойфренда, а ее Натик прыгает молодым козликом, Женя считает необходимым предупредить Фаню: ей не следует давать Натику повод распускать руки и рассчитывать на ее податливость. Фаня ответила, что беспокоиться за нее нет оснований. Она девушка строгая. Женя недоверчиво переспросила: «Девушка?» и получила неожиданный ответ: «А в Америке так не бывает?..» Потом она поинтересовалась, почему в доме не зажигают менору, как это делают все евреи. Ей с подкупающей наивностью сообщили, что, во-первых, менора, конечно же, в доме имеется, но куда-то затерялась, возможно, она в гараже, а во-вторых, не все в этой стране верят в Б-га.
- А Вы?
- Не знаю, - сказала Женя.
Когда утром домоуправительница  вышла из спальной комнаты, хозяйка  дома уже уехала. Днем в гареже Феня без труда обнаружила менору, чем-то похожую на тяжелую, медную, старинной работы, ее зажигали дома и когда был жив отец, и все годы после его ухода. Она ее вычистила, а вечером, к восторгу Переле, три зажженные свечи сделали гостиную и наряднее, и теплее.
Они рассматривали журналы, когда в комнату вошел Натик, и свет свечей чуть померк. Так бывает, когда в помещении зажигают новый источник света. Натик был рыжий-рыжий. Этакий солнечный, высокий, широкоплечий, глазастый, очень приятный. Он нежно поцеловал бабушку, спросил у Фани, кто она. Сообщил, что ему очень приятно, и что он впервые в жизни говорит с российской леди да еще при свечах. Думает, это неспроста. Зачем-то спросил, водит ли она машину. И, попрощавшись, исчез.

