Они драили руки сердитыми щеточками. Мыльная пена из слабо-розовой превратилась в белую.

– Мыться еще пять минут. – Сказал Виктор. – Успеешь про свой флэш?
– Без проблем.
– Валяй!
– В армии я был в Голани (элитная дивизия сухопутных войск Израиля).
– Голанчик?

– Ага.
– Ну?
– Бегал и ползал на брюхе на разных курсах… Короче, нелегкий путь… Получил лейтенантские лычки на погоны и взвод Голани под свое командование.
– Молодчина!
– Базировались в Южном Ливане… Думал, все могу и все умею… Спать на камнях, маскируясь в кустах и колючках. А если надо, не спать и даже не есть… Поднимать и вести взвод в атаку, да так, чтобы друг друга не перестреляли… Короче, Рэмбо отдыхает.
– Но однажды… – подстегнул рассказ Виктор и заметил, что глаза Шуки на фоне хирургической маски стали крупнее и темнее.
– Получил приказ занять высотку, господствующую над участком дороги, по которой должна пройти колонна наших танков.
– Это называется «Обеспечение оси передвижения»?
– Почти.
– Ну?
– На склоне горы попали под перекрестный огонь. Прижались к земле… Единственно правильное решение – атаковать, подавляя огневые точки автоматным огнем. Подставлять спины, отступая на открытой местности – самоубийство. Вкопаться в каменистый склон не было никакой возможности. Надо было атаковать обе огневые точки одновременно. Я уже открыл рот, чтобы дать команду отделениям взвода. Вдруг боец рядом со мной схватил пулю в бедро. Крича от боли, начал кататься по земле, раздирая в кровь лицо об острые камни. Огонь неприятеля стих. Бойцы ждали моей команды, готовые подняться в атаку. А я… видя, как темно-красное пятно крови расползается на бедре раненого, потерял способность двигаться и соображать… Подступила тошнота. Тело покрылось холодным потом. Я смотрел на раненого бойца, не в силах что-либо предпринять.
– Подходи к заключению. Осталось две минуты. – Виктор посмотрел на часы, продолжая драить щеточкой кончики пальцев.
– Подполз санитар. В считанные секунды наложил жгут на бедро и вколол наркотик… Потом посмотрел мне в глаза и сказал только одно слово: «Кадима!» (Вперед!).
– Вы поднялись в атаку.
– Да. Выполнили задачу. Но с того мгновения. С того взгляда. С того «кадима» я понял, что моя жизнь круто изменилась. Решил уйти в медицину, посвятить себя хирургии… Это и был мой флэш, из-за которого я здесь.
– Интересно, – ответил Виктор после некоторой паузы. – У наших вспышек разные знаки. У моей – минус. У твоей – плюс.
– Не понял.
– Очень просто. Меня флэш чуть не выбросил отсюда, а может, еще и выбросит. А тебя – привел сюда… Все. Хватит. Пошли. – Виктор смыл остатки пены с рук струей из крана, развернулся и шагнул в операционную.

Лежащий на операционном столе молодой человек был доставлен с пулевым ранением живота прямо из Ливана, с поля боя. В приемном покое долго не задержался. Там лишь заменили инфузионную канюлу в вене и поставили зонд в желудок.
В предоперационной быстрые руки медсестер сняли с него покрытую рыжей ливанской пылью форму бойца Голани. Помыли тело губками с антисептическим шампунем. И только тогда надели на раненого длинную больничную сорочку, застегивающуюся на липучках за спиной.
«Ник Свердлов» гласила надпись на пластиковом браслете.
– Ник, не иначе Николай, – заключила одна из медсестер.
– Ник – еще куда ни шло, – ответила другая, – а вот когда ребенка с фамилией Москаленко Ричардом называют, это уже слишком.
– Какая разница! И Москаленки, и Кацы, и Рабиновичи – все сейчас воюют как один, кровь проливают и жизнь отдают.

Ника распяли на операционном столе, зафиксировав руки и ноги специальными манжетами.
– Лайла тов! (Спокойной ночи!), – сказал анестезиолог и нажал большим пальцем на поршень шприца с белой, как молоко, жидкостью.
Раствор смешался с кровью и двинулся к цели назначения – коре головного мозга.
Сознание раненого бойца погрузилось в другую реальность. Оно существовало вне всякой связи с происходящим в данный момент в самом теле и вокруг него. Белая жидкость, добравшись куда надо, нажала на кнопку повторного показа всего произошедшего накануне. Этот сеанс Ник никогда не вспомнит. Но сейчас его невозможно было отличить от реальности.

