Версия для печати

ТРИ ДНЯ ЕЕ ЖИЗНИ

Автор: 

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ


– Машенька, извините, понимаю, бухгалтерия – дело святое, но не смог сразу откликнуться на ваш, так сказать, зов. У меня в цехе станок простаивает. Что случилось?
– Данил Иса-а-кович, – с мягким укором пропела Машенька, – из-за вас не могу закончить баланс. Главбух рвет и мечет. Посмотрите. По накладной ваш цех получил 500 дефицитнейших двояковыпуклых линз, так? Вы же отчитались только за 475 линз. Куда девались остальные?
– Ух! – Данил Исаакович шумно вздохнул. – Дело в том, Машенька, что по нашей просьбе поставщики изготовили 25 линз по нестандартной схеме. Если читаешь заводскую многотиражку, то должна знать, что мы сейчас конструируем принципиально новый оптический аппарат, призму с трехмерным видеообзором. Окулисты давно заказали нам, но мы не знали, как подступиться. И тут родилась идея… На то мы и зовемся экспериментальным цехом.
– А-а, припоминаю… Ваш Гриша Вайнберг что-то придумал.


– Не говори… Вчерашний студент, молоко на губах не обсохло, но башковитый, как черт. Так вот, как только изготовим опытные образцы, сразу отчитаемся за эти двадцать пять линз. Начальство в курсе. Можно спать спокойно. Ладно, пойду я. Пока, Машенька, пока, девочки.
– До свидания, Данил Исаакович, – нестройными женскими голосами ответила бухгалтерия.
– Данил Исаакович, как Дора себя чувствует? – крикнула вдогонку Машенька.
– Спасибо, вчера выписалась из больницы.
Хлопнула дверь.
– Сионист проклятый! – с чувством произнесла Машенька. – Все они воры, но пока докажешь… Наворуются, потом мотают в свой Израиль. К тому же он такой Данил, как я Сара. По документам Давид, но представляется Данилом. Все они присваивают себе наши имена. Думают, любить их больше станут.
– Ты в самом деле решила, что здесь нечисто? – спросила предпенсионного возраста Дарья Федоровна.
– Сама не знаю. Подергать захотелось. Заврался этот зав. цеха, появилась вакансия, так взял этого жиденка Вайнберга. И как это наш кадровик Тимофей Иваныч допустил? Он их на дух не переносит.
Катька, сидевшая сбоку, несмело произнесла:
– Но ведь и среди них бывают порядочные люди.
– Знаешь, что я тебе скажу, – взорвалась Машенька, – наглые они. Вот тебе пример. У Данила-Давида этого, мы с ними живем в одном доме, жена легла на операцию. И что же? Сразу образовалась жидовская бригада – ее сестра, дочь, двоюродная сестра, еще кто-то. Так они не вылазили из палаты, достали где-то лимоны, апельсины. Донимали врачей, никому от них житья не было.
– Да, это у них есть, – вздохнула Дарья Федоровна. Не то осудила, не то позавидовала.
– Ну, хорошо, – вступила в разговор Оля, – я их тоже не очень… но, говорят, мужики у них хорошие семьянины, не пьют, не дерутся. Если и погуливают, семья на первом месте.
– Перестань! Я никогда бы не пошла за жида. Возьми Андрюшу моего. Придет иногда выпивши, побуянить может, но зато свой, понимаешь, запах родной.

Света, сидевшая напротив, за все время разговора не проронила ни слова, утонула в бумагах.
– Видите, как надо работать, – хихикнула Машенька, – кивнув в сторону Светы. – Хочет попасть на Доску почета. Ой, Светка, высечь тебя надо. Знаешь ведь, за что.
– Очень я тебя испугалась, – огрызнулась Света.
– Послушай, Света, – вступила Дарья Федоровна, – твои отношения с Вайнбергом ни для кого не секрет. Но учти, что партия выражает недоверие этой нации. Об этом, конечно, нигде не пишут, но это так. Они все на стороне Америки и Израиля. Я тридцать лет состою в партии и знаю, о чем говорю. И помни, что отец у тебя майор, боевой офицер.
– Оставь ты свою партию в покое, – заговорила Машенька. – Света, посмотри на себя. Лицо, фигура – мужики оборачиваются. И кому удовольствие доставляешь? Жиду. Думаешь, он на тебе женится? Так это непросто. Папочка его побежит вешаться, мамочка будет каждый час падать в обморок, все его семейство станет промывать ему мозги. На хрена он тебе? Своих мало? Одумайся.
Света подняла голову. Четыре пары глаз впились в нее, как осиные жала. «Можете повеситься», – зло подумала. Никогда ее так сильно, как в эту минуту, не влекло к Гришке.