Вернувшись из командировки, Женя застала дома полный порядок.
Переле, прибранная и ухоженная, хвостиком ходила следом за Фаней. Когда та занималась уборкой, она устраивалась в кресле и молча наблюдала за ней. Когда Фаня садилась перекусить, усаживалась напротив и провожала глазами каждую ложку подносимую ко рту. Называла ее по-прежнему «мамой» и отдавала явное предпочтение перед дочкой, всегда занятой и спешащей. Женя не могла нарадоваться. Она помогла Фане получить удостоверение личности, открыла на ее имя счет в банке и каждый месяц переводила на него полторы тысячи долларов. Фаня считала, что она на глазах богатеет... Одно настораживало Женю: Натик, который не баловал ни мать, ни потенциальную невесту особым вниманием и появлялся дома в лучшем случае дважды в месяц, стал бывать каждый уикенд. Ему нравилась роль этакого многоопытного покровителя. Он объяснял Фане возможные варианты осуществления ее мечты, растолковывал непростую систему получения от правительства денег в долг на учебу. Обосновывал неожиданно огромный срок, который необходим для получения права самостоятельно оказывать врачебную помощь. Рассказывал о привольной жизни в студенческих городках. А по воскресеньям обучал Фаню вождению автомобиля. Все это Женю настораживало. Конечно, она желает сыну добра. И именно поэтому хочет, чтобы он быстрее привел к благополучному завершению свои затянувшиеся отношения с потенциальной невестой, единственной дочерью весьма уважаемых и весьма состоятельных родителей. Уж кто-кто, а она, Женя, знает, как это непросто в Америке завоевать место под солнцем. Как это трудно, начинать с нуля и воспитывать сына. Ошибаются те, кто думают, что здесь еврейские матери меньше, чем в других местах, пекутся о благополучии своих чад. Кто, если не они, должны  своим, рано познающим девчонок,  юнцам, к кому из этих кривляк следует присматриваться. До того, как сыновья окончат учебу и покинут родительский дом, именно они должны внушить им, что цент бережет доллар, а деньги всегда идут к деньгам. Конечно, хорошо, что у Натика есть свой дом, оставленный дедом. Дом этот они сдают и ежемесячно получают неплохие деньги. Хорошо, что у него новая, дорогая машина. Все это говорит об одном: будущая невестка должна внести свой пай в их хозяйство. Это будет справедливо... И еще ей не нравилось, что Натик учит Фаню водить машину на своем новом автомобиле. Это неразумно: мало ли что. Она предлагала свою. Но уже привыкший к шику сын поступает по-своему. Вот и сейчас ребята - она впервые про себя назвала их так, соединив вместе - укатили, не сказав, когда будут. Ребята!? А если сын увлечется Фаней? Сегодня она непременно с ним поговорит. В этой стране, где принято заключать брачные контракты, желательно, чтобы вклад в общее хозяйство был равным. Будущие муж и жена должны не только любить, они должны хотя бы примерно соответствовать один другому.
А  «ребята»   в это время катили по живописной дороге мимо ухоженных и не очень ухоженных фермерских хозяйств. Из приемника звучала  малознакомая Фане музыка.  Натик называл бесчисленных исполнителей и группы. Он подпевал, выстукивал ритм, иногда отрывал руку от баранки руля и дирижировал, а в какой-то момент, как бы невзначай, положил руку на ее колено. Она замерла от неожиданности, вздрогнула.
- Ты что? - он по-своему истолковал непрекращающуюся дрожь, непроизвольно пробегающую по ее телу.
- Немедленно убери свою грязную руку.
 Натик понял ее буквально. Поднеся к глазам руку, разглядывал он свою очень белую как у всех рыжих людей, кожу.
- Она совершенно чистая, - сказал он серьезно, даже слегка обидевшись. «Он недотепа или придуривается», - подумала Фаня и стала объяснять, что лапать можно тех, кто этого хочет.
- Ты не хочешь? А почему дрожишь?
На этот вопрос Фаня не могла ответить даже себе. На себя она и рассердилась. Сказала зло:
- Поехали домой.
Они возвращались новой дорогой. Натик оправдывался:  он не хотел ее обидеть. Как же можно, к примеру, танцевать, не прижимая к себе девушку? Когда проезжали большую асфальтированную площадку, спросил:
- Заедем? У тебя плохо получается припарковка.
- Только домой! - Ей было жалко себя. неужели придется оставить дом, к которому за эти месяцы привыкла. Ее предупреждали. Но ее тянуло к этому рыжему парню. Ей нравилось, как он напевает, как и что говорит. Как нежно опекает Переле. Все рабочие дни прошедших месяцев она ждала его появления дома. И он появлялся. И в доме, да не только в доме, становилось не то, что светлее, мир становился червонно-золотым: на все падало отражение от копны его рыжих волос.
Они ехали молча. У въезда в гараж от волнения, негодования, жалости она не смогла сразу отстегнуть ремень безопасности. Он отстранил ее руку и, слегка наклонясь к ней и перебрасывая ремень, губами коснулся ее шеи. Пощечина последовала незамедлительно.
- А вот так бывает только в Голливуде, - беззлобно сказал Натик, и Фаня часто вспоминала эти слова, но это было позже.

Войдя в гостиную, она хотела пройти к себе, но ее остановила Женя.
Она сказала, что Фане необходимо связаться по телефону по оставленному номеру. Звонил незнакомый мужчина, просил сделать это безотлагательно.
- Вас зовут Фаня? Фамилия Вашего отца Слободкин? Помните ли имя бабушки со стороны отца? Не помните. А имя дедушки? Конечно, если Яковлевич - отчество отца, деда звали Янкель. А где они жили до Петрограда? Городок Огре в Латвии. Так вот, дорогая Фанечка, Вам следует отрегулировать отношения с работодателем. Мы крадем Вас на три-четыре дня. Завтра утром, около семи, за Вами заедут и доставят на аэровокзал. В Сан Франциско встретят. Дело в том, что в Калифорнии собираемся все мы. Кто мы? - Слободкины. Проезд будет оплачен. Вам не следует беспокоиться. До встречи, родственница!
Фаня, оглушенная услышанным, сидела у телефонного столика. Она слышала, как Женя спросила у вошедшего Натика, не голоден ли. Тот ответил, что сыт, и еще сказал, что уходит и будет поздно. Когда «рыжик» ушел, Фаня передала Жене содержание телефонного разговора. Что делать? Как ей показалось, а может, и не только показалось, Женя с облегчением, не задумываясь, сказала: « Надо лететь, коли зовут. «  И добавила, что для Переле все пройдет безболезненно: уикенд длинный, сегодня только суббота. Завтра она договорится, и за ней пару дней присмотрят. А там будет видно. «В понедельник обязательно позвони», - сказала она вслед уходящей Фане. Но не успела она собраться с мыслями, решить, что следует надеть, что взять с собой, как увидела входящую к ней Женю.
- Фанечка, - сказала она.- Я к тебе привыкла. Ты стала для нас своим человеком. Именно поэтому считаю нужным повторить, о чем говорила в день твоего появления: не давай Натику никаких надежд. Я не хочу выглядеть матерью, которая ввела сюда женщину, платит ей деньги и за то, чтобы сын получал удовольствие, не выходя из дома. Сегодня я поговорю с Натаном... Надеюсь, ты меня поняла. Иначе... - Она не сказала, что иначе, предоставив Фане самой домысливать немногие возможные варианты. Именно в этот момент Фане стало ясно - этот рыжий здоровяк ей бесконечно дорог. И еще, что к ней пришла любовь. В этом не было ничего странного. Просто это было неожиданно и еще больше запутывало ситуацию, в которой она оказалась.

Ночью она проснулась от легкого постукивания. Тихо, но настойчиво в дверь стучал Натик.
- Что ты хочешь? - спросила она почему-то театральным шепотом.
- Говорить с тобой.
- О чем?
- О том, что люблю, и еще о том, что ты нужна мне немедленно.
- Ты выпил?
- Да. Откуда ты знаешь? - Он еще долго скреб закрытую дверь. А она не знала, что будет лучше: если Женя услышит и выйдет посмотреть на источник ночного шума или если она не проснется.
Без четверти семь к дому подкатила машина. Начинающая привыкать к неожиданностям Фаня почти не удивилась, увидев за рулем Юджина. За многие месяцы, проведенные в Америке, она лишь единожды звонила школьной подруге. Претензий к ней у нее не было, но и общаться с ней не хотелось.
- Мне поручили доставить тебя в аэропорт и помочь получить заказанный билет, - вместо приветствия сказал он. Ехали долго, почти час. Юджин, цедя слова, рассказывал ей о Слободкиных, интересы некоторых из них он представлял в Нью Йорке. Оказывается, что это очень большая и очень небедная семья. В Америке они давно. Некоторые заняты гостиничным бизнесом, другие содержат казино, картинные галереи, большие магазины. Все играют на бирже. Успешно играют. С умом. Деньгами не разбрасываются. Но подчас тратят их на забавные вещи. По их распоряжению он, Юджин, связывался с юристами в Риге, там собирали материалы о происхождении и истории их фамилии. ее, Фаню, кто-то из Слободкиных обнаружил в интернете. Конечно, ей повезло. Но обольщаться не следует. С ней познакомятся, покатают по Сан-Франциско, дадут кучу советов. Не больше. Юджин говорил обо всем этом без эмоций, никого не хваля и не осуждая. А при подъезде к аэровокзалу заговорил совершенно о другом, демонстрируя цепкую память о том, что показалось ему когда-то интересным.

- Ты рассказывала, что отец набрал материалов на две диссертации. Не защитил ни одной. Материалы пропали?
- Отнюдь. Их разбавили пожиже и, как рассказывали друзья отца, три товарища, три руководящих товарища воспользовались ими.
- Так бывает?
Фаня не ответила.
В воздухе, смотря с огромной высоты на прямоугольники земляных наделов фермерских хозяйств, она представила себе, что будет, когда утром Натик узнает, что ее нет, уехала. Женя, конечно, будет проводить с ним воспитательную работу, направлять к богатенькой невесте. А «рыжик» пошлет ее подальше. Нет, не пошлет, он хороший сын. Но к невесте не пойдет. Это точно. И еще она представляла себе, как Переле в поисках ее  «мамы Фани» ходит по комнатам.
Когда колеса самолета коснулись земли и в окнах замелькали аэродромные постройки, она , отстегнув ремень, достала из сумочки салфетку и пристегнула ее на грудь. «Я Фаня» было написано на салфетке.
Ее привезли в огромную гостиницу на берегу залива. Лифт поднял на очень.......показался дворцовым покоем. Растерянная, стояла она у порога, боясь ступить на наборный паркет. Бездумно сказала сопровождающему:
- Мне здесь жить нельзя. Это должно стоить безумных денег.
- Гостиница принадлежит вашей бабушке. Вам не следует беспокоиться.

Два часа ей дали отдохнуть, затем посадили в машину, объяснив, что бабушка ждет. Старушка с покрашенными пепельными волосами, ухоженная и благоухающая, поднялась навстречу. Не доходя трех шагов до Фани, она остановилась и подняла руку на уровень груди, как бы говоря - не подходи. Так они и стояли друг против друга. Стояли и удивлялись. Старушка, ее звали Лиза, - тому, как походила молодая девушка на ее ушедшую много-много лет назад мать, запечатленную на фотографиях. Фаня удивлялась поразительному сходству стоящей перед ней Лизы с впавшей в детство Переле.

- Иди ближе, внучка, я хочу тебя обнять.- Потом они сели на диван, и Фаня услышала историю большой и дружной еврейской семьи, испокон веков жившей в городке Огре, расположенном между Ригой и Двинском. О том, как старший брат Яша уехал в Питер. Было это в год, когда царь Николай Второй отрекся от престола. Как всей семье Слободкиных, ни много, ни мало, почти полтора десятка человек - родители, их братья и сестры, куча детишек - удалось добраться до Америки, и было это в год, когда в Москве умер Ленин. Из всех, кто тогда приехал, в живых осталась только она. Своего брата Янкеля  Лиза, конечно, помнит и его фотографию сейчас принесет. Фаня, пользуясь случаем, осматривала комнату. Ей было интересно, как обставляют свой быт богатые люди, была разочарована. - Ничего особенного. В доме, где жила сейчас, было не хуже. Она подошла к высокой стеклянной горке и замерла:  на полочке стояла менора. Старинная, медная, точно такая, какая была у них в Питере.
- Вот мой старший брат, - старая женщина подала Фане многократно виданную ей фотографию деда. На ней он был сфотографирован в комиссарской кожанке, расстегнутой таким образом, чтобы любой желающий мог разглядеть на его груди боевой орден.
- У вас дома тоже должна была быть такая менора, - сказала Лиза. - Твой дед получил  ее от нашего общего отца, а тот оптом купил их впрок для каждого из детей. Было нас пятеро. Твой прадед был умным , верующим человеком, он знал, что непременно должно быть в каждом еврейском доме. И верил: меноры принесут удачу.

Они сели напротив друг друга. Лиза приказала: рассказывай. За время пребывания в Сан Франциско Фане пришлось много раз рассказывать о жизни в Питере, о смерти отца, о приезде в Соединенные Штаты, о своей работе, о планах. Сейчас же, не зная, зачем, не удержалась и рассказала Лизе еще и о Рыжике. Может быть, ей показалось, но именно эта часть рассказа больше всего заинтересовала старушку. У нее загорелись глаза, она оживилась. Потом Лиза переоделась и стала еще больше похожа на Переле.
Много позже, уже став врачом, Фаня сделала неоригинальное наблюдение: все женщины преклонных лет в Штатах удивительно похожи.
Им подали машину и отвезли в гостиницу, но не в ту, где она остановилась. В уютном зале ресторана их поджидало человек тридцать. Это были Слободкины, все разные: молодые, пожилые, седые, плешивые, а один - огненно рыжий. Появление старшей из них встретили аплодисментами и традиционной песней. Оказывается, сегодня день рождение Лизы. Все годы в этот день она собирает родичей. Фаня вспомнила отца: он тоже собирал.

Лиза встала и неожиданно громким голосом объявила, что к ее юбилею судьба преподнесла ей бесценный подарок. Она представила Фаню. Обняла ее, поцеловала и за что-то поблагодарила. Затем всем были розданы толстые, страниц по сто, книжки. Это о них ей рассказывал Юджин. Рижские юристы, подняв несметное количество документов, обнаружили первого Слободкина в городе Огре на территории нынешней Латвии аж в 1806 году и протянули от него цепочки до ныне здравствующих, живущих в Латвии, России, Израиле и , конечно, в США. Лиза назвала страницу, на которой следовало произвести добавления: от брата Якова провести линию и обозначить на ней племянника Лизы - Исаака, а от него - внучатую племянницу, присутствующую Фанечку, которая вылитая копия ее, Лизиной матери. Волнуясь и заикаясь, о себе кратко рассказала Фаня, а потом чья-то жена, красивая и активная Слободкина, предложила грядущим летом всем, кто может и хочет, лететь в Ригу, там взять в рент автобус и прокатиться по Латвии - «Навестить стены, которые видели предков». Может быть, удастся разыскать могилы. Ее поддержали. Было решено дать Юджину в Нью-Йорк соответствующее задание. Затем вновь поднялась юбилярша. Много лет назад она запретила родичам делать подарки на свои дни рождения. Сегодня, когда ей 85, ей кажется, будет правильно просить родных людей подарить ей ... доктора. Им непременно станет Фаня, внучка ее родного брата Бори. Конечно, это будет нескоро. Но она, Лиза, согласна подождать, ей не к спеху. Она достает из сумочки чековую книжку, приглашает всех последовать ее примеру и сообща сделать своего доктора. С разной степенью энтузиазма все последовали ее примеру. Ночью Фаня заново пережила происшествия так счастливо окончившегося дня. Она думала об обретенной милой бабуле и вдруг поняла, что, думая о ней, видит перед собой не ее, а Переле. И тут ее осенило. Фаня даже присела от волнения: «Ну, конечно, как же она не поняла этого сразу! Лиза утверждает: она, Фаня, похожа на ее мать. Полина сразу стала называть ее мамой. Что это значит? Это означает одно: они - Лиза и Переле - родные сестры. Дальше, у них одинаковые меноры, подаренные много лет назад их общим пра-пра-пра. У Переле рыжий внук. Ее-Фанин - Рыжик. А здесь, у Лизы, свой  рыжий Слободкин. Ошибки быть не может. Ей, бывшей отличнице, известно, какие чудеса вытворяют гены, блуждая по еще не объясненным закономерностям наследственности.
Ура! Завтра и она преподнесет своей новой бабуле царский подарок. Спасла она, как всегда, крепко, а утром, когда Фаню везли завтракать, ее предположения превратились в уверенность. Она искала в своих суждения ошибки, но их не было. Все верно. В столовой на двоих был приготовлен завтрак, на круглом столике лежали старинные фотоальбомы, а под менорой стопка выписанных на ее имя чеков. Вошла Лиза, бодрая и энергичная. Одновременно в комнату внесли кипящий пузатый самоварчик.
- Люблю пить чай из самовара. Он прибыл из Огре вместе с нами.
Она отослала горничную. Сама налила кипяток в редко применяемые в Штатах старые милые стаканы.
- Полчаса назад звонили из Нью-Йорка. Интересовались, когда тебя встречать. Сказала, что отпущу завтра, - информировала она внучку. Спросила, как понравились родичи. Сказала, что у нее еще будут возможности с ними познакомиться поближе. Разные они, но всех - и щедрых, и прижимистых - роднит не свойственное здесь желание держаться вместе. Денег они подарили достаточно, чтобы тебя выучить. Но это не все. Она, Лиза, собирается жить долго и, дай Б-г, быть первой пациенткой доктора Слободкиной, но сегодня она приняла решение внести коррективы в завещание с тем, чтобы ее внучка была обеспеченным человеком. Она таким и будет. Правда, вначале ей предстоит выслушать скучные наставления ее старой бабки.

Не ожидая согласия, она стала говорить о том, что теперь Фаня богатая невеста. Что это накладывает обязательства на нее и на будущего избранника, независимо от того, какого цвета будет его шевелюра. Первое и основное: им должен быть еврейский мальчик. Мы, Слободкины, - сказала она, - все годы стараемся исполнять традиции, и Б-г это видит. Мы просим тебя учесть это.
Дальше сказала, что она старый человек и ей повезло жить в то время, когда женщины отдавались мужчинам только по любви. Это не, что теперь, когда сопливые девчонки лезут в кровати к мальчишкам из любопытства, подогретого картинками в журналах и телевизионными передачами. Когда же эти девчонки становятся старше, они себя и приобретенный опыт отдают более солидному счету в банке. Но это не значит, что она, Фаня, став обеспеченным человеком, бездумно увлеченная чувствами, может забыть, что она в Америке. Короче, ее избранник должен внести в баланс семьи достаточно весомый вклад. Фаня с трудом подавила улыбку. Она вспомнила «лекцию», преподанную ей на эту же тему Женей, и сказала, что все понимает и, более того, обещает познакомить бабулю с избранником, прислушаться к ее рекомендации. И, конечно, своевременно пригласит на хупу... Но все это будет не завтра. На том и порешили. В конце бабуля заметила, что , если «претендент» ей понравится, за его судьбу тоже не следует беспокоиться: он будет достойно трудоустроен.

Пока старушка подбирала нужные фотографии, она говорила, что сексуальная революция отбросила людей к скотству. Что величайшие человеческие таинства стали такими же обыденными, как, к примеру, покупка коробки среднего качества конфет. И, видимо, далеко не все революции - благо. Фаня думала о том, что и Женя в Нью-Йорке, и бабушка Лиза здесь говорили практически те же слова, но сколь различен был их смысл применительно к ее - Фениной - судьбе. И еще представляла, как сейчас на семейной фотографии рядом с Лизой увидит Переле. Как удивится и обрадуется бабуля вновь обретенной сестре.  В начале ей показали карточку, на которой она увидела ... себя. Правда, не то, что постаревшей, но очень взрослой. «Такой я буду, когда мне будет тридцать», - подумала она. Потом она увидела себя очень старой - так ей показалось.  «Здесь мне лет сорок пять». И она начала рассматривать окружившую ее кучку детишек. Их было пятеро. Лизу определила сразу. Косички, увенчанные большими легкомысленными бантами, выделяли ее среди собранных и серьезных братиков. Где же Переле? Увы, еще одного чуда не состоялось. Сестры у Лизы не было. Было четыре брата. Мудрая бабуля не огорчилась. Она успокоила расстроенную Фаню, сказав, что за последние дни и так произошло столько всего, что ей даже и не верится, что это все правда.

Фаня ожидала, что в аэропорту Нью-Йорка ее встретит Юджин. Но ошиблась. Среди встречающих и улыбкой до самых ушей, и распространяемой вокруг себя радостью, и копной волос цвета прилежно надраенной медной трубы духового оркестра выделялся Натик. Сердце удвоило обороты. Радость прорвала плотину сдержанности, на которую она обрекла себя в мыслях. Чемодан оказался на карпете, руки охватили подошедшего «рыжика», привлекли к себе, Фаня плакала и свою мокрую от слез щеку прижимала к лицу ошарашенного парня. Напряжение прошедших дней, черные дыры неизвестности, всплески непредполагаемого восторга нашли выражение: они обрушились на Натика. Ничего не понимая, он повторял одно и то же:
- Что происходит?
- Ровным счетом ничего, - Фаня взяла себя в руки. - Прости. Не ожидала, что встретишь.
- Я же звонил тебе в Калифорнию.
- Ты?
Он гнал машину. Фане хотелось петь и еще почему-то хотелось положить руку на его колено. Не сразу она обратила внимание, что они едут незнакомым маршрутом.
- Куда едем?
- Домой, - ответил Натик. Резко притормозив, он завел машину на упирающуюся в гараж дорожку.
- Где мы? - Она осматривала дом, окруженный ухоженным участком.
- Мы дома. Вот ключи от квартиры второго этажа. Заходи и хозяйствуй, если покажется тесно, займем нижний этаж тоже. Этот дом - наш дом.
- Что происходит? - теперь спрашивала Фаня.
- Будь моей женой. Я никого не любил и не люблю, кроме тебя. Я же тебе нравлюсь!?

Фаня не спешила с ответом.
- Должна подумать, но думай и ты. Я не актриса из милого тебе Голливуда. Не собираюсь менять мужей и делать стойку на каждого красавца. Конечно, мечтаю о замужестве. О верном муже. Детях. У меня ничего нет, кроме смешных денег, заработанных у твоей матушки.
Она твердо решила до времени молчать о привалившем ей счастье.
- Когда-то в России таких, как я, называли бесприданницами. Такие не в чести и здесь. У меня ничего нет, а надо мне много. Нужна любовь - ты знаешь, что это такое? Внимание. Ласка. И еще мне нужно, чтобы в меня поверили, чтобы помогли не только завести детей, но и стать врачом. Это много. Взамен обещаю то, в чем нуждаюсь сама... Ты мне нравишься, и ты это знаешь. Думай.
- Нет проблемы. Решил давно и на все времена. Ты уехала, я как сумасшедший бредил тобою. Вусмерть поссорился с мамой. Посмотри, я весь горю. Зайдем, покажу квартиру. Тебе понравится...
- Дорогой мой Рыжик, когда-то я сказала Жене, что я очень серьезная девушка. Запомни: обязательно приду к тебе сразу после хупы. В Америке так не бывает?
- Рассказывали, раньше бывало, но очень давно. Ну, а поцеловать-то тебя можно?
Они впервые поцеловались. Фане понравилось. Ему тоже.

А поздно вечером к ней в комнату пришла Женя.
- Фанечка, - сказала она, - у меня к тебе две просьбы. Первая - забудь все, что я тебе наговорила. Черт с ними, с деньгами. Проживем, и проживем хорошо. Второе - Натик на днях сделает тебе предложение, он сказал мне об этом. Я тебя очень прошу: согласись, пожалуйста. Он мне такого наговорил... Парень хороший, честный... И любит...
- Я это знаю, - сказала Фаня.

Хороший парень, за прошедшие два десятка лет превратившийся в солидного мужчину, казалось, даже во сне не забывавшего, что он вице-президент компании, сладко посапывал на соседней подушке. Было воскресенье. Еще спал муж. Спали девочки. Вроде бы, могла поспать еще и она. Но утреннее видение, а как еще назовешь этот чудесный утренний сон, пронесший ее сквозь годы, заставило проснуться счастливой и бодрой. Было начало девятого. На тумбочке зазвонил телефон. Молодой девичий голос на русском языке сообщил, что перед ней лежит газета, и в объявлении сказано: приглашается бебиситер к девочкам-двойняшкам. С проживанием.
- Да, это так, - сказала Фаня. - Двум моим доченькам действительно нужна няня. Нашему бебиситеру Алле пришла пора ехать учиться.
После продолжительной недоуменной паузы последовал неожиданный вопрос:
- Как зовут ваших девочек?
- Одну - Лизанька, вторую - Переле. Это существенно?
- Нет, нет, я от волнения и еще, если по правде, от удивления.
- Когда приехали? Откуда? Где находитесь? Сколько у Вас чемоданов? Ваше имя?
- Алла. Я тоже Алла.
- Отлично. Через сорок минут за Вами приедут.
Фаня стала тормошить мужа. Разбуженный ранним телефонным звонком, Натик притворялся спящим. Полузакрытыми глазами он любовался своим доктором.
Своим и многих - семейным доктором.