Солнце отвалило влево, в сторону моря. Наступающий вечер сулил прохладу и освежающий бриз.
Красиво здесь! Горы покрыты кучерявой зеленью кустарников. Мелкие жесткие листья и колючки на ветках. Залезешь в полном обмундировании в такой куст, можешь не выбраться. Садовыми ножницами выстригать придется. Зато кипарисы – это другое дело. Гордые, стройные, как кисти художника, тянутся в небо и щекочут его мягкими макушками. А как пахнут! Наслаждение! Только в маскировке бесполезны. С какой стороны ни подползи, виден, как муха на тарелке.
Чух-чах, чух-чах, чух-чах. Это старые добрые ботинки тискают ливанскую землю. Они уже давно находятся в согласии с влажными от пота ногами. В течение службы где-то ноги уступили, помучавшись мозолями, где-то ботиночная кожа пошла на компромисс, да прилегла поудобнее. А теперь вот не расстаются уже двое суток.
Шир-шир, шир-шир, шир-шир. Это складные носилки за спиной разговаривают с рожками от автомата М-16, уложенными в боковое отделение сумки бойца. Но мирно разговаривают. Не ссорятся.
Взвод светло-зеленой змейкой скользит вниз по склону горы. За спуском – подъем на очередную высотку. А за ней – цель нашего похода – деревня Бин-Джибель.
Не знает ядовитая змейка, куда путь держит. Может, к добыче. А может, в засаду или капкан. Штурмовать деревню – нас маловато. Выкурить пару-тройку боевиков Хизбаллы из домов и подвалов? Так ведь не знаем точно, где сидят. Нет, братва! Лезем – вызвать огонь на себя, обнаружить противника, да пометить его место нахождения для наших братьев, что в небе воюют. А вообще, правильно мама сказала: «Подставляться идем!» Важно тут подставиться, а не преставиться.
По знаку командира взвод остановился. Бойцы припали на одно колено, взяв на прицел кусты по обе стороны тропы. Четверо, развернувшись в цепь, выдвинулись на вершину высотки и залегли. Отдаленный шум боя послышался слева. А за спиной наша артиллерия дырявит снарядами воздух, превращая где-то впереди каменистую почву в муку. Только вражеских снайперов в засаде не становится меньше. Они на муку идти почему-то не желают. Правда, их предводитель утверждает, что они хотят, даже мечтают умереть. Но не просто так, а в борьбе с неверными, то есть с нами.
Прозвучала команда: «Вперед!» Змейка скользнула через пологую вершину горы и свернулась клубком в ложбине на окраине деревни.
– Вышли на исходную позицию, – докладывает по рации командир взвода.  Его физиономия разрисована черными и зелеными полосами. Во сне увидишь – не проснешься.
В последнее время так часто приходится морды красить, что уже своя мода появилась. Даже конкурс был, кто круче разрисуется. Главный приз – банка кока-колы. Только открывать ее после того, как в рюкзаке да в жару потряслась, резону нет. Все вылетит белой пеной наружу. Напиться не напьешься, зато руки будут весь день липкими. От пыли не отряхнешь.
– Мы вас видим, – хрипит голос в рации.
Как раз в этот момент высоко прожужжал беспилотный самолет – глаза командования.
– Тараканы, предположительно, находятся в третьем доме слева по главной улице, – продолжал голос в рации. – С севера в деревню войдет третий взвод.
– Вас понял, – ответил командир. – Прошу разрешения войти в деревню.
– Атака ровно через восемь минут.
– Через восемь минут, – повторил он. – Вас понял. Конец связи. – Командир вернул трубку радисту.
– Внимание! – обратился он к бойцам взвода. – Работать четверками. Все как обычно. Ничего нового. Наступать одной линией. Никаких индивидуальных бросков вперед. Слушать команду звеньевых. И всем слушать мою команду… А теперь главное. – Он понизал голос. – Мы пришли вместе – вместе возвращаемся! Для тех, кто не понял, поясняю. Никаких попаданий в плен! Это ясно?
Бойцы молча кивнули.
– Раненых и убитых, уходя, забираем с собой… даже если ради этого придется рисковать жизнью!
Ник заметил, как при этих словах на раскрашенном лбу командира вздулась жила.
Стемнело.
Взвод влился в пространство между двухэтажными строениями. Обследовали дома на окраине – пусты. Вот и нужный нам двухэтажный. Никаких признаков жизни или смерти. Пусто.
– В назначенном месте тараканов не нашли, – доложил по рации командир взвода.
– Продолжать двигаться по улице до Т-образного перекрестка. Обследовать угловые дома.
– Вас понял.
– Мы вас видим.
– В случае засады немедленно отходить. Дать работать авиации.
– Ясно.
Тук-тук, тук-тук. Это стучит кровь в мокрых от пота и ночной влаги висках.
Не успели оглянуться, как улица кончилась, уткнувшись в двухэтажный дом на бетонных сваях.
Дальше некуда. Можно будет передохнуть. – Успел подумать Ник. Вдруг тишину, пропитанную трелями сверчков, взорвала очередь крупнокалиберного пулемета. Пули хлестнули по воздуху, как десятки хлыстов покорителей зверей в цирке. Голоса двух калашниковых присоединились к басу пулемета. Пули ударили в землю, выбивая острые осколки камней, способные ранить и убить.
– Ложи-и-ись! – крикнул командир взвода. – Отходить и укрыться в доме, что позади нас! Выполня-а-а-ать!
Бойцы начали отходить, волоча по земле нескольких раненых.
Вновь автоматные пули ударили по земле вокруг, подняв каменные брызги.
«Как это камни попали под рубаху и под футболку? Да какие крупные!» – подумал Ник и запустил руку под одежду в надежде выбросить их вон. Увидев кровь на руке и не найдя камней, все понял. Тошнота подступила к горлу. Злосчастный перекресток закачался перед глазами. Хорошо укатанная грунтовка с размаху ударила в висок.
Боли не было. Но окружающее потеряло всякий смысл. Так сильно пьяный смотрит вокруг, а что толку-то. Окружающее само по себе, он – сам по себе.
Ник почувствовал, что его волокут куда-то за правую руку.
«Зря вытащил рубаху из штанов, прихваченных ремнем, – пронеслось в голове. – Мелкие камушки набьются под брюки, пока волокут».
Он видел, как просторный салон брошенного дома заполняется бойцами. Слышал стоны раненых сквозь отчаянное хлестанье пуль по стене. Но все это неважно, незначительно, отдаленно.
Небо резанули стальные крылья израильского боевого самолета. Охнул мощный взрыв, похоронивший боевиков Хизбаллы в руинах дома, что напротив.
Дым, перемешанный с пылью и душами, покинувшими тела, рассеялся. Стало совершенно тихо.
– Внимание! – Прозвучал голос командира. – Пересчитать личный состав и доложить.
– Все здесь. Трое раненых. Ник – без сознания, – доложил один из звеньевых.
В следующее мгновение в окно влетела противотанковая ракета и, встретив противоположную стену, взорвалась.
Ник очнулся от боли в животе, которая усиливалась от тряски. Его несли бегом на тех самых носилках, которые он припер на спине в Бин-Джибель. Оказалось, не зря. Вокруг голодные пули хлестали, ища добычу. Где-то впереди стучали лопасти вертолета. И была в этом звуке надежда попасть домой и увидеть маму.
***
– Шук? – Виктор зажал длинным корнцангом квадратную губочку, пропитанную раствором йода, и начал обрабатывать живот раненого.
– Я не Шук! – Огрызнулся тот.
– Ну, не могу я тебя Шукой-то называть! Извини!
– Не можешь? Зови меня доктор или просто док.
– Док?
– Да.
– Ты уже участвовал в операции по поводу пулевого ранения живота?
– Нет.
– Тогда, как говорится: «Си ван, ду ван, тич ван».
– Анестезиологи, можно?
– Давно!
– Скальпель! – командует Виктор.
Живая плоть слаба перед холодным острым металлом. Брюшная стенка рассечена и разведена в стороны ранорасширителем.
– Шук... извини, док! Видишь, здесь входное отверстие от пули. – Виктор указал длинным пинцетом на черное отверстие на животе раненого. – Выходное – на спине. Ты его видел в приемном?
– Ну.
– Летящая пуля несет большой заряд кинетической энергии.
– Ой! Нет сил на эти подробности, – заныл Шуки.
– Молчи и слушай! – Виктор прощупал через стенку желудка конец зонда. – Зонд – на месте, – сообщил он анестезиологу.
– Так что с пулей-то, летящей?
– Когда пуля пробивает брюшную стенку и проникает внутрь человеческого тела, повреждение от нее не ограничивается раневым каналом. Вокруг на десятки сантиметров все повреждено той самой кинетической энергией. Поэтому огнестрельное намного опаснее ранения холодным оружием, штыком или ножом. Понял?
– Да. И понял, и знаю. Не ново.
– Смотри-ка, вот раневой канал. Печень не задета. – Виктор провел рукой по гладкой поверхности органа. – И здесь раневой канал. А кишечник разорван далеко от него. Что это значит, доктор?
– Это значит… – начал Шуки.
– Правильно! – Виктор не дал возможности своему коллеге блеснуть правильным ответом. – Это значит, раненый подвергся воздействию взрывной волны. – Виктор удалил отсосом содержимое кишечника, выплеснувшееся в брюшную полость. – Мыть! – скомандовал он и принял из рук операционной сестры емкость с прохладным физиологическим раствором, с растворенным в нем антибиотиком.
– Ударная волна бьет в брюшную стенку, как в барабан, – начал Шуки.
– Верно! – поддержал Виктор. – Энергия распространяется внутрь и…
– Приводит к мгновенному расширению воздуха в желудке и кишечнике, – продолжил Шуки.
– В результате…
– Происходит разрыв всего, что содержит воздух.
– И не только воздух, – поправил Виктор.
– Но и жидкость. Почки, мочевой пузырь и сердце, – закончил мысль стажер.
– Сегодня ты получаешь зачет, – сказал Виктор задумчиво. – А сейчас нам штопать и штопать. Но заштопать-то мы заштопаем. Проблема наша вот где. – Виктор отодвинул блестящей лопаточкой двенадцатиперстную кишку, за которой открылась отечная серо-желтая ткань.
– А я и не заметил, – признался Шуки.
– Один раз увидел – больше в жизни не пропустишь. Смотри. – Виктор указал пинцетом на поврежденную, слегка кровоточащую ткань. – Пуля задела поджелудочную железу. Как бы ты этот дефект ни закрывал и ни прикрывал, сок поджелудочной железы будет подтекать и растворять все на своем пути. В конце операции оставим здесь дренажную трубку, которая выведет этот сок наружу. А когда трубку можно будет удалить, время покажет. Главная надежда на то, что наш пациент – Ник – молодой здоровый пацан, боец и герой. Выкарабкается.

Лопасти вертолета застучали медленнее, будто этот звук записали на магнитофон и теперь проигрывали на низкой скорости. Постепенно шум вертолетного винта превратился в ритмичное пиканье.
– Ник, открой глаза и покашляй! – услышал он чью-то команду.
Кашель давался нелегко и отзывался болью в глотке.
– Молодец! – сказал тот же голос.
Ник открыл глаза и увидел, как лампы, утопленные в потолке, проплывают почему-то снизу вверх. Воздух стал густым и вязким. Тяжелые веки навалились на глаза. Он снова уснул. А когда в очередной раз очнулся, увидел заплаканные светло-зеленые глаза мамы.

***
Мы живем в мире, где любовь – мука, а ненависть – наслаждение. Как счастливы «они», узнав об удачных попаданиях ракет в наши дома! Как рады мы, видя дымящиеся развалины Бейрута на экране телевизора!
Дымится Южный Ливан. Горит Северный Израиль. Беспощадный огонь пожирает мандариновые плантации, национальные парки, сосновые леса и кипарисовые рощи. Пожарники борются с огнем день и ночь. А взрывы от ракет легко зажигают высушенную летним солнцем траву. Пожарам нет конца.
Виктор и Шуки «пахали» в операционной до утра, пока их не сменила бригада соседнего отделения. Виктор отправился домой. Шуки не рискнул вести машину, ибо с трудом стоял на ногах от усталости. Он помнил рассказ одного из своих коллег.
Анестезиолог ехал домой после дежурства. Остановив свой автомобиль под красный светофор, уснул. Его не смогли разбудить даже сигнальные гудки возмущенных водителей. Проснулся только через полчаса и продолжил свой путь.

Виктор был слишком измотан бесконечными операциями, кофе и никотином, чтобы просто лечь и уснуть. Долго ворочался и наблюдал потолок, прежде чем нервная система соизволила протрубить отбой.
За годы работы он твердо усвоил, что на следующее утро после дежурства усталость чувствуется особенно остро.
Поясница немного отпустила. Но голова была тяжелой, как после сотрясения мозга. И каждый шаг отдавал тупой болью куда-то в затылок.
Сегодня фронт держала первая хирургия. Второе хирургическое было на службе мирного населения. И во время войны люди продолжают болеть, лупить друг друга и попадать в автокатастрофы.