ДЕНЬ ВТОРОЙ


Машенька с раннего утра вышла из подъезда и остановилась в нерешительности. Куда ее понесло, она же никуда не собиралась. Присела на скамеечку. Проклятая перестройка, и этот мудак с пятном на лысине. Что творится! Ее завод развалился. Растащили его по частям какие-то кооперативы. Больше половины работников поувольняли. Машеньку в том числе. Ей еще повезло – устроилась мыть подъезды в двух высотных домах. Платят ерунду, но она и этому рада.
Сегодня выходной. Чем заняться? Андрюша ее совсем спился, уже год, как выгнала его. Новые знакомства – сплошная ерунда. Потрахаться по-настоящему, и то не с кем. Попался, правда, один, с виду впечатлил. После второй неудачи обреченно развел руками – простата... Хлипкий мужик нынче пошел. А она ведь в соку. Господи, в каком дерьме живем. Издали заметила знакомую фигуру. Данил Исаакович плелся из магазина. Ему повезло – успел выйти на пенсию до этой дурацкой перестройки. Только вот, как похоронил свою Дору, стал выглядеть ужасно. Машенька пошла ему навстречу.
– Доброе утро, Данил Исаакович. Дайте авоську, я помогу.
– Спасибо, Машенька, все в порядке. Посижу немножко, подышу.

Машенька тоже присела.
– Как вы себя чувствуете, Данил Исаакович?
– Ноги замучили. А ведь мне еще предстоит такое…
– Что именно, Данил Исаакович?
– Понимаешь, Машенька, особого секрета здесь нет, но пусть пока останется между нами. Дети мои задумали уехать в Америку. У невестки, жены младшего моего, там какие-то родственники. Прислали вызов на всех. Мне, если честно, никуда не хочется ехать. В моем ли возрасте начинать жизнь сначала? С другой стороны, могу ли оставаться один? И похоронить некому будет.
– Данил Исаакович, рано вам думать о смерти. А ехать, конечно, надо. Сколько народу уехало – подумать страшно.
– Гриша Вайнберг мне звонил недавно. Попрощался. Уехали они.
– Счастливая Света. Господи, как все ее отговаривали выходить за Гришку, какие только гадости не говорили. Только я ее убеждала – не будь дурой, никого не слушай, евреи самые умные, самые добрые, жен своих берегут, не то, что наши. Молодец, что послушалась. А вы не волнуйтесь, все устроится, вот увидите.
– Да, устроится. Но, понимаешь, у детей своя жизнь, и я все равно буду один. Дору мне никто не заменит.

Посидели еще немного. Данил Исаакович вздохнул, хотел поднять авоську, но Машенька быстро схватила ее.
– Я помогу. Вам аж на четвертый подниматься.
Данил Исаакович открыл дверь своей квартиры. Машенька мельком заглянула в коридор.
– Ой, Данил Исаакович, видно, что здесь мужчина живет.
– Что ты, Машенька, мне теперь все равно.
– Не должно быть «все равно». Вы как хотите, но сейчас я к вам зайду и быстренько приберу. И не возражайте. Через неделю ваш Новый год, значит, должно быть чисто.
У нее все горело под руками. Сходу сориентировалась, нашла тряпки, мойку, порошок. Данил Исаакович смотрел, как преображается его квартира и, надо же, впервые увидел, какая Машенька стройная, и какие у нее пальцы проворные. А волосы… Он удивился самому себе. Живут в одном доме, столько лет вместе проработали на одном предприятии, и только сейчас…
– Ну, все, отдыхайте. Сейчас я сбегаю на рынок, куплю кое-что и приготовлю поесть, а то вы совсем отощали.
– Спасибо, Машенька, не надо. В субботу дети придут, они мне все приносят.
– Ой, оставьте, Данил Исаакович, дети... Придут раз в неделю, покрутятся и убегают. Да и винить их нельзя. У них свои дети, заботы всякие, особенно теперь, когда нужно готовиться к отъезду.

Данил Исаакович достал из кармана кошелек.
– Машенька, возьми денег.
– Ой, что вы. Не обеднею я. Деньги сейчас вам очень нужны – собираться, паковаться, покупать необходимые в дорогу вещи. Я скоро вернусь.
Пришла она, однако, нескоро. А может, это Данилу Исааковичу казалось, что время ползет мучительно медленно. Когда позвонила в дверь, на душе посветлело.
Машенька выложила на стол овощи, мясо, свежий хлеб, печенье. Успела забежать к себе домой, захватила яркий цветастый фартучек, который приятно облегал ее спереди, и теперь, как миловидная хозяюшка из народной сказки, весело хлопотала на кухне. Впервые за много месяцев на Данила Исааковича пахнуло домашним уютом. Вскоре Машенька зачерпнула из кастрюли ложку борща и поднесла Данилу Исааковичу.
– Попробуйте. Вкусно?
– Еще как!
– Пожалуйста, к столу.
Обед выдался на славу. На десерт попили свежезаваренного чая с печеньем, и Данил Исаакович разморился.
– Пойдите лягте, отдохните, а я здесь быстренько уберу.
Данил Исаакович так и сделал. Пошел в комнату, прилег на диван, отдыхал. Через полчаса Машенька открыла дверь, чтобы попрощаться.
– Устала, Машенька?
– Ох, устала, Данил Исаакович, – она сделала несколько шагов к нему, – О-о-х! – и – бац! – плюхнулась рядом с ним.
Давно забытое тепло разлилось по телу. Он прожил нелегкую жизнь – задело войной, голодом, космополитизмом – честно выполнил свой долг перед женой, был с ней до последнего. Ему не в чем себя упрекать. Он имеет право на эти минуты...

ДЕНЬ ТРЕТИЙ


Машенька села выписывать чеки – за квартиру, телефон. Взглянула на календарь, чтобы проставить число. Черт! Уже позабыть успела, а ведь аккурат сегодня какой-никакой юбилей – три года, как прилетели сюда. Какое облегчение почувствовала, когда самолет, наконец, сел. Свершилось! Позади остались волнения, хлопоты, нелегкое интервью в американском посольстве. Каким хитрющим оказался сотрудник иммиграционной службы. Донимал ее каверзными вопросиками и все улыбался одной лишь щекой. Но Машеньку на мякине не проведешь! Да, намного моложе, да, недавно поженились, да, не еврейка, ну и что? Любви все возрасты покорны. Любовь законов всех сильней, ваших американских тоже. Да, не могла терпеть, когда ее муж как еврей подвергался дискриминации, не мог свободно справлять свои религиозные обряды. Никуда не делся, гад, дал разрешение.
Первые месяцы в огромном чужом городе пришлось немного помучиться. Рентованная квартира оказалась холодной и дорогой, и язык у здешних какой-то чудной. Разговаривают, будто горячую картофелину во рту раздавили. Зато сейчас – прекрасно. Получили небольшую, но уютную квартирку в дешевом доме, рядом супермаркет, в котором разве что птичьего молока нет. Давидушка (теперь уже только Давидушка) получает приличное денежное пособие, Машеньке тоже кое-что капает. Провели себе русское телевидение, вещает русское радио, выходят русские газеты. А как содержится дом! Об этом на ее старой родине можно было только мечтать. Чуть забило канализацию, или отказало электричество, или заметила таракана – звонишь Семе, и тот быстро устранит любые неполадки. Мастер на все руки. Он здесь на штатной работе. Тридцать лет, как приехал сюда. Высокий, крепкий мужик. Машенька несколько раз ловила на себе его кобелиный взгляд. А что? Она совсем не потеряла своей привлекательности.
Одно плохо. Жидов много. Их здесь называют «русскими», но посмотрите на их морды.

Стоял погожий осенний день. Машенька открыла окно. Увидела – во дворе Сема крутится. Очень хорошