Много чего и очень круто может изменить молекулярная генетика в нашей жизни.
Если бы такие технологии имел в свое время товарищ Коба Джугашвили, без сомнения, он бы создал и армию живых роботов – обезьяноподобных солдат, которые за миску лагерной баланды были бы готовы на любое преступление. К счастью, такого не случилось. Будем надеяться, что и не случится. Хотя звоночек тому уже прозвучал. И к нему нужно обязательно прислушаться.
А навела меня на эту мысль непростая судьба того самого обезьяньего питомника в Сухуми, построенного как бы специально для работ И. И. Иванова.
Золотой век обезьяньего «курорта» закончился в конце 30-х годов, когда в распоряжении химиков и микробиологов из НКВД в лагерях и тюрьмах ГУЛАГА появилось достаточное количество живого человеческого материала.
Нет-нет, хватило ума – питомник не закрыли. Он стал хорошо известным в мире научно-медицинским подразделением Академии Наук СССР, а в 1977 году даже преобразован в крупный НИИ со штатом в 520 человек, среди которых было 28 кандидатов наук и 8 ученых с докторской степенью. Мощная научная сила! Так ведь и задачи, поставленные перед коллективом, имели первостепенное государственное значение. Началась гонка вооружений!
Всем врагам назло, и чтоб трепетали, Cоветский Союз, по словам генсека КПСС Никиты Хрущева, начал делать межконтинентальные ракеты с ядерными боевыми головками на конвейере. Как сосиски.
В этом благородном порыве Кремля нашлось достойное место и сухумским обезьянам. Они были идеальным объектом для изучения воздействия на организм проникающей радиации.
По воспоминаниям очевидцев – сотрудников питомника – животных в специальных капсулах опускали в колодцы с разными источниками и дозами излучения. Именно в Сухуми была получена большая часть сведений о лучевых болезнях. Здесь же проверялись средства нападения и защиты в случае бактериологической войны.
Надо отдать должное многолетнему, бессменному (1958–1992 годы) руководителю института академику Борису Аркадьевичу Лапину: военное – военным, но лучшие научные силы НИИ занимались все-таки важнейшими для здоровья человека проблемами: изучались особо опасные вирусные и инфекционные болезни, злокачественные новообразования и методы борьбы с ними.
Иммунология, психофармакология, физиология и патология центральной нервной системы, болезни сердца и кровеносных сосудов, трансплантация органов и тканей – все это широко изучалось в Сухумском институте экспериментальной патологии и терапии.
Сухумские приматы внесли свой достойный научный вклад и в дело освоения космоса. Из нескольких тысяч обезьян в «отряд космонавтов» было отобрано 40 самых здоровых претендентов. После соответствующих исследований и тестов осталось только 10.
Вот они-то и побывали в космосе задолго до человека, прокладывая ему путь к звездам. Одни возвращались и с триумфом водворялись в сухумские вольеры к своим братьям и сестрам. Другие – погибали во имя науки, как, впрочем, и люди – известные нам герои и неизвестные.
Интересно и другое. Во времена хрущевской оттепели, буквально через день после окончания работы Американской национальной выставки в московских Сокольниках, Сухумский питомник посетила большая группа врачей из США.
Они были поражены увиденным, масштабами и результатами научных исследований. Ничего подобного в Америке тогда не было.
По возвращении домой ученые оперативно подготовили и направили в Конгресс США специальный доклад о значительном отставании науки США в этой области.
Научная мина сработала – правительство США незамедлительно выделило крупную сумму на строительство... нет, не одного, а сразу семи приматологических центров, расположенных в разных климатических зонах страны. Чтобы избежать дублирования в работе, каждому из них сразу же был утвержден строго определенный профиль исследований. Сегодня в США уже больше 20 таких центров. Только в Нью-Йоркском содержится 5000 обезьян.
А наш, тогда единственный в стране, приматологический центр в Сухуми мы чуть вообще не потеряли – в 1992 году началась кровопролитная, жестокая Первая грузино-абхазская война.
Сразу по ее окончании мой брат волею судьбы по делам оказался в Сухуми и прислал оттуда несколько цветных фотографий. Вскрыв конверт, я не поверил глазам, ибо помнил столицу Абхазии уютным, радостным, процветающим городом. А эти фотографии дышали ужасом братской междоусобной войны: черные, закоптевшие от дыма пожаров, остовы зданий без окон и дверей, разоренные и разграбленные лечебницы, санатории и пансионаты. Полные тревоги лица прохожих, страх и беспросветная тоска в детских глазах…
К фотографиям были приложены стихи, которые брат написал сразу после первых впечатлений об увиденном в Сухуми. Вот некоторые строки из них:
…Райский оазис предстал преисподней,
Созданный вовсе не силой Господней!
Здесь не один потрудился злодей,
Посланный волей порочных вождей:
Пальма, пронзенная мощным снарядом,
Каменный Эшба, расстрелянный рядом,
Тени строений, спаленных врагом,
Кажутся жутким непонятым сном.
Галечный пляж позабыт, позаброшен,
Путник случайный здесь чужд и непрошен...
В телефонном разговоре я спросил брата:
– Гаррик, а что с питомником обезьян?
Он даже не задумался, ответил одним словом, как отрубил:
– УЖАС!
***
Глубинный смысл этого слова несколько позже раскрыл мне доктор медицинских наук Леонид Александрович Фирсов, мой наставник в приматологии – науке, о которой до съемок нашего совместного с ним фильма «Обезьяний остров» я имел весьма смутное представление.
Непростой была у Леонида Александровича научная судьба, и книжка его, написанная незадолго до ухода из жизни, так и называлась – «По ухабистым дорогам науки»… Все у него шло более-менее хорошо, пока не сменился директор Павловского института, где Фирсов со дня получения диплома врача продолжал исследования великого ученого.
Что ни говорите, но известная народная мудрость «Новая метла по новому метет» чаще всего имеет место быть в обыденной жизни.
На место заведующего Лабораторией поведения приматов давно метило несколько коллег Фирсова. Но вытеснить из института известного в мире приматолога было не так-то просто. При новом директоре сработал проверенный старый способ – доконать человека жалобами и подметными анонимными письмами. Несколько из них было отправлено в карательный орган советской власти – Городской отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. Больших взяточников, чем там, я лично не встречал – сужу, исходя из личного опыта, имел несколько раз дело с этими «поборниками» чести и совести.
Против Леонида Александровича было заведено крупное дело о хищении нескольких десятков литров спирта. Уголовная статья – до 5 лет лишения свободы. Нагрянули с обыском в квартиру – ничего, в ванной на полочке лишь пузырек с Тройным одеколоном.
Мама родная, да где вся эта свора сыщиков, спущенная на профессора, жила?! С какой неизвестной планеты спустилась на нашу грешную землю?! В Советском Союзе человек почти с пеленок знал, что самая твердая в стране валюта – далеко не рубль, даже не американский доллар, а бутылка водки. В стране установился твердый прейскурант, не подвластный никаким мировым катаклизмам: починить протекающий водопроводный кран – одна бутылка, отрегулировать поступление топлива в карбюратор автомобиля – две бутылки, напилить бензопилой и наколоть кубометр дров – 4 бутылки…
На изматывающем нервы следствии, которое продолжалось несколько месяцев, Леонид Александрович честно признался:
– Да, было дело. Но в наших, да и в других мастерских, без спирта и крохотной детали не выточат. А мне нужны для работы установки, которые ни один завод не делает. Вот и приходилось расплачиваться не только деньгами...
В общем, новый директор института в беседе тет-а-тет сказал ученому:
– У нас с Вами, дорогой Леонид Александрович, выбора совсем нет. Буду очень признателен за Ваш правильный гражданский акт. У меня гора с плеч спадет, и Вы будете не в тюрьме, а на свободе.
Так все и произошло, заявление «по собственному желанию» было подписано, как говорят, «не отходя от кассы». Некоторое время спустя один из следователей приватно признался Фирсову, что телефонное распоряжение «решить дело профессора как можно скорее и в соответствии с законом» поступило из обкома партии. Оказалось, что у заведующего лабораторией, сменившего Леонида Александровича, там, в отделе науки, была cвоя «волосатая лапа»…
До самого моего отъезда в США мы не часто, но встречались с Фирсовым. А буквально накануне отлета Леонид Александрович сделал мне редкостный подарок – пригласил на цирковое шоу шимпанзе и познакомил с его руководителем, выдающимся дрессировщиком обезьян Азизом Аскаряном. Мой девятилетний сын Денис был в восторге от того, что вытворяли на сцене косматые артисты.
Азиз после выступления, когда мы пили кофе в его гримерке, сказал мне:
– Знаете, Игорь, я с детства любил животных и хотел стать дрессировщиком обезьян. Но ни одно цирковое училище таких специалистов не готовит, так что я выпустился клоуном. Случайно совершенно я встретился с Леонидом Александровичем, вскоре увидел и ваш фильм «Обезьяний остров». Фактически это во многом и определило всю мою дальнейшую судьбу.
Признаюсь, мне было приятно услышать, что наша картина сыграла какую-то, пусть маленькую, но положительную роль в осуществлении детской мечты этого человека.
Потом мой сынишка снялся с любимцем публики – шимпанзе Бемби. Эта фотография висит у меня над рабочим столом в Америке.
– Жаль, что ты уезжаешь, – на прощанье крепко пожал мне тогда руку Фирсов. – Жаль, что больше не увидимся!
***
Увиделись!
В мае 2003 года Санкт-Петербургу исполнялось 300 лет. Не мог я не поехать на это величайшее событие в истории города и страны. В жизни бы не простил себе это упущение.
Во время тех редкостных, праздничных дней мы и встретились снова с Леонидом Александровичем. Он руководил тогда Приматологическим центром при Санкт-Петербургском зоопарке. Долгой была наша беседа. Было что вспомнить и что рассказать.
Леонид Александрович и поведал мне тогда более подробно о том, что на самом деле имел в виду мой брат, отвечая на вопрос о судьбе питомника в Сухуми. Помните это слово: «Ужас!»?
Воспроизвожу по памяти часть нашей беседы:
– Да, твой брат прав… Это действительно был ужас, полная катастрофа миропорядка. Этот военный кошмар 1992 года, резня и садистская жестокость были вне понимания нормального человека… Вот тебе и братья, вот тебе и вечная, непоколебимая дружба народов! Разбежались по своим национальным квартирам – вся мрачная сущность национализма тут же и дала кровавые всходы.
Вернусь немножко назад. Как ты знаешь, работая в Павловских Колтушах, я был всегда тесно связан общими работами и с Сухумским питомником. Еще в конце 70-х годов стало ясно, что необходимо создавать новый приматологический центр – масштаб исследований нарастал, число подопытных обезьян приблизилось к 6 тысячам, и их уже элементарно негде было размещать. После того как мы испытали шимпанзе «на стойкость», выпустив их под Псковом на полную свободу, это же решили сделать и в Сухумском питомнике.
В 20 километрах от столицы Абхазии, в урочище реки Западная Гумиста, был найден приличных размеров остров с густой разнообразной растительностью. На него и выпустили несколько больших семей павианов гамадрилов – 250 животных. Это очень злобные и очень сильные обезьяны. В пище они менее разборчивы, чем шимпанзе: едят листья деревьев, выкапывают корни растений, очень любят улиток, червей, различных насекомых… В питомнике они больше обожали плоды каштанов, чем бананы…
В общем, пищи на острове Гумисты новым поселенцам вполне хватало… И даже снежную зиму они пережили вполне нормально. Опасение за их здоровье, само собой, начисто отпало. Обезьяны прекрасно прижились и даже впоследствии начали активно размножаться.
Отселение на свободу 250 животных питомника никак не решило проблему нехватки места для возведения новых вольер. К этому времени у нас произошло некоторое отставание от США в области «военной» приматологии. Естественно, советское руководство допустить этого не могло, и Сухумскому институту были выделены необходимые средства на строительство нового питомника.
Подходящее местечко нашлось в поселке Веселое под Адлером. Здесь в перспективе планировалось содержать до 5 тысяч обезьян разных видов.
Мне некоторое время довелось быть даже директором этого научного филиала, который по настоянию Б. А. Лапина вскоре был преобразован в самостоятельный Институт медицинской приматологии РАМН (Российской академии медицинских наук).
Академик Лапин смотрел далеко, как будто предчувствовал будущие грозовые раскаты развала страны. Он понимал: будет мощный филиал на территории России – будет куда в случае необходимости эвакуировать научный персонал Сухумского питомника и его постояльцев. Еще при мне мы и начали потихоньку перевозить животных на запасной аэродром.
Скажу больше – если бы мы тогда промедлили с созданием Адлерского филиала, а предпосылки тому были, вся наша медицинская приматология могла вообще прекратить свое существование. Все беды начались, конечно же, со стремительного распада СССР – семьи братских народов. Ты это и сам хорошо помнишь. Сколько месяцев киностудия не выплачивала вам зарплату?
– Какие месяцы, Леонид Александрович – три года! А потом просто вышвырнули с работы. Что я, простой режиссер? Народный артист СССР Иннокентий Смоктуновский кирпичи на стройке таскал, чтобы прокормиться.
– Да, нелегко вспоминать – было такое практически у всех. Разваливалась страна – разваливались культура и наука. В Сухумском институте, как и в любом другом, начались тяжелые времена. Сотрудникам порой было не на что купить даже хлеб для своих семей.
Что же говорить о многотысячном семействе обезьян, которым ежедневно нужны тонны свежих фруктов и овощей, яйца, молоко и другие продукты?! Они, как и люди, начали голодать.
Сердобольные крестьяне из окрестных селений привозили, кто сколько может, овощи и фрукты. Но эта неоценимая человеческая щедрость была каплей в море. Местные рыбаки тоже не остались в стороне, привозили рыбу. Изголодавшиеся животные ели и ее, даже соленую, – срабатывал инстинкт выживания. Но обезьяны буквально выли от недоедания… Я уж не говорю о безжалостных драках за пищу.
А потом случился Ад – началась Первая грузино-абхазская война. Пока танки и бронетранспортеры армии Шеварднадзе, который к тому времени стал Президентом независимой Грузии, двигались к Сухуми, часть научного персонала питомника и пару сотен обезьян удалось, почти под обстрелом, вывезти в Сочи и переправить затем в Адлер.
Остальные сухумские обезьяны в большинстве своем погибли под пулями грузинских гвардейцев. Заняв столицу, под радостные вопли «Пусть грызут абхазов!» они выпустили обезьян на свободу и использовали в качестве живых мишеней, поливая обезумевших от страха животных свинцом из автоматов… Тяжело об этом рассказывать, когда и людей отстреливали на улицах, как обезьян. Разве это не ужас?! Год продолжался этот беспредел…
– Сколько же обезьян уцелело, Леонид Александрович?
– Из 5000 в живых осталось только триста. Те, кто сумел удрать за пределы города и кого не удалось отловить после военных действий, еще долго подрывались на оставленных минах. В Институте же было разбито и разграблено все оборудование, пропала уникальная библиотека, о которой ходила легенда, что в ней собраны все книги мира, в которых есть хоть одно слово «обезьяны». Институт фактически тоже погиб, разделив судьбу своих питомцев.
10 лет прошло после тех событий… Абхазия с трудом отходит от войны... Потихоньку, совсем потихоньку – не хватает денег – институт в Сухуми начал восстанавливать свое хозяйство и утраченные позиции в науке, из Адлера домой возвращаются ученые и их спасенные подопечные – обезьяны. Но пока в этом районе не наступит стабильность, пока не уйдет из памяти едкий дым пожарищ, пока сердца будут гореть кровной местью, – говорить о полном восстановлении сухумского приматологического центра преждевременно.
– Леонид Александрович, я слышал, что выжившие сухумские обезьяны дали науке уникальную возможность изучить так называемый «военный синдром». Как это произошло и что это такое?
– Военный синдром, Игорь, – это, прежде всего, война и ее страшное по силе последствие – ничем не оправданная и не проходящая жестокость.
Не до каждого, конечно, доходит истинный смысл понятий: вьетнамский синдром, афганский синдром, чеченский… И совсем не секрет, что многие из солдат, вернувшиеся, например, из Чечни, где людям, под видеокамеру, просто отрезали головы, становились жестокими бандитами. Привыкшие убивать каждый день, считая это обыденной работой, они не могли приспособиться к новой для них мирной жизни.
Недалеки были те времена, когда даже на столичных улицах средь бела дня устраивались жуткие кровавые разборки, и подложенные армейские мины разносили в клочья машины конкурентов вместе с пассажирами.
Так вот, обезьяны, пережившие ужасы войны и ее стрессы, ничем не отличаются от людей. В сухумском питомнике выжившие павианы не раз с остервенением забивали соседей по клетке, хотя до войны были вполне вменяемыми особями.
Бывали и другие случаи. Склонность к суициду свойственна не только человеку. Находясь в глубокой депрессии, некоторые обезьяны закусывали себя почти до смерти. И хотя сотрудники питомника спасали их от верной гибели, эти обезьяны уже практически неизлечимы – никакие психотропные лекарства им уже не помогают.
Вот вам и новый ужас, вытекающий из того – первого. Но и это еще не все последствия войны. Как только прекратилась стрельба и сотрудники питомника смогли более пристально следить за поведением приматов, измерять у них давление и брать кровь на анализ, выяснилось, что практически у всех произошли серьезные патологические сдвиги – перестала выделяться в нужных количествах соляная кислота, и животные погибали от сразу накинувшихся на них желудочных заболеваний.
То же самое происходит и с тысячами людей, прошедших через войны, где бы они ни проходили…
– Печальную картину Вы нарисовали, Леонид Александрович! Совсем не маслом, и в абсолютно черных тонах. И вправду – ужас на ужасе!
– Самое страшное во всей этой истории – совсем другое. То, что впрямую сегодня касается и каждого из нас. Ты – в Америке, и можешь свободно об этом написать. У нас же за такие выводы могут и посадить. Статей много: за клевету, за раскрытие государственной тайны, за подрыв основ государственного устройства… Когда нужно – причину упечь человека в тюрьму судьи всегда найдут… Наш нынешний Уголовный кодекс беспределен, как ГЕНОМ человека.
– Да в чем же здесь государственная тайна усматривается, в чем подкоп под ныне действующую власть, чего она боится – ее суммарно почти 4 миллиона хорошо вооруженных людей с танками и бронетранспортерами охраняют?! Да и приказ стрелять в мирных людей на поражение, в случае чего, давно подписан?!
– Я ведь, Игорь, совсем не случайно вспомнил о ГЕНОМЕ человека. Так вот, генетики бьют тревогу – у всех, буквально у всех выживших в войне сухумских обезьян произошли серьезные, необратимые изменения на генетическом уровне. По большому счету, этих обезьян уже можно назвать мутантами с серьезными психологическими отклонениями в худшую сторону. Теперь ученые внимательно следят за их потомством.
Первые результаты страшны – коренные изменения в психике, ослабленная устойчивость организма к болезням закрепились у новорожденных в наследственном коде.
– Тут уже не ужас и не кошмар, Леонид Александрович, – тут уже просматривается вырождение всего вида обезьян через несколько поколений!
– В том-то и дело. Но зри дальше, зри в корень… Обезьяна очень похожа на человека. По многим параметрам и функциям – неотличима. Конечно, обезьяны не плодятся как кролики. Но в одно поколение человека укладывается несколько поколений обезьян за счет их созревания от детеныша до половозрелого возраста буквально в несколько лет. Так что динамика изменений в организме обезьяны хорошо прослеживается.
Весьма печальный для нас вывод напрашивается сам собой: мы еще в полной мере не отошли от тягот и стрессов Второй мировой войны, в которой, по самым скромным подсчетам, погибли 27 миллионов граждан нашей страны, а недалекие правители разных стран развязали новые побоища: в Корее, Вьетнаме, на Синае, в Африке, Афганистане, Осетии, Абхазии, Чечне, Югославии. Cегодня – в Сирии. Сколько россиян погибло в своих и чужих войнах – кто считал?! Ни дня не живем без войн, ни дня без стрессов, ни дня без беспокойства о будущем своих детей…
Стрессы, в конце концов, на генном уровне, на разладе с природой, не знаю, через сколько поколений, но могут привести к полной деградации человечества. Конечно, и меня к тому времени на Земле не будет, и моих внуков… Абхазские ученые дергают сегодня за шнурок колокольчика беды, чтобы завтра не зазвучал страшный набат смерти!
Вот какой разговор состоялся у меня с приматологом Леонидом Александровичем Фирсовым в день трехсотлетия Санкт-Петербурга.
***
Заканчивая работу над материалом, который вы сейчас читаете, я специально выделял время более внимательно просматривать российские телеканалы. Там тоже зачастую сплошной ужас. И совсем не тихий, как мы обычно говорим. По всем каналам – сериальный стресс, пальба, кровь, главные герои многих детективов – бандиты, воры в законе, миллионеры и их любовницы, дети, убивающие своих родителей, чтобы завладеть наследством...
На политических шоу на зрителей безостановочно льются потоки лжи, зла и ненависти: Россия в кольце врагов, они зарятся на наши богатства, на шею страны проклятый Запад накинул удавку санкций и обвалил рубль, «пиндосия» (США) готовит Кремлю ядерный удар, Украину захватили фашисты и бандеровцы, Евросоюз разваливается...
Не прекращаются военные репортажи из гибнущей в огне Сирии, грохочущие танки, ковровые бомбардировки «сушек», бодрый голос министра обороны России С. К. Шойгу: «В Сирии нам уже удалось испытать больше 120 типов нового вооружения!»
Ура! Вперед! До Праги – за сутки! В День Победы вновь штурмуем фанерный Рейхстаг, впустую построенный за миллионы в ближайшем Подмосковье, а 7 ноября в который раз берем Зимний… Крушим памятник «железному Феликсу», а выходец из недр КГБ становится президентом страны…
По вине генералиссимуса Сталина расстреляны и заживо сгнили в лагерях миллионы безвинно осужденных людей, а по опросам населения он же становится самой выдающейся личностью страны за всю ее историю, намного опережая Пушкина и даже Петра Первого!
Вчера еще «Турция вероломно вонзила нож в спину России!», а сегодня уже обе страны в нежных объятиях друга.
– Обычное дело, – скажете вы, – ведь от любви до ненависти порой всего один шаг.
Так-то оно так. Но любви сейчас совсем мало. Больше ненависти. Беда!
Ненавидим всех – своих олигархов, свою оппозицию, геев, американцев, англичан, украинцев, прибалтов, понаехавших «чурок»…
На самом деле ненавидим друг друга. Сами себя. Содом и Гоморра! Круглосуточный стресс!
Иисусова любовь в ужасе обходит Россию стороной. Сколько пасхальных яиц ни выкрасить – светлее не станет. Нельзя жить в постоянной ненависти и злобе. Мне кажется, что телевизионная пропаганда довела народ до той черты, когда люди уже боятся любых изменений, боятся малейших перемен в своем будущем. А страх сковывает мысль и вызывает естественную реакцию апатии к происходящему: да пропади оно все пропадом!
Это как раз то, что и нужно власть имущим – безвольный и легко управляемый народ. Уже каждый шестой – за чертой бедности, и не живет, а выживает... И продолжает голосовать за тех, кто устроил им такое бесконечное «счастье».
Россия (впрочем, и весь мир) превращается в огромный сумасшедший дом. Когда болезнь прогрессирует до критической степени – лечить уже поздно!
Гомо сапиенс – Человек разумный! Остановись! Сохрани свой ГЕНОМ, дарованный Природой!
Сохрани его ради будущего пока еще живой планеты Земля!
Уважаемые читатели!
Многие из вас спрашивают: будет ли материал «Гомо сапиенс! Кто следующий?» опубликован автором в виде отдельной книги.
Сообщаем: не только будет, но эта хорошо иллюстрированная книга уже вышла в свет в издательстве «Просветитель».
Желающие приобрести это издание
могут направить чек на 15 долларов
(в эту сумму входят почтовые расходы) по адресу:
Igor Voytenko, PO BOX 340201, Tampa Fl 33694
За эту же сумму Вы можете заказать и другую книгу автора –
«Новая Земля. Объект 700. ЮЯ.»
Это историческое эссе о том, как советская власть навечно выселила с островов Новой Земли ее коренной ненецкий народ и построила на Архипелаге самый большой в мире ядерный полигон размером в 15 000 раз больше известного американского полигона Бикини.
При заказе книг не забудьте сообщить свой адрес, телефон и Email.
