Повесть в рассказах

1. Новости

– Але.
– Илья, мне пришел факс из Москвы.
– Отец умер?
– Да. Я уже был в Российском консульстве, мне обещали к вечеру сделать визы.
– Ты билеты на самолет заказал?
– Тебе – да.

– А себе?
– Я приеду позже, сейчас у меня важная встреча в Вашингтоне.
– Какая еще встреча к чертовой матери?
– Важная, Илюша, если я уеду, конкуренты сожрут меня с потрохами.
– Правильно сделают.
– Илюша, я сейчас очень близок к тому, чтобы заключить договор с Дженерал Электрик. Это все равно, что завоевать золотую медаль на олимпиаде.
– Получишь ее в следующий раз.
– Следующего раза не будет. Такая возможность представляется раз в жизни. Не стал чемпионом – и все, поезд ушел, а рельсы остыли. Никого не интересует, почему ты не попал на соревнования, правительство не пустило, террористы взяли заложником или нажрался допинга. Важен конечный результат.
– Не оправдывайся.
– Я и не оправдываюсь, я объясняю, – сказал Захар.
– Когда вылет?
– Завтра утром.
– По какому маршруту?
– Сент-Луис – Нью-Йорк – Амстердам – Москва.
– Почему ты не мог взять билеты прямо из Миннеаполиса в Нью-Йорк?
– На этот рейс все продано. Тебе придется ехать на перекладных. Визу тебе отдаст мой курьер в Ла Гвардии  у выхода на московский самолет.
Илья выехал в аэропорт с большим запасом, но из-за плохой погоды все рейсы задерживались. Он подошел к диспетчеру. Тот, пощелкав на клавишах компьютера, сказал, что успеть Илья может, только если полетит в Нью-Йорк напрямик, но билетов на этот рейс нет.
– Что же делать?
– Если хотите, я могу узнать, не посадят ли вас на служебное место. Правда, оно находится около туалета, и отдохнуть на нем практически невозможно, но в данной ситуации...
– Я согласен, – перебил его Илья.
– Бегите, я им сейчас позвоню.
В самолет Илья Окунь зашел последним, а когда двери за ним закрылись, командир корабля объявил, что по техническим причинам вылет задерживается. Илья посмотрел на часы, он всегда делал это, когда нервничал. Скорее всего, на московский рейс он уже опоздал, но теперь он думал о том, как перехватить курьера. Илья подозвал стюардессу. Она внимательно выслушала его и сказала:
– Я поговорю с командиром.
– Что он может сделать?
– Не знаю, посмотрим. Вы пока отдыхайте.
«Хорош отдых», – подумал Илья и закрыл глаза.

2. Отец

Завод, на котором отец был начальником отдела, как и большинство других военных заводов, для конспирации называли почтовым ящиком. Когда Илья был маленьким, он любил повторять фразу Захара: «Моя мама работает в банке, а папа – в ящике». Руководил заводом потомственный инженер, академик Крылов. Его держали как музейный экспонат: беспартийный, порядочный, из дворян, переживший все сталинские чистки, он был таким же редким явлением в советской военной промышленности, как уцелевший динозавр. Начальник Первого отдела все время пытался втянуть его в партию, но академик успешно отбивался.
– Я не могу выучить Устав, – говорил он чекисту. – Все выходные сижу и учу, а в понедельник пытаюсь повторить – и ничего не помню. Я уж до дыр его зачитал, и все никак.
– А мы вам скажем, какие вопросы будем задавать.
– Нет, это нехорошо. Я ведь сам в институте преподаю и за жульничество студентов с экзаменов выгоняю. Кажется, в Уставе вашей партии тоже что-то говорится про честь и совесть, а?
– Конечно, говорится, но есть ведь и неуставные отношения, и вас можно принять по совокупности заслуг.
– Нет, я не хочу выделяться.
– Вы и так выделяетесь.
– Чем?
– Тем, что у вас отделами руководят одни Рабиновичи.
– Ну и что?
– Вы и сами должны понимать. Я лично против них ничего не имею, но лучше пусть работают на других должностях, пониже.
– Это почему? – разыгрывая из себя святую простоту, удивлялся академик.
– Потому что они в любой момент могут смотаться в Израиль.
– Никуда они не смотаются, у них допуск, и ваши же люди их отсюда не выпустят.
– Конечно, не выпустят, но все равно должен быть порядок.
– У меня и так порядок, можете справиться в министерстве.
Крылов прекрасно знал, что министр прикрывался успехами его завода как красным знаменем и разрешал ему любые вольности в подборе кадров. Сам же Крылов менять своих помощников не собирался. Многих он принял еще молодыми людьми во время кампании «врачей-вредителей» и «безродных космополитов», когда они оказались на улице без средств к существованию. Он говорил друзьям, что эти евреи хотели сыграть в его ящик, а он вместо этого взял их под свое крыло. Когда же он наберет достаточное их количество, то откроет на своем заводе филиал синагоги.

После развала Советского Союза академика Крылова отправили на пенсию, а завод распродали по частям. Бывшие сотрудники Окуня-старшего стали приспосабливаться к новой действительности, некоторые смирились с падением своего социального статуса, другие переквалифицировались в фермеров и жили на своих дачах натуральным хозяйством, а третьи, шагая по трупам, лезли вверх. Борис Яковлевич Окунь очень быстро из физически здорового пожилого человека превратился в старика.
Его старший сын Захар приехал тогда в Россию, чтобы прощупать почву для создания бизнеса. Перемены, произошедшие в стране, казались ему невероятными. Он, как Александр Иванович Корейко, почувствовал, что нужно ловить момент, и вместо двух недель пробыл в Москве несколько месяцев. За это время он оформил отцу гостевую визу в Америку. В Миннеаполис они прилетели вместе, и Борис Яковлевич поселился у старшего сына, а к младшему Илье приезжал, чтобы поиграть с внуком. Он вообще очень много общался с внуками, и с сожалением думал, что в молодости пренебрегал своими родительскими обязанностями. Тогда у него не хватало времени на детей, и теперь он с большим опозданием испытывал чувства, которые раньше прошли мимо него. Внукам тоже было с ним интересно, для них его рассказы были историями из другого мира и другого времени.

***
Недели через две после приезда отца Илья повез его на экскурсию по Миннеаполису.
– Ты знаешь, что у нас находится самый большой торгово-развлекательный центр в мире? – спросил он Бориса Яковлевича.
– Нет.
– Он называется Mall of America. Там есть магазины, кинотеатры, кафе, аквариум с акулами и детский городок с разными аттракционами.
– Почему же ты не взял детей?
– Они уже там были.
– Все равно.
– Я им предлагал, они не захотели.
– А меня ты даже не спрашивал.
– Я и так знаю, что тебе понравится.

Они начали осмотр с прогулки по детскому городку. Это был Диснейленд в миниатюре, и Борис Яковлевич захотел попробовать несколько аттракционов. Илья с удовольствием составил ему компанию, и очень скоро седой старик и его великовозрастный сын с удовольствием пытались струей воды попасть в плавающего гуся, крючком выловить игрушку из стеклянного ящика, а потом выбраться из лабиринта, в котором поминутно визжали и охали все известные представители нечистой силы. Побывали они и в аквариуме, где их особое внимание привлекли акулы. Эти хищницы плавали с такой грацией, что ими нельзя было не любоваться.
– Пара Окуней пришла в восторг от акул, – заключил Илья, выводя отца наверх. Закончили они развлечения тем, что прокатились на монорельсе. Как и остальные пассажиры, они кричали, когда вагон проваливался вниз, на зимний сад с тропическими деревьями, или взлетал вверх, к прозрачной крыше, сквозь которую было видно небо и солнце. После этой поездки они зашли в кафе. Окунь-старший молча смотрел на детский городок.
– Нравится тебе здесь? – спросил Илья.
Борис Яковлевич ничего не ответил, он вспомнил, как он обиделся на сыновей, когда они решили эмигрировать. Тогда он был еще полон сил и очень много работал. Это единственное, что у него осталось после смерти жены. По-настоящему работа была его первой и самой большой любовью. Из-за нее он и продал душу дьяволу. Он прекрасно понимал, что создаваемое им оружие служит темным силам, но ехать с Захаром и Ильей он не мог, все равно его бы никто не выпустил из Советского Союза, да и что он мог бы делать в Америке?
– Нравится тебе здесь? – повторил Илья.
– Да, – ответил Борис Яковлевич.
– Так оставайся.
– А на что я жить буду?
– Тебе дадут пособие.
– Я же здесь ни одного дня не проработал. Я не имею морального права.
– Имеешь. Знаешь, какие я налоги плачу.
– Все платят.
– Но не такие. По статистике первое поколение эмигрантов живет лучше среднего американца, а стало быть, и налогов платит больше.
– А второе?
– Еще лучше.
– А третье?
– Третье – как средний американец.
– К какому же поколению, по-твоему, отношусь я?
– К нулевому.
– И что говорит статистика обо мне?
– Про статистику не знаю, а практика показывает, что ты здесь будешь как сыр в масле. Конечно, Америка уже не та, что раньше, но на твой век хватит.
– Интересно, какой же она была раньше?
– В 50-х годах она лопалась от изобилия, женщины здесь не работали, предприятия платили служащим пенсию, а хозяева переманивали работников друг у друга. Теперь совсем другое дело. Я должен вкалывать гораздо больше положенных восьми часов в день, да еще и выглядеть моложе своих лет. Вот мне и приходится зарядку каждый день делать, диету соблюдать и волосы красить.
– Ну, от диеты и зарядки хуже не будет, – усмехнулся Борис Яковлевич, – а волосы мог бы оставить в покое.
– Нет, папа. Я уверен, что только благодаря этому меня приняли на работу... на зарплату молодого специалиста.
– Большой успех для сорокапятилетнего юнца, – согласился Борис Яковлевич. – Но на жизнь-то тебе хватает?
– Как сказать, – ответил Илья.
– Понимаю, – протянул Борис Яковлевич, – денег всегда мало, мне даже Захар на это жаловался.

3. Лас-Вегас

Захар планировал полететь в Лас-Вегас, чтобы встретиться на очередной выставке с клиентами. Заодно он хотел показать город отцу.
– Мне гораздо приятнее пообщаться с внуками, – возражал Борис Яковлевич.
– Они от тебя не убегут, ты у нас надолго, а в Вегасе будешь всего несколько дней.
– Езжай один.
– Один не могу, только с тобой. Ты там отдохнешь, посмотришь на кактусы с пальмами, поплаваешь в открытом бассейне.
– Я и здесь отдыхаю, – сказал Борис Яковлевич, – тем более что в рулетку играть я все равно не умею.
– Теперь Лас-Вегас – место семейного отдыха. Там самые лучшие шоу и полно всяких выставок.
– Не интересует меня это.
– А еще там официально разрешена проституция, так что, если захочешь, можно девочку в номер заказать, – сказал Захар, подмигивая отцу.

***
Остановились они в гостинице «Аладдин». Огромные залы были уставлены игральными автоматами. Около них сидели люди всех возрастов, они бросали монеты, нажимали кнопки и ждали, пока вращающийся барабан остановится. Если выпадал счастливый номер, то из машины со звоном высыпались деньги. Звук этот, по мысли дизайнеров, должен был вызывать азарт у игроков, но Бориса Яковлевича он только раздражал. Все выглядело очень буднично, никакой романтики. Официантки в коротеньких юбочках и открытых платьях разносили напитки. Они были не очень молоды и совсем не симпатичны. Наверно, те, кто покрасивее и помоложе, зарабатывали на жизнь другим, официально разрешенным здесь способом.
– Что это? – спросил Борис Яковлевич, показывая на огромный циферблат с одной стрелкой.
– Это барометр, на нем написано, что по данным метеослужбы в начале каждого часа над озером в северной части гостиницы проходит гроза с молниями и проливным дождем. Пойдем, посмотрим.
Они пошли по длинному коридору, убранному под восточный базар, заглянули во дворец шаха, осмотрели гарем, посочувствовали участи евнуха, охранявшего жен владыки, и поглядели, как женщины в ярких восточных одеждах исполняли танец живота. На озере они оказались всего за минуту до обещанной грозы. На искусственное небо набежали искусственные тучи, засверкали молнии, загрохотал гром и точно в назначенное время полил проливной дождь. Шел он так, что ни одна капля не попала на мраморный берег, где столпились зрители. Вскоре гроза кончилась, и засияло искусственное солнце. Стрелка огромного барометра, точной копии того, который они видели при входе, установилась на «ясно».
– Много здесь таких развлечений? – спросил Борис Яковлевич.
– Полно.
– Что ты мне еще покажешь?
– Лондон-клуб.
– Что это такое?
– Точно не знаю, кажется, это клуб мультимиллионеров. Членами его могут также стать короли, премьер-министры и кинозвезды. Я давно мечтал в нем побывать, но в Европе меня к нему близко не подпустили.
– Наверно и здесь не подпустят.
– Давай попробуем. Сейчас в Штатах идет борьба за равноправие, и представители американской элиты иногда должны терпеть таких плебеев, как мы.
Они поднялись на второй этаж.
В этой части гостиницы «Аладдин» царил другой дух. Дилерши носили более изысканную форму, чем во всех остальных залах. Игроки были одеты как на великосветском рауте: мужчины в токсидо, а женщины в вечерних нарядах. Цена их украшений могла сравниться с годовым бюджетом стран третьего мира. Глядя на этих людей, Борис Яковлевич почувствовал атмосферу, которую он и ожидал увидеть в казино. Захар смотрел вокруг, как завороженный. В этот момент он очень напоминал Пушкинского Германа.
– Ты что? – спросил Борис Яковлевич сына.
– Понимаешь, – тихо ответил Захар, – я и раньше видел, как люди играют на крупные суммы, но это были рядовые американцы. А здесь – сильные мира сего.
Они остановились около столика и стали наблюдать за игрой. Никто не сделал им замечания, не попросил выйти, но Борис Яковлевич чувствовал, что с них не спускают глаз. Мужчины спортивного вида с рациями прогуливались по залу и обменивались короткими репликами. Их профессия угадывалась невооруженным глазом. Точно таких же безликих и внешне ничем не примечательных товарищей Борис Яковлевич видел, когда министр и генералы приезжали на полигон, чтобы посмотреть, как проходят испытания.
– Что тебе здесь так нравится? – спросил он сына.
– Видишь вот этого человека в черном костюме с галстуком-бабочкой?
– Да.
– Он только что проиграл миллион. Я посчитал количество токенов, которые он выбросил на стол. Потрясающе!
Борис Яковлевич пожал плечами.
– Меня это зрелище захватывает больше, чем любое шоу, – возбужденно говорил Захар, – я могу смотреть на него до бесконечности. Люди проигрывают такие суммы, которых мне бы хватило до конца жизни.
На следующий день перед работой Захар предложил отцу пойти в отель «Венеция», дал ему деньги и сказал, чтобы он тратил их, не задумываясь. В «Венеции» Борис Яковлевич увидел голубое небо и точную копию знаменитых на весь мир каналов. Он подошел к одному из них и посмотрел на противоположный берег. К нему подплыла лодка.
– Do you want a ride?  – спросил гондольер.
Даже не зная английского, Борис Яковлевич понял вопрос и отрицательно замотал головой.
– Do you speak English?
– Нет.
– Так вы русский, – обрадовался молодой человек.
Борис Яковлевич удивленно посмотрел на него.
– Садитесь, я вас покатаю.
– У меня нет денег.
– Не беспокойтесь, я с вас много не возьму, а удовольствие гарантирую, – он помог Борису Яковлевичу зайти в гондолу. – Мы ведь поедем не на старой посудине по заплеванным каналам, а в стерильной чистоте. Это вам не Венеция, а Лас-Вегас, посмотрите, как все вылизано.
– Как ты здесь оказался? – спросил его Окунь-старший.
– Я окончил школу Джулиярд в Нью-Йорке, был на прослушивании в нескольких театрах и теперь ожидаю их решения, а до начала сезона, как видите, прохожу стажировку. Деньги, конечно, небольшие, но работа интересная. Я научился управлять гондолой, отрепетировал несколько новых арий и прочитал кучу книг по истории. Выяснил, например, что профессия гондольера потомственная, передается только по мужской линии, так что я – своего рода исключение.
– Почему?
– Мой отец в жизни не держал весла, он работает архитектором в Нью-Йорке.
– Спой мне что-нибудь, – попросил Борис Яковлевич, и Виктор запел «Санта Лючия».

После «Венеции» Окунь-старший решил пройтись по другим отелям. Каждый из них был создан как памятник определенного периода человеческой цивилизации. Древний Рим, таинственный Восток, современная Америка, – все было интересно, но Борис Яковлевич выбрал Париж. Именно эта гостиница была в основании Эйфелевой башни. Там молодые люди в форме национальных гвардейцев Франции приветствовали гостей, отдавая им честь. Девушки, одетые боннами, многообещающе улыбались, создавая у посетителей впечатление, что они тоже с удовольствием отдали бы свою честь, но только не на посту, не в рабочее время и не бесплатно. В лифте швейцар с пышными бакенбардами и важностью премьер-министра величественно наклонил голову, приветствуя входящих. Пока они поднимались на смотровую площадку, он рассказал, что Эйфелева башня в Лас-Вегасе является точной копией Парижской, и хотя она вдвое ниже, с нее видно не только весь «Париж», но и «Пирамиду Хеопса», «Дворец Цезаря»  и Статую Свободы, поэтому она намного лучше настоящей.
Страны света и исторические эпохи менялись перед Борисом Яковлевичем, как в калейдоскопе. Это казалось ему ожившей сказкой. Он ходил по главной улице города и смотрел на творение рук человека. Даже дорогие и популярные шоу произвели на него меньшее впечатление, чем Лас-Вегас. В театрах он бывал и раньше, игру хороших актеров видел много раз, а вот такой фейерверк фантазии предстал перед ним впервые. Человеческий гений создал в пустыне блистающий мир, сверкавший по ночам миллионами огней.

И вдруг мне вспомнилось, я царь,
Об этом забывал я годы,
Но как же быть, любой букварь
Свидетельствовал это встарь,
Что человек есть царь природы.

Только в отличие от царей-созидателей, построивших Вегас, он был царем-разрушителем, князем тьмы, создававшим оружие.
4. Аплодисменты
– Сэр, – сказала стюардесса.
Илья открыл глаза.
– Мы связались с Нью-Йорком и выяснили, что самолет на Москву задерживается, вы еще можете на него успеть. Вот план аэропорта, здесь крестиком отмечено место, куда мы прибываем, стрелкой указан ваш путь по Ла Гвардии, а кружком обведены ворота, через которые вы должны выйти на нужный рейс. У вас как раз хватит времени, чтобы добежать. Посмотрите, пожалуйста, внимательно и, если есть вопросы, задайте их сейчас.
– Вроде все ясно, – сказал Илья, внимательно изучив рисунок.
– Я так и думала. Я ведь раньше работала в школе для умственно отсталых и привыкла объяснять так, чтобы ученики меня не переспрашивали. Значит, я не потеряла квалификацию. Мы говорили с курьером, его зовут Марлин, у него в правой руке будет пакет, который он должен вам передать. Он будет стоять у входа в самолет. Вы его узнаете?
– Да.
Как только самолет приземлился, командир корабля объявил, чтобы все оставались на своих местах, ибо первым ввиду чрезвычайных обстоятельств должен выйти пассажир, который сидит в туалете.
– Нет, около туалета, – поправился он после специально запланированной паузы, – когда он будет бежать, вы господа, зажмите носы.
– Почему они все время шутят? – подумал Илья, выскакивая из самолета. – Ситуация-то совсем не подходящая для острот. У меня отец умер.
Аэропорт он пробежал за несколько минут, а около входа на московский рейс увидел курьера. Не останавливаясь, он схватил пакет и вскочил в самолет. Стюардесса сразу же закрыла за ним дверь. Когда он отдышался и вошел в салон, раздались аплодисменты. Илья удивленно оглянулся.
– Это вам, – сказала стюардесса.
– Мне?
– Да, мы рассказали, почему вы так спешите, и спросили пассажиров, согласны ли они подождать. Они согласились.
«Сентиментальные американцы, – подумал Илья, – нашли чему хлопать. Бывший советский подданный успел на похороны своего отца, который разрабатывал оружие для уничтожения их страны».
Странен все же мир, в котором мы живем.

Продолжение следует

Продолжение

***
Действие на сцене разворачивалось медленно.
Молодой энтузиаст-учитель, увлекшийся идеями просвещения, приехал в глухую деревню, чтобы сеять «разумное, доброе, вечное», но его усилия разбивались о непроходимую глупость местных жителей. Столкновение восторженности и идиотизма рождало забавные ситуации, и зрители постепенно увлекались происходящим, даже скептически настроенный Монастырский смотрел с интересом. Особенно выделялась главная героиня – жена врача, которая всеми силами пыталась выдать замуж свою перезревшую дочь. По сюжету ей иногда приходилось наблюдать за поведением молодых людей, появлявшихся в ее доме, и она с таким чувством вздыхала и всхлипывала, что даже если прямо не участвовала в действии, привлекала к себе внимание всего зала. Илья был в восторге. С трудом дождавшись антракта, он спросил шурина:
– Ну что, сегодня ты уже не хочешь уходить?
– Нет, – ответил Владимир Филиппович, – очень уж здорово она играет. – Он посмотрел в программку, – Елена Федосеева. Ба, она даже не заслуженная. Представляешь! А в прошлый раз главная героиня была народной.
Два дня назад они были в очень известном театре. Артисты играли из рук вон плохо, и вскоре после начала спектакля Монастырский стал шептать Илье на весь зал:
– Пошли отсюда, я не могу на это смотреть. Мало того, что они сами ущербные, так еще и поставили какое-то дерьмо.
– Подожди, может, они разыграются, – возразил Илья.
– Для того чтобы узнать вкус вина, не обязательно выпивать целую бочку.
– Я не такой хороший дегустатор, как ты.
– Ну, посмотри хоть на эту старую калошу, – Владимир Филиппович ткнул пальцем в артистку, игравшую легкомысленную француженку, – она ведь думает, что еще молода и красива, а сама, наверно, вместо зеркала каждый день смотрит на фотографию тридцатилетней давности.
– Замолчи.
– Я считаю, что оставаться глупо.
– Сделай хоть одну глупость в своей жизни.
– Я уже пошел с тобой на эту самодеятельность. Они хуже любителей, каждый из них в отдельности играет плохо, а все вместе – очень плохо.
Илья не стал возражать. Он прекрасно знал характер друга, и понимая, что остановить его невозможно, пересел на другой ряд.

Сегодня у профессора опять блестели глаза, и Илья приготовился к очередной его лекции.
– До чего же все-таки у артистов трагическая судьба, – начал Монастырский, – у них один шанс из тысячи. Им нужен понимающий режиссер, доброжелательные коллеги, хорошая критика и все это – пока они молоды. Возьми хоть Елену Федосееву. Ведь она уже не девочка, а ничего толком не добилась. Не удивлюсь, если ее талант переплавится в злость и горечь.
– Ну а чем, скажи, лучше архитектору, здания которого не строят?
– Тем, что проект уже есть и его могут воплотить в камне в любой момент.
– А писатель, которого не печатают, что он? Счастлив? У него судьба завидная?
– Хорошая книга пробьется к читателю. Рукописи не горят.
– А художник, картины которого не выставляют?
– Он может показать их друзьям, а теперь через Интернет – и всему миру.
– Почему же артисту хуже всех?
– Несыгранную роль в архив не спрячешь, на бумаге не напечатаешь и в музее не выставишь, и если момент прошел, то это безвозвратно. В тридцать лет играть Джульетту уже поздно, но самое главное – артист не может существовать вне страны своего языка, для него эмиграция – это профессиональная смерть.
«Опять эта тема», – подумал Илья, и чтобы избежать неприятного разговора, сказал:
– Пока главная героиня не умерла, я подарю ей цветы.
– Где ты их возьмешь? Это же театр, а не рынок. Купи ей лучше шоколадку.
– Эх ты, остряк-недоучка. Актриса – это не элементарная частица, для нее признание таланта гораздо важнее насыщения утробы. Я спрошу у билетерши, она должна знать, где здесь цветочный магазин.
Илья скрылся в толпе, а перед самым началом второго действия вошел в зал, держа перед собой три ярко-красные розы.
Актеры, уже «взявшие» публику, играли с подъемом, а жена врача, продолжавшая отчаянные попытки выдать свою дочь замуж, была просто неотразима. Илья пожалел, что не купил ей большой букет, тогда эта пожилая женщина еще долго бы вспоминала его подарок. После окончания спектакля он первый подошел к сцене и вручил ей цветы.
– Что ты ей сказал? – спросил Владимир Филиппович, когда они стояли в очереди за пальто.
– Ничего.
– Чудак ты на букву «М».
Илья подумал, что родственник прав, и подошел к билетерше.
– Ну что, купили цветы? – спросила она.
– Да, но я хотел бы поговорить с Еленой Федосеевой.
– Пошли, – сказала билетерша и повела его по каким-то коридорам. В служебном гардеробе она попросила подождать и тотчас же исчезла, а через несколько минут из артистической уборной вышла красивая молодая женщина, которая держала в руках его розы. Илья удивленно глядел на нее, не в состоянии поверить, что она так естественно играла пожилую провинциалку. Артистка наслаждалась произведенным эффектом.
– Лена, вы потрясающе играли, и мне очень жаль, что я не видел вас раньше, – сказал он наконец.
– Вы можете посмотреть позже.
– Нет, я завтра уезжаю в Америку.
– Жалко, – сказала артистка, и в глазах ее появилось уже нечто большее, чем обычная радость при виде восхищенного зрителя.
– Если вы сегодня свободны, мы могли бы провести вечер вместе.
– Я должна позвонить сестре, у нее мой сын и я не знаю, когда она его привезет.
– Звоните, а я пока скажу другу, чтобы он меня не ждал.

***
– Тяжело вам было сегодня? – спросил Илья, когда они заказали обед в итальянском ресторане.
– Да, очень, ведь замену сделали в последний момент, и я с трудом уговорила сестру посидеть с сыном. Мне даже некогда было повторить роль, а нам пришлось еще преодолевать сопротивление зала. Люди-то шли на другую пьесу, и были настроены очень агрессивно. Этот спектакль дался нам кровью.
– Охотно верю, один только мой родственник может отбить энтузиазм у кого угодно.
– Вот видите.
– Да и я к названию отнесся весьма скептически.
– Заморские гости все такие.
– Ну, не все, – возразил Илья. – Конечно, вы считаете, что Америка – страна желтого дьявола, что люди там думают только о том, как бы побольше заработать, а потом пошиковать в дешевом ресторане или пустить пыль в глаза хорошенькой артистке. Наверно, такие тоже есть, но я рядовой инженер, то есть по сравнению с новыми русскими – голь перекатная. Я даже не хочу строить из себя миллионера.
– Ну, ладно, Илюша, я неудачно пошутила, не обижайтесь. Скажите лучше, как вам понравилась Москва?
Илья посмотрел на Лену. На вид она была ровесницей его сына, но почему-то сразу назвала его так же, как и все знакомые, уменьшительно-ласкательно. Что это, аура незащищенности? Свойство характера? Проклятие или благословение?
– Вы не хотите отвечать?
– Я не знаю, как ответить. Я здесь вырос, я встретил друзей, которых не видел много лет, я... Конечно, мне понравилось.
– Что именно? – спросила она, налив себе шампанского и отпивая его мелкими глотками.
– Вам это трудно будет понять, вы ведь не пережили эмиграцию.
– Я артистка, я и не такие роли играла.
– Видите ли, Лена, я впервые за эти годы мог свободно выразить свою мысль. Я ради интереса заговаривал с незнакомыми людьми, прикидывался то грузином из Тбилиси, то провинциалом из Вологды, то евреем из Одессы, и всегда меня принимали за того, за кого я хотел.
– А вы самим собой были?
– Да, в первый же день я пошел на Арбат, чтобы купить сувениры для друзей. У меня там разбегались глаза, но когда я увидел матрешек, то просто обалдел. На прилавке стояла целая банда террористов: Арафат, Саддам, Каддафи и Бен Ладен, а прямо против них – отставные израильские генералы во главе с Шароном и американские президенты под предводительством Буша. Я уже представлял себе, как привезу эти армии деревянных солдатиков домой и буду по одному раздаривать знакомым, а потом на какой-нибудь вечеринке мы устроим игру в шарады. Перемешаем всех матрешек и будем отгадывать, кто есть кто, а если перепутаем Путина с Распутиным или Асада с Саддамом, разница невелика. Короче говоря, я забылся и по привычке спросил по-английски «Сколько стоит?» Продавец посмотрел на меня, шмыгнул носом и ответил:
– Дорого.
– Значит, он не признал в вас иностранца?
– Нет.
– И вы расстроились?
– Не очень. Наверно, я был к этому готов. Судя по всему, есть какая-то ущербность в бывших советских подданных моего возраста.
– В чем она выражается?
– Вы слишком молоды, вам трудно представить, что брелки и целлофановые пакетики были дефицитом, и для того чтобы их получить, люди пускались на разные авантюры. Те, кому это удавалось, считали себя людьми высшей категории.
– Вам, наверно, не удавалось.
– Зато иногда от меня зависело, кому эти дефицитные товары попадали. Я тогда подрабатывал переводчиком на выставках и очень быстро научился распознавать попрошаек. Они обычно напускали на себя важный вид, подходили к экспозиции и говорили, что работают на заводе, который готов купить хорошее иностранное оборудование. Они рассчитывали, что заинтересованные представители фирмы подарят им сувениры, но для меня все их действия были шиты белыми нитками, и когда они с видом знатоков спрашивали:
– Как работает эта машина? – я отвечал:
– Обычным путем.
– Ну и? – спросила Лена.
– На этом диалог обычно заканчивался. Так вот продавец матрешек напомнил мне работу на выставке. Он моментально меня вычислил.
– Не расстраивайтесь, Илюша, ведь во всем есть свои плюсы. Кстати, вы долго не были в столице, скажите, что, по-вашему, здесь изменилось?
Илья пожал плечами.
– Нет, действительно, что? – она в упор посмотрела на него, и было что-то зовущее в ее взгляде...
– Молодежь изменилась, – ответил он, потянувшись к бокалу и отводя глаза, – я, наверно уже отвык от столичной жизни, но в скандинавско-немецком городе Сент-Поле молодежь так себя не ведет.
– Как «так»?
– Расковано до безобразия. Целуются прямо в метро. И как! Взасос и со страстью.
– А вы это делали по-другому?
– По крайней мере, я выбирал уединенные скамейки в безлюдных частях парка, а эти ничего не стесняются. Я сегодня в метро случайно толкнул одну парочку, а они на меня даже внимания не обратили. Обидно.
– А вы бы толкнули их еще раз.
– Я и толкнул.
– Ну?
– С тем же успехом.
– Нужно было толкать так, чтобы они почувствовали.
– Нельзя. Мне советовали избегать конфликтов. У вас есть закон, по которому человека без предъявления обвинений могут держать в КПЗ целую неделю, а я совсем не хочу провести свой отпуск в каталажке.
– Кто же вас так настращал?
– Специалист по преступному миру.
– Он прошел практический курс в тюрьме? – улыбнулась Лена.
– Нет, он работал судьей и поэтому хорошо знает законы. Очень эрудированный товарищ, свободно говорит на блатном жаргоне и прекрасно разбирается в тюремной иерархии. Его даже приглашали преподавать криминалистику. Он мне, кстати, сказал, что в Москве народ весьма изменился с советских времен, и если здесь незнакомая девушка мне улыбается – это еще ничего не значит. Так что теперь, когда вы мне улыбаетесь, я даже не знаю, значит это что-нибудь или нет. А раньше зна-а-а-а-ал.

Лена не отводила глаз, и Илья почувствовал, как в нем поднимается горячая волна, но тут же одернул себя. Он уже не так молод для мимолетных романов.
Он отвел глаза и, увидев пустую бутылку, спросил:
– Еще шампанского?
– Нет.
– Тогда выбирайте десерт.
– Не хочу.
– Почему?
– Потому что на десерт мы поедем ко мне.

***
После очередной порции десерта Илья хотел закинуть руки за голову, лечь на спину и предаться философским размышлениям, но что-то ему мешало.
– Что ты делаешь, отпусти, – сказала Лена, открывая глаза.
Оказалось, что золотые цепочки, которые каждый из них носил на шее, переплелись. Ее крестик зацепился за его шестиконечную звезду, и это неожиданно связало их. Илья аккуратно распутал узел и спросил:
– Ты верующая?
– Мама подарила мне крестик перед смертью, и с тех пор я стараюсь с ним не расставаться, если это считать признаком веры, то я верующая, а ты?
– Мне сделали обрезание на седьмой день от роду, если это считать признаком веры...
– Ой-ой-ой, – воскликнула Лена, посмотрев на часы и не давая ему закончить фразу, – мы опаздываем. Сестра должна привезти мне сына через двадцать минут. Одевайся.
– Еще есть время, – возразил Илья.
– Нет, я не хочу, чтобы ты встречался с Максимкой. Ему только 10 лет и в каждом мужчине он видит своего папу.
Илья побледнел.
– Ты что?
– Моего сына тоже зовут Максим.

***
До метро они шли молча, сплетение цепочек и совпадение имен одинаково сильно подействовало на обоих. Когда они спустились по эскалатору и прошли к поездам, Илья обнял Лену и накрыл ее губы своими. Она ответила на поцелуй, и по его телу опять прошла горячая волна.
– Я приеду к тебе, – прошептал он ей на ухо.
В этот момент их толкнул какой-то мужчина, бежавший на поезд, но они не обратили на это внимания.
– Иди, – ответила она, с трудом высвобождаясь из его объятий, – теперь ты понимаешь, почему люди ничего не замечают, когда целуются.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Лена вышла из дома, села около двери и стала делать песочную горку. Илья еще спал. Для него это был первый полноценный отдых за два дня. Сначала он двенадцать часов летел через океан, потом вел машину, а затем до поздней ночи не отпускал ее из своих объятий. Когда они уже засыпали, она сказала:
– Я согласна быть твоей любовницей.
– Ничего не получится, – ответил он.
– Почему?
– Потому что я на тебе женюсь.

***
Познакомились они год назад. После спектакля, в котором она исполняла главную роль, Илья подарил ей цветы и пригласил в ресторан. Они провели вместе весь вечер, и если бы она не позвала его к себе, то расстались бы, как юные пионеры. Но она позвала...
С ним ей было приятно и спокойно. Казалось, этот немолодой уже человек как громоотвод притягивает и нейтрализует всю ее нервозность. Ей очень хотелось оставить его у себя, но на следующий день он улетал в Америку. Оттуда он звонил по нескольку раз в неделю. Она с удовольствием разговаривала с ним, однако относилась к его признаниям, как к забавной игре. Когда ее не было дома, он развлекал ее сына, и очень скоро уже одинаково легко общался с обоими.
На каникулы Лена отвозила сына в деревню. Там жил ее отец, который после смерти ее матери женился второй раз. У молодых оказалось восемь внуков на двоих и летом они собирали их всех у себя. Для детей это было раздолье, а для Лены отдых. Она понимала, что слишком внимательно опекает сына и хотя бы пару месяцев в году им нужно пожить отдельно. К тому же Илья уговорил ее провести отпуск вместе.
Набрав очередную порцию песка и пропустив его сквозь пальцы, Лена увидела на ладони осколок зеркала. Она покрутила его в руках, вспомнила свою последнюю роль в кино и прошептала:
– Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи.
Луч света, попав в глаза, на мгновение ослепил ее, а когда зрение вернулось, она вместо своего отражения увидела знакомый ей с детства берег реки Мутной, на котором играла ватага ребятишек. Это были ее племянники и племянницы, приехавшие на лето в деревню. Они весело болтали, направляясь к реке. Максим полез в воду первый. Лена опять улыбнулась, ей приятно было глядеть на сына, который был почти за 1500 км отсюда. Он быстро поплыл и, оказавшись на середине, стал кричать братьям, что стоит на мели. В доказательство он поднял руки над водой. Трюк этот он выучил еще в прошлом году и показывал ей, когда она приехала забирать его после каникул.
– Подожди, – крикнул ему кто-то с берега, – мы сейчас к тебе приплывем.
– Давайте быстрее, – ответил он с равнодушно-скучающим видом. При этом он делал отчаянные усилия, чтобы его не снесло течением. Ребята знали, что он пытается их обмануть, но продолжали игру. Максима же относило к омуту. Вдруг он ушел под воду, а потом, появившись на поверхности, закричал:
– Спаси-и-ите!
Зеркало приблизило его лицо, и было видно, как оно исказилось от страха. Он сопротивлялся водовороту изо всех сил, и некоторое время ему удавалось оставаться на поверхности, но вскоре он опять скрылся под водой. Лена вскрикнула и потеряла сознание.
На крик прибежал Илья. Он внимательно осмотрел ее. Рука, сжимавшая осколок зеркала, была в крови. Не понимая в чем дело, он промыл рану. Лена открыла глаза.
– Что с тобой?
– Максим, – ответила она шепотом, – Максим.
Она посмотрела в зеркало, но увидела лишь свое отражение.
– Бежим.
– Куда?
– Я должна позвонить отцу. Нет, у них нет телефона. Нужно на почту.
Они дали телеграмму с оплаченным ответом. Только после этого она рассказала все Илье. Он внимательно слушал, держа ее руки в своих.
– Не волнуйся, мы не знаем, что это такое, а пока тебе надо сделать укол от столбняка. Пойдем в поликлинику.
– Нет, я никуда отсюда не пойду.
– Хорошо, сиди здесь. Я скоро вернусь.
Лена села на стул и попыталась сосредоточиться. Она хотела понять, что произошло. Был это глюк или все случилось на самом деле? Она читала про Вольфа Мессинга, бывала на выступлениях психоэкспериментаторов, но в себе таких способностей раньше не замечала.

Продолжение следует

Окончание

– Спаси-и-ите!
Зеркало приблизило его лицо, и было видно, как оно исказилось от страха. Он сопротивлялся водовороту изо всех сил, и некоторое время ему удавалось оставаться на поверхности, но вскоре он опять скрылся под водой. Лена вскрикнула и потеряла сознание.
На крик прибежал Илья. Он внимательно осмотрел ее. Рука, сжимавшая осколок зеркала, была в крови. Не понимая в чем дело, он промыл рану. Лена открыла глаза.
– Что с тобой?
– Максим, – ответила она шепотом, – Максим.
Она посмотрела в зеркало, но увидела лишь свое отражение.
– Бежим.
– Куда?
– Я должна позвонить отцу. Нет, у них нет телефона. Нужно на почту.
Они дали телеграмму с оплаченным ответом. Только после этого она рассказала все Илье. Он внимательно слушал, держа ее руки в своих.
– Не волнуйся, мы не знаем, что это такое, а пока тебе надо сделать укол от столбняка. Пойдем в поликлинику.
– Нет, я никуда отсюда не пойду.
– Хорошо, сиди здесь. Я скоро вернусь.
Лена села на стул и попыталась сосредоточиться. Она хотела понять, что произошло. Был это глюк или все случилось на самом деле? Она читала про Вольфа Мессинга, бывала на выступлениях психоэкспериментаторов, но в себе таких способностей раньше не замечала.
***
Илья привел на почту врача.
– Покажите рану, – сказал он.
Лена протянула руку.
– Когда вы порезались?
– Примерно полчаса назад.
– Ничего страшного.
Доктор помазал раны йодом, перевязал руку, сделал укол от столбняка и ушел в поликлинику.
Ответа на телеграмму еще не было. Илья опять взял руки Лены в свои и стал тихонько их гладить. От его прикосновения ей становилось спокойнее, и вскоре она задремала. Работник почты, не желая ее будить, жестами показал Илье, что получил ответ. Лена почувствовала это и открыла глаза. Он вручил ей телеграмму. Там было всего три слова: «Максим в полном порядке».
– Илюша, все равно я не могу здесь оставаться, едем к моим старикам.
***
Когда они подъезжали к деревне, Лена была близка к истерике. Увидев во дворе родительского дома своего сына, она выскочила из машины и, обняв Максима, зарыдала. Илья, не смыкавший глаз почти тридцать часов, заснул прямо за рулем. Его никто не трогал, а когда Лена немного успокоилась, ее мачеха сказала, что накануне утром дети пришли с купания в каком-то необычном возбуждении. На вопрос «Что случилось?» они ответили: «Ничего», но после того как принесли телеграмму, бабушка устроила им допрос с пристрастием. Они рассказали, что Максима снесло к омуту, и он начал тонуть, а двоюродный брат вытащил его на берег и откачал.
Первую часть этой истории Лена знала. Если бы она не потеряла сознание, то, возможно, досмотрела бы ее до конца. Она еще раз крепко обняла Максима, а он, стесняясь ее объятий, сказал:
– Ну, что ты, мама, не надо, ничего же не случилось, я жив.
Немного успокоившись, она подошла к машине и посмотрела на Илью. Двое суток он провел в дороге. По-настоящему вместе они были только одну ночь, ну, пожалуй, две, если считать еще и ту, прошлогоднюю. Все равно слишком мало.
Илья открыл глаза.
– Я тебя разбудила?
– Нет, что ты!
– Ты помнишь, что ты мне вчера говорил?
– Конечно, – ответил он, окончательно просыпаясь.
– Это была шутка?
– Нет, это было предложение, и я вижу, что ты его приняла..

Уважаемые читатели!
Если вам понравилось это произведение,
вы можете приобрести книги автора.
«11 сентября и другие рассказы», подзаголовок книги – «Сцены провин­циаль­ной жизни русской эмиграции в Америке» – точно описывает ее содержание.
«В Старом Свете» – роман попал в длинный список литературной премии им. И.А. Бунина в 2015 г. В нем рассказывается о жизни однокурсников – Бориса Когана, Саши Иванова и Володи Муханова, которые учились в институте в 70-е годы прошлого века. Студенческая жизнь друзей проходила бурно и весело: Саша собирал автомобиль, у Бори возник роман с преподавательницей, а Володя играл в студенческом театре. Потом пути их разошлись, а много лет спустя, когда Саша узнал о предстоящей эмиграции друга, он сделал ему подарок, который Борис обнаружил только после пересечения границы…
«Римские каникулы». В книгу включены рассказы, описывающие жизнь эмигрантов из бывшего Советского Союза. Два произведения сборника попали в короткий список литературных конкурсов им. О’Генри и М. Алданова.
Книги Владимира Владмели можно приобрести, обратившись
к автору по адресу: Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript .