***
«Помнишь, это было у моря…»
В. Музыкантов

Затяжные дожди по всему побережью Флориды,
сдобрен кофе уют, как в былые, похожие дни,
но идут корабли в горизонты, видавшие виды,
отражая волну, витражам завершённым сродни.

Здесь такая зима, будто всем континентам на зависть,
но пора аномалий коснулась и этих широт,
и романтика моря вершится в туманную завись,
словно век бригантин продолжается и не пройдёт.

Океан облака ангажирует ветром на танго,
с перерывом на вальс, когда ритм изменяется вдруг,
и во всём невпопад, поздним детством приходит Паланга,
затяжными дождями вершит подсознания круг.

Неумело тогда, в сплошь янтарном закате, на дюнах,
как ожог – поцелуй одногодки, литовской княжны,
и звучала гитара, казались волшебными струны,
непривычны – озноб и щемящее чувство вины…

Этот светлый сценарий порой в заколдованном круге
повторялся у моря, цветной раскадровкой дразня:
в главной роли всегда красотою блистали подруги,
в затяжные дожди согревая любовью меня.

В благодарность за это, порою не веря прогнозам,
оказавшись у моря, где ласки зимою не жди,
окрылённый стихами и склонностью к метаморфозам,
я люблю это время,  когда затяжные дожди…

***
«Размытый путь и вдоль кривые тополя.
Я слушал неба звук – была пора отлёта…»
Н. Рубцов

Взлёт, терминал наискосок, и неминуемо на север,
шанс зёрна отделить от плевел, на то – воздушный марш-бросок.
Из предотлётных всех бесед в сухом остатке – осознанье,
что север этот – наказанье за лёгкость прежнюю побед.
Невольно пялясь с высоты на цепь конфедеральных штатов,
прикинешь – чах Кощей над златом, а толку? Всё отнял Батый.
И если совпадений цепь счесть за презумпцию удачи,
то даже жёсткие Апачи облагораживали степь.
Но это – много в стороне от изначального сюжета:

…Гавана. Ночь. Она раздета… Паук крадётся по стене…
На севере подобный бред и не рискнёт осуществиться,
там люди «северные лица» отважно носят на спине.
Там вопиющий здравый смысл, а не «кобылы сивой бредни»,
как критик-женщина намедни пеняла на один эскиз.
Ах, если б он её не знал со всех сторон с начала века…
Как дань сомнительным утехам он строк своих не защищал.
И всё же снова не о том и даже уже грустно как-то,
к тому же пресловутый фактор, с утра похож на снежный ком.
Вот так-то ближе к существу, типично северный придаток,
где понаставили палаток, поправ гитарами молву.
Маячит север, не уйти от мартовских его пощёчин,
да и хотелось-то не очень, вдоль по размытому пути.

…Isles

Здесь облачно и волн извечный слог
подсказывает рифмы ненароком,
в тавернах музы под руку с пороком
разыгрывают в нарды недотрог.
Как жаль, что в никуда ведущий мост
сменили на шаблонный волнорезец,
луна над ним теперь – лишь полумесяц,
пейзаж до недосказанности прост.
Сюрреализм – вокруг родная речь,
но на себя похожая едва ли,
куда кубинцы с местными пропали,
в оставшееся время не засечь.
И прелесть этой гавани не в том,
что круглый год здесь можно отогреться,
раздеться, отрешиться, не зардеться,
а в том, чтоб не оставить на потом…
Одно из столь немногих в мире мест,
где с океаном разбитные диалоги
отнюдь не из разряда тавтологий,
а просто в перечне бытующих чудес.

Февраль Модильяни

Февраль – последний возглас обострений зимы,
камин не гаснет, гаснут сумерки, мы…
Kогда по-итальянски произносим слова,
вода, в Лагуне плеск, и прячет тень острова…
Увы, вновь високосен и заносчив февраль,
в нём шёлк – и перебор гитарный катится вдаль,
а там, там за окном во всей красе карнавал
и ночь – венецианка приглашает на бал.
Соблазн – на приглашение ответить кивком,
луна крадётся кошкою, что будет потом,
когда она откажется от сказанных слов,
а он не станет двери запирать на засов…
Отсвет – где гамма стольких и нездешних цветов,
рассвет – по мостовой одно лишь эхо шагов.
Февраль – столь неуместен лишним каверзным днём,
о ней – его эскизы, её строки о нём.
К чему все эти муки расстояний и стран,
кому не виден светлый, изначальный изъян
в таком вот кратном вечным четырём феврале,
слова, что были преданы каминной золе…
Юн март – и наваждению приходит конец.
Монмартр – обитель всех неуцелевших сердец,
весна – так ненавязчиво наложатся швы,
увы, и вновь пребудет обращенье на «вы»…

Договор

(Версия перевода из Леонарда Коэна)

«…They’re dancing in the street, it’s Jubilee
We sold ourselves for love but now we’re free
I’m sorry for the ghost I made you be
Only one of us was real and that was me…»
Леонард Коэн

Я созерцал, как из воды творишь вино,
Как вновь вино твоё становится водой.
Я каждый вечер за твоим столом
Делал, что мог, но в звёздах вышел сбой.
Надежды нет на мирный договор,
К чертям, кто овладеет высотой,
Устал я нынче – не горжусь, бываю злей,
А быть бы договору,
А быть бы договору
Между твоей любовью и моей.

На улице танцуют от души, похоже, отмечают юбилей.
Концепции продажи нет в любви,
свобода притаилась у дверей,
Мне жаль, что сделал призраком тебя,
Что настоящим оказался я.

С тех пор, как тебя нет, я не сказал
Ни слова, где иной бы не солгал,
Не верю в гул помех я громовой,
Ты для меня была опорой звуковой,
Моим эфиром и моей судьбой.
Кричат с полей – похоже, юбилей.
Концепции продажи нет в любви,
свобода притаилась у дверей.
Мне жаль, что сделал призраком тебя,
Что настоящим оказался я.

Я слышал, ошарашен змей грехом,
Чтобы познать, он сбросил чешую.
Рожденье заново – безкожие сулит
Яд вездесущий не благоволит.
К чертям, кто овладеет высотой,
Устал я нынче – не горжусь, бываю злей,
А быть бы договору,
А быть бы договору
Между твоей любовью и моей.

Високосная сублимация

Дожди в океане милей снегопадов над озером,
если февраль, да к тому же ещё високосный,
грань горизонта никак не подвластна коррозии,
и удивиться её совершенству несказанно просто.
Блики от солнца, которое кажется вымыслом,
шлют перебежками к ранним стихам Маяковского,
сколько на данном этапе земля демагогии вынесла.
Зарёкшись доказывать, что не является плоскою.
Пренебрежения береговой сублимацией
могут порой удивить, претендуя на истину,
и, растворяясь в прибое фантомной овацией,
так же незримо играют нездешними листьями.

Всё относительно в сфере тепла, как субстанции,
местность у озера рада и проблеску слабому
у океана – рядами спасателей станции,
где разговоры о том, что пожарче бы надо бы.
Редко февраль високосный бывает обыденным,
в нём зачастую родится гитарная лирика,
и вдохновенье торопит делиться увиденным,
пренебрегая канонами Секста Эмпирика.
Власть океанских дождей, снегопадов у озера
необходима в процессе свершенья мелодии,
будут в стихах подтверждения, в прозе ли,
шёпот диктанта под утро покажется пройденным…

Гари Лайт родился в Киеве в 1967 году. С 1980 года живёт в Соединённых Штатах Америки.  По профессии – адвокат. Окончил Нортвестернский университет (факультеты политологии и славистики), затем юридическую магистратуру Chicago-Kent. В 1998 году Гари Лайт был принят в Союз писателей Москвы. В 2015 году принят в Союз писателей Украины. Состоит в ПЕН-клубе. Творческие вечера с учaстием автора проходят по обе стороны Атлантического океана.  
Публикации в журналах «Время и Место» (Нью-Йорк), «Новый Журнал» (Нью-Йорк), «Времена» (Нью-Йорк), «Крещатик» (Германия), «Кольцо А» (Москва), «LiteraRus» (Финляндия), «Млечный Путь» (Иерусалим),  «Радуга» (Киев), «Ренессанс» (Киев), «Этажи» (Бостон), «Новый Свет» (Торонто),  «Интеллигент» (Санкт-Петербург), «Связь Времён» (Сан-Хосе), «Эмигрантская Лира», (Бельгия), «Побережье» и «Встречи» (Филадельфия), «Панорама» (Лос-Анджелес), русскоязычной периодике Чикаго и Флориды. В Интернете: «45-я Параллель», «Гостиная» и на других сетевых ресурсах. Участник антологий: «Строфы Века-2», а также «Киев. Русская поэзия. ХХ век.  С конца минувшего  века, в Киеве, Нью-Йорке, Филадельфии, Санкт-Петербурге и Москве, в различных издательствах вышло несколько книг автора.