Версия для печати

СКАЗКИ РУССКОГО РЕСТОРАНА. Отрывок романа

Автор: 

Глава 10. Каликин (продолжение)

- Любопытно, как долго он уже спит? - сказал Каликин, заметив мужчину, уронившего голову на стол.
- Вы знаете, глядя на него, - продолжал говорить Каликин, - я вспомнил невыдуманную историю. В одном нью-йоркском книжном издательстве, выпускавшем философские труды, лет тридцать работал Джордж Руксельбаум, ему было лет за пятьдесят. В комнате, где он корпел над рукописями, сидели ещё двадцать три человека. Постоянно сгорбленный над столом, корректор редко общался с другими, казался очень скучным человеком, к нему все привыкли, как к старой мебели, то есть его не замечали.


В один понедельник он корректировал манускрипт Леонарда Абадонина, никому неизвестного автора; манускрипт тот решили напечатать ввиду необычного взгляда на мир. Во время работы у Руксельбаума случился сердечный приступ, и он тихо умер за столом. Никто не заметил происшествия, и в конце рабочего дня все, как ни в чём не бывало, ушли. Все знали, что Джордж уходил последним, и на работу являлся первым, - так что никто не нашёл необычного в том, что он был всё в той же позе и на другой день, и на следующий. Утром в субботу пришла уборщица, увидела Джорджа за столом, поколебалась и спросила, почему он работает в выходной. Джордж, понятно, не отвечал; вот так уборщица и обнаружила, что за столом сидел мертвец, от которого стал исходить трупный запах. Посмертный анализ подтвердил, что Джордж после сердечного приступа был мёртвым в течение пяти дней. Перерыли бумаги на столах всех сотрудников департамента, но манускрипт тот не нашли. Попытались обратиться к автору за копией, но тот на звонки не отвечал. Посылали ему запрос почтой, и тоже без всякого результата. Не странно ли: столько труда вложил в своё философское сочинение, отослал его в редакцию, и пропал.
Иосиф был так поражён историей, что ему в какой-то момент показалось, что сердце его остановилось, что он может даже умереть. Он упёрся глазами в стол и думал о том, что его натура, всегда чрезвычайно впечатлительная, так зацепится за историю, что теперь ему будет сниться кошмар, в котором он мёртвым сидит за столом, слышит, что делается вокруг, и люди проходят мимо него, не замечая, что он не живой. У него возникла версия того, что с Джорджем могло случиться. И он эту версию высказал так:
- “Философствовать - учиться умирать”, - заметил один древний философ. Я знаю, от чего погиб корректор. Возможно, он не просто механически исправлял грамматику и знаки препинания, возможно, он вдумывался в содержание всех философских манускриптов, над которыми работал тридцать лет. Возможно, в труде неизвестного автора с необычным взглядом на мир он обнаружил и исправил то, что нельзя было исправлять, и тем слишком близко приблизился к истине; либо он понял нечто такое, что человеку знать не дано. А тех, кто к истине приближается, Господь забирает из этого мира, с тем, чтобы они не поделились своим знанием с остальными.

- Гипотеза, конечно, любопытная, - осторожно сказал Каликин, - и для живости разговора я бы развил её с удовольствием. Однако, ежели не шутить, корректор, я думаю, умер скучнее: малоподвижный образ жизни; питался не самым здоровым образом, одними и теми же бутербродами; не старый, но всё же за пятьдесят; болезненное сердце по наследству… И, кроме того, Господь слишком добрый, чтоб умерщвлять неповинных людей за их невольные прегрешения. Адама-то с Евой он не убил, а просто выслал из рая на землю.
- А он не сам умертвил корректора. Он сделал это с помощью херувима, который, быть может, и сейчас находится между нами под личиной других людей. Вот, например, тот человек, - показал Иосиф на мужчину, который как раз проходил мимо, направляясь в сторону туалета. - Откуда мы знаем, что он не намеренно оказался у нашего столика?
- Вы что-то сказали? - спросил проходящий, остановился у стола, глядел на Иосифа жёстко и холодно, как человек, который, подвыпив и пребывая в плохом настроении, готов придираться к любой мелочи.
- Нет, он не вам что-то сказал. Вам показалось, - ответил Каликин. - Мы тут ведём философский спор.
- А я тут причём, - спросил мужчина. - Чего он в меня своим пальцем тычет?
- Так нечаянно получилось. Извините, - сказал Иосиф.

Мужчина над ними нависал, как грозовая чёрная туча. Создалась та известная напряжённость, от которой посасывает под ложечкой. Но - пронесло: поколебавшись, мужчина ударом кулаком сотряс всю посуду на столе, и молча сунулся в дверь из зала. Они продолжали разговор, наблюдая за дверью к туалету, ибо тот агрессивный мужчина мог вернуться в любой момент. Истекло не меньше минут пятнадцати, а тот почему-то не появлялся. Каликин не выдержал, наконец, и сам пошёл проверить ситуацию.
- Не понимаю, - сказал он, вернувшись. - Этого вашего херувима я в туалете не обнаружил. Остаётся предположить, что он настолько уже перепил, что вылез на улицу через окно.
- Почему вы пытаетесь всё упростить? - сказал Иосиф, порозовев оттого, что его вышучивали. – А вдруг под его личиной того скандалиста был херувим, служащий Дьяволу, и он не вышел из туалета, поскольку пропал в другое пространство. А какие-то херувимы находятся между Богом и Дьяволом, и могут творить и добро, и зло. Если мне память не изменяет, кроме деревьев для пропитания и просто для любования, Господь посадил в раю два дерева - дерево познания добра и зла, а также дерево жизни. От дерева познания добра и зла он наказал не вкушать плоды, иначе - умрёте, предупредил. Но он не стал охранять это дерево, дав человеку свободу выбора. А к дереву жизни он приставил архангела с огненным мечом. Но я никогда не понимал, в чём разница между деревьями…
- А вот в чём, - сказал Каликин уверенно, и эта уверенность проистекала от хорошей его памяти, которую он ещё больше улучшил, вызубрив “Евгения Онегина”. - Дерево жизни - полное знание, его совокупность составляет запас знаний о трёх мирах - материальном, духовном, разумном. Абсолютное знание с дерева жизни даёт человеку вечную жизнь. А Дерево добра и зла – знание о мире материальном. Поскольку это знание - не целое, а только какая-то часть знания, то это обычно ложное знание. Иначе, в том дереве нет ни истины, ни так называемого добра, а есть представление о добре, как об услуге, купле-продаже, о постоянных торгах с Господом, о корыстных целях и вожделениях. И получается: это дерево верней называть деревом зла. Учителем знаний с дерева жизни является Господь, а с дерева добра и зла - Змей. Но если хотите моё мнение о знании мира материального, то я его не только не отвергаю, но и приветствую всяческим образом. Я убеждён, что улучшение материальных условий жизни - это не грех, а большое благо.
- Как же не грех, если в этой стране учит и владычествует Дьявол?
- Грех - в нищете жить, в грязи, в унижении. Сравните Россию и США. Где лучше живут, здесь или там?
- Конечно, в России, - сказал Иосиф
Изумившись, Каликин качнулся на стуле, да так, что мог бы назад опрокинуться, если б руками за стол не схватился.
- Вы меня, батенька, извините…, - сказал он, взглянув на собеседника с нескрываемой неприязнью
Как замечательно они начали, с бесед на темы, которые масса назвала бы бредовыми, дурацкими; какая духовная интимность нежданно возникла между ними! “Что если, - думал Каликин с надеждой, когда Иосиф ему рассказывал о состоянии окаменения, - что если в этом странном существе скрывается родственная душа?” И вдруг такое резкое расхождение. Как будто с неба упали на землю...
- На чём же вы основываете мнение, что в России живут лучше, чем в Америке?
- На фактах.
- Ну, приведите факты.

Мы уже знаем, что в Город Ангелов Иосиф переехал из Нью-Йорка. Скрипач - профессия неплохая, особенно если хороший скрипач. Сколько, казалось бы, вариантов зарабатывать деньги этой профессией! Примкни к музыкальному ансамблю, а то и к симфоническому оркестру. Преподавай в музыкальной школе или создай свою клиентуру. Поигрывай в каком-нибудь ресторане, либо на свадьбах и днях рождениях. Увы, ничто из перечисленного у Иосифа не получилось. То ли Нью-Йорк был переполнен талантливыми скрипачами, то ли не вышел Иосиф внешностью, то ли недостаточно похлопотал, то ли так хотела фортуна. Пришлось взять работу какую попало.
Последние месяцы жизни в Нью-Йорке он зарабатывал на хлеб тем, что у кассы супермаркета наполнял пакеты продуктами. Работа большого ума не требовала, для неё ни к чему был институт, специальные курсы, средняя школа, с ней справлялись безалаберные школьники, лица с психическими проблемами, старые люди с маленькой пенсией, и даже круглые дураки. Посему, упаковывая продукты и всё, что имелось в супермаркете, Иосиф это делал автоматически, а голова его пребывала в другом времени или пространстве. Но, как известно, любое дело требует какой-то концентрации. И вот, наложил он в пакет старушки больше, чем надо тяжёлых банок, старушка пакет тот подняла, стала в тележку переносить, пакет прорвался, его содержимое рухнуло на ногу старушки, и кости, ослабевшие от возраста, то ли треснули, то ли сломались. Вроде, ерундовое происшествие обернулось для старушки скорой помощью, а для Иосифа - увольнением.
С тех пор его видели на улицах, часами играющего на скрипке, с перевёрнутой шапкой у ног; бросали в шапку совсем ерунду, но на пропитание хватало. Не хватало, правда, денег на жильё, которое он кое-как делил с нелегальными островитянами, и когда они потребовали расплатиться, он не рискнул в то жильё возвратиться, и тем пополнил армию бездомных.

Решение уехать из Нью-Йорка ускорил и тот мерзкий эпизод, когда его ограбили, избили и даже изнасиловали гориллы, под ними имелись в виду два негра ужасающих габаритов. Истекая кровью, он без сознания пару часов лежал в подъезде, пока на луже крови рядом с ним не поскользнулся один из жильцов. Человек тот вызвал скорую помощь, и врач провёл мелкую операцию, наложив на анус несколько швов.
- Здесь нельзя никому верить, - начал Иосиф перечислять свои многочисленные претензии. - Люди тебе могут улыбаться, наобещают тебе с три короба, а наутро тебя начисто забудут. Бескультурная и бездуховная страна. Хорошую художественную литературу американцы не читают, только свои глянцевые журналы, набитые девками и рекламой, да кое-как состряпанные бестселлеры про всякую нечисть, секс, жуликов, убийства, сыщиков, адвокатов. Хлеб здесь безвкусный, как резиновый. И все другие продукты безвкусные, либо пересолены до невозможности. Метро с московским и не сравнишь. Здесь оно - уродливый барак, где между рельсами бегают крысы, а в Москве - чистый дворец. Здесь много инвалидов на колясках, - оттого, что люди, борясь со стрессом, потребляют столько сильных лекарств, что калечат своё здоровье. А сколько здесь толстых, уродливо жирных! Машины в Америке доступны, но страховка такая дорогая, что и машину не захочешь. А если поедешь без страховки, могут загнать в тюрьму на годы. За убийство могут не посадить, а за страховку - точно посадят. Просто на шоссе остановиться и выйти, скажем, в лес погулять - тут же полиция подскочит и потребует, чтоб уезжал. Получается: всё, что у дорог, - луга, леса, речки, озёра, - всё это для проезжего недоступно, что после российской свободы - дикость. Америка - тоталитарное государство, в котором столько всяких законов, что люди становятся их рабами, они боятся всего на свете. Омерзительна система здравоохранения. Скорую помощь вызвать накладно, и если совсем становится плохо, в больницу лучше ехать на такси. А вздумаешь, всё-таки, вызвать скорую, прикатят две пожарные машины, и после пришлют за это счёт, на целую тысячу накачают. Если счёт этот игнорируешь, он будет постоянно возрастать. Приём у врача - под двести долларов, а если с анализами - под восемьсот. Простая операция, как аппендицит, обойдётся в десятку тысяч. Без страховки этого не позволишь. А страховка в месяц на человека - не меньше трёхсот долларов, да и то, если в прошлом не болел. Вот почему без медстраховки живут почти сорок миллионов. Но жить без страховки очень рискованно: если случится что-то серьёзное – влезешь в финансовую кабалу. В России нам все уши прожужжали про высокий уровень жизни в Америке. Большинство населения зарабатывает столько, что еле хватает на жизнь. Все зависит, где проживаешь. Если снимаешь с тремя сожителями самую дешёвую комнатушку, то кровать твоя в комнате обойдётся примерно долларов в сто пятьдесят, да на питание сто уйдёт. Живёшь, таким образом, как раб. Квартиру снять практически невозможно, самая плохая - долларов семьсот. А квартиры, как московские двухкомнатные, даже в таких зданиях, как хрущёвки, стоят все полторы тысячи. Большинство же вынуждено проживать в допотопных некрепких домах, от одного до трёх этажей, с тараканами, крысами и в грязи. Стенки продавливаются пальцем, гвоздь можно в стену втолкнуть рукой. Повесишь пиджак - гвоздь может выдержать, а два повесишь - гвоздь выпадает. Изоляция звука - отвратительная. Когда у соседки ночью любовник, у соседей осыпаются потолки, а стены потрескивают и шатаются. В Америке много наркоманок, стоят на углах по вечерам и предлагают себя за гроши. Очень рискованно проходить мимо негритянок-проституток, они тебя пытаются схватить и затащить в грязный подъезд. В Америке мерзкое телевидение. Говорят, что здесь сотни каналов, но они от кабельного телевидения, по сорок долларов в месяц платить. Без подписки на такое телевидение можно поймать только три канала, на которых какие-то разговоры и бесконечная реклама. Новости изредка, и дрянные. Почти ничего про другие страны, зато минут десять будут рассказывать, как кто-то кому-то изменил. Поэтому американцы и не знают, что творится в других странах. Как я в Америке соскучился по вечерней программе “Время”! Фильм по бесплатному телевидению покажут не чаще, чем раз в неделю. А если покажут, то старый фильм, который ты видел лет десять назад. А поглядите на здешних женщин. Толстые, в уродливых штанах; не причёски, а пакля на голове, и на лице никакой косметики. Любая средняя русская девушка пригожее красивейшей американки…

До того, как Иосиф пустился в факты, его собеседник очень старался игнорировать запах изо рта, но во время долгого монолога дурной запах так обострился, что Каликин стал медленно отодвигаться.
- Батенька, - вклинился он, наконец. - Извините, что я вас прерываю, но я вдруг подумал, что мы с вами оказались на разных полюсах. Я здесь устроен, многим доволен, а вы высказываете мнение неустроенного нищего иммигранта. Такой иммигрант в любой стране вынужден жить в плохих условиях, получать минимальную зарплату. Понятно, что он не доволен правительством, законами, нравами, населением, он недоволен всем подряд. Видно, что вы за полгода в Америке мало что видели и поняли, а многое поняли превратно. Впрочем, замнём, не буду оспаривать даже вопиющие неточности. Но должен, тем не менее, комментировать ваше высказывание о бескультурности и бездуховности американцев. Ну что вы лично успели узнать об американской литературе, театре, музыке, хореографии? Общались ли вы хотя бы раз с образованным, культурным американцем? Вы видели массу, а масса - что, она во всём мире приземлённая, она далека от высоких материй. Вы ж не хотите сказать, что в России масса духовна, интеллигентна? А что касается поведения, то американская толпа несравненно вежливее, приветливее, культурней, улыбчивей, цивилизованней, чем толпа в любой части России. И - насчёт женщин… - Каликин замялся. - Знаете что, не будем о женщинах. Есть здесь один комедиант, эмигрировавший из России. Любил он вызвать животный хохот тем, что вышучивал русских женщин. Мне было противно его глумление. Чего не делают ради денег люди, грязноватые в душе.

“Всё же, я должен вернуться в Россию”, - в который раз подумал Иосиф. И он бы затеял что-то с отъездом, начал бы деньги собирать на полёт из Лос-Анджелеса в Москву, но возвращению в Россию ему мешала такая проблема: у него не было документов - ни русского паспорта, ни грин-карты. Всё это выкрали две гориллы.
- Знаете что, - сказал он Каликину. - Мне, пожалуй, пора идти. Вот деньги. Расплатитесь за меня.    
- Слишком много, - крикнул Каликин, взглянув на купюру в сто долларов. - Вы съели не больше, чем на десятку.
Иосиф шёл к выходу, не оборачиваясь. Сдачи бы взять у официанта и вернуть девяносто долларов этому странному собеседнику, но где тот служитель, и как он выглядит? Лица его Каликин не запомнил, поскольку когда его обслуживали, он либо вглядывался в меню, либо, заказывая еду, глядел на красный фартук служителя. К тому же здешние официанты были армянами, либо грузинами, все кавказского происхождения, и для рассеянного взгляда все были похожи друг на друга.
Каликин бросился вслед за Иосифом, догнал его у выхода из ресторана, почти насильно всучил купюру и вернулся за свой столик.
- Удачи! - тихо сказал Каликин в направлении человека, который ему сначала понравился, потом вызвал сильное раздражение. Сейчас же тот самый человек возбудил в Каликине жалость, от которой в носу защекотало, а на глаза продавились слёзы.
После того, как Иосиф ушёл, Каликин ещё посидел в ресторане. Шумная пьяная обстановка стала его несколько раздражать, как случается с трезвыми людьми, попавшими в компанию выпивающих. Он от алкоголя не отмахивался, но сегодня, как ни странно, оставался трезвым, - не от того, что пить не хотел, его отвлекали беседы с Иосифом. “Да, пора встать и уходить”, - поглядел Каликин по сторонам в надежде увидеть официанта и расплатиться за еду.
Не выпить - для русского ресторана это почти что неприлично. Ресторан покидать полагается так: заплетаясь ногами и пошатываясь, намурлыкивая песенку под нос, грезя о принце или принцессе, забыв до утра о всех проблемах. Вот и у Каликина не получилось покинуть “Русскую Сказку” трезвым.
- Позвольте присесть? - спросил у него мужчина, одетый на торжество, и даже не галстук, а белая бабочка, севшая на белоснежную рубашку под гладко выбритым подбородком.

“Как же такому отказать? Да и спешить мне, вроде бы, некуда”, - подумал Каликин и кивнул.
- Знаете, я случайно услышал одну из ваших бесед с Иосифом, - заговорил элегантный мужчина. - Нет, не подумайте, что подслушивал. Просто, когда вы обсуждали смерть корректора Руксельбаума, в тот момент не играл оркестр, никто не орал, не хохотал, а я оказался от вас очень близко, вон за тем столиком приятеля. К тому же, я одарён острым слухом; ну, не таким уж совсем замечательным, как слух у летучей мыши, но на слух я не жаловался никогда. Помогло, видно, то, что моё прошлое не оглушало меня рок-концертами, грохотом техники, дискотеками, стрельбой и разрывами снарядов, и оттого в моём внутреннем ухе совершенно не пострадали волосковые сенсорные клетки. Но, извините, я отвлекаюсь, пытаясь, как следует оправдать то, что подслушал ваш разговор. Я бы не стал вас беспокоить, но дело в том, что я знал Руксельбаума так, как никто его не знал. Да, человек он был скучноватый, точнее сказать, не компанейский. Но знали бы вы, какой острый ум таился в лохматой седой голове! Из всех двадцати трёх человек, правивших рукописи издательства, я был единственным, кто ценил его, и кто прочитал, что он написал на полях его последнего манускрипта. Да, и ещё важно добавить, что на той же странице этой рукописи он удивительно недурно изобразил карандашом Архангела с огненным мечом, охраняющим путь к дереву жизни...

Продолжение следует


Как приобрести книгу «Сказки русского ресторана»
и другие книги Александра Мигунова:
Чек или мани ордер пошлите по адресу:
Alexander Migunov
4011 Catalina Drive, Bradenton, FL 34210.
Дополнительная информация:
Телефон: 561-843-3224, e-mail Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript ,
сайт автора www.amigunov.com.
Стоимость книг:
«Сказки русского ресторана», 530 стр. - $16.00
«Веранда для ливней», 288 стр. – $10.00
«Поля проигранных сражений», 301 стр. - $10.00
«Hotel Million Monkeys and other stories»
(на английском), 208 стр. - $10.00
Цена за книги включает налог на продажу и стоимость пересылки.


Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии