КОНТУР

Из интервью
Владимир Познер по праву считается одним из столпов российской тележурналистики. Интервьюер, писатель и путешественник, человек удивительной судьбы, неуемной жаждой жизни и работы, Познер поражает прямотой и искренностью сказанного, умением удивительно просто и точно формулировать свою позицию с абсолютной непредвзятостью.

- За свою карьеру вы встречались с огромным множеством различных людей. Кого из них запомнили больше всего?
- Действительно, людей было много, и запоминались они по разным причинам. Разумеется, ключевой персоной стал Фил Донахью. Если бы в свое время он не пригласил меня делать с ним программу в Америке, моя журналистская жизнь сложилась бы по-другому. Как – не знаю, но иначе. Сегодня нас связывает нечто большее, чем профессиональные отношения – вот уже много лет мы встречаем вместе в Нью-Йорке Новый год.

Конечно, не могу не отметить Бориса Ельцина. Я делал с ним интервью еще в опальные для него времена, в 1989 году. Интервью запретили, материал украли и показали в Свердловске и в Ленинграде. После этого Борис Николаевич позвонил мне и пообещал, что в случае возникновения проблем будет меня отстаивать. Вы знаете, люди такого уровня, как правило, не делают подобных вещей для журналистов.
Я поддерживаю хорошие отношения и с Михаилом Горбачевым, которого очень уважаю. Люблю Михаила Жванецкого – что помешало мне сделать с ним хорошее интервью. Сильное впечатление произвела на меня Хиллари Клинтон. Брал интервью у потрясающего музыканта, гениального исполнителя Рэя Чарльза. Общался с удивительной личностью – Хью Хефнером, основателем Playboy, записывал передачу с Борисом Гребенщиковым. БГ – необычайно интересный собеседник, удивительной внутренней наполненности.

- Вы родились во Франции, учились в США, жили в ГДР, теперь обосновались в Москве. Что при такой пестрой географии вы считаете своей родиной?
- Это слово имеет для меня два толкования: место, где ты родился, и место, где ты чувствуешь себя дома. Мой дом – все же Франция. Моя мама – француженка, с детства быт был устроен на французский манер, мы говорили только по-французски. Помню, что всегда мечтал приехать в Советский Союз – так воспитал меня папа. И долгое время хотел быть русским. Выучил язык, давно живу в России, но однажды наступил момент, когда отчетливо понял: я – не русский. Это не хорошо и не плохо. Просто я такой.
На мой взгляд, русские похожи на ирландцев: подвержены крайностям, талантливы, любят выпить и подраться. Как сказал в разговоре БГ, русские очень хаотичны, поэтому так склонны к искусству. А я другой, более упорядоченный, структурный.
Помню, как в 1957-м, во время Фестиваля молодежи и студентов, получилось так, что две недели я жил с американской делегацией. На тот момент я провел в СССР уже пять лет. И вдруг понял – это мои люди, они понятны мне. Мечтал уехать, но это было невозможно.
Во время съемок документального фильма «Одноэтажная Америка» в какой-то мере заново открыл для себя эту страну. Затем был «Тур де Франс», и я окончательно пришел к выводу: мне хорошо во Франции. Но всегда будет не хватать другой страны: во Франции – Америки и России, в России – Франции и Америки… Причем, говоря «Америка», я имею в виду только Нью-Йорк. А во Франции мне хорошо везде. Париж изящен, нетороплив, созерцателен, а Нью-Йорк круглосуточно спешит, ему некогда. Я обожаю, это мой город, я бы мог спокойно там жить до конца своих дней — не в Америке, а именно в Нью-Йорке.

- Вы можете, сравнивая языки, объяснить, чем мы отличаемся от американцев?
- Скажем, есть в английском слово privacy — в русском языке его нет, а если нет такого слова, значит, и нет такого понятия. Как объяснить русскому, что такое privacy?

- Частная жизнь?
- Нет, это не частная жизнь. Privacy — это когда семилетний мальчик уходит к себе в комнату и говорит родителям, закрывая дверь: I want my privacy — это мое личное пространство, и туда никто не имеет права вторгаться. Это очень индивидуалистическая психология, а в России силен дух коллективизма.

- А наоборот — есть ли в русском языке слово, которое невозможно перевести на английский или французский?
- Например, слово «друг». Если вы по-русски представили человека своим другом, вы этим очень много сказали. Вы могли сказать «мой приятель», «мой коллега», «мой знакомый», но сказали именно «друг». А по-английски my friend ни к чему не обязывает. Когда я говорю американцам русскую пословицу, что с другом надо съесть пуд соли, они удивляются: как же близко надо знать человека, чтобы съесть с ним шестнадцать килограммов соли!

- А французский mon ami похож на русского друга?
- Mon ami — это, конечно, больше, чем mon collegue, но все-таки не русский друг.

- Вы работали над фильмом об Англии. Что нового вы узнали об англичанах?
- Я только теперь понимаю, какие же они сложные, непонятные, почти как японцы. Нам кажется, что мы их понимаем, потому что они говорят по-английски, а на самом деле они совершенно другие. Вы не поверите, их главное чувство — смущение.

- А их легендарная неподвижная верхняя губа — это маска?
- Это тоже смущение. Если вы себя чувствуете естественно, то вам не стыдно заплакать. Образ немногословного англичанина, который никогда не плачет, — это все из области того, какими бы они хотели быть. И еще пропасть между классами, которую я не встречал нигде в Западной Европе. Беру я интервью у одного лорда, спрашиваю его: «Вас не смущает пропасть между вами и народом?» И он, не изменившись в лице, говорит: «Владимир, ну это же наши бульдоги: когда мы воюем, они воюют рядом с нами». И это нисколько не кажется ему странным.

- Все знают, что вы атеист. Тем не менее во время путешествий вы никогда не испытывали каких-то «неземных» ощущений, чего-то иррационального?
- Наверное, когда я первый раз попал на римский Форум. Был август, жара африканская, туристов нет, я ходил по Форуму один в тишине, лишь цикады звучали. И в какой-то момент меня буквально пронзило, что я — вот отсюда, здесь мои корни. Тут ходили Цезарь, Август, Тиберий, здесь рождались европейские законы, наши представления о мире. Можно сказать, в этом была какая-то мистика.

- Чем бы вы хотели заниматься в своей жизни кроме журналистики?
- Я бы хотел быть художником, страстно люблю живопись, но при условии, что это занятие станет «моим всем». Но, увы, не умею рисовать, так же как, к сожалению, не умею играть на музыкальном инструменте. Сейчас «мое все» – это журналистика, в ней я себя нашел и очень этому рад.

17 ноября в 8 часов pm
В ЗАЛЕ JULIUS LITTMAN THEATRE
творческий вечер
Владимира Познера
17011 NE 19th Ave, North Miami Beach, FL 33162

Билеты можно приобрести на сайте
http://www.arbatarena.com/ и по телефону 954 332 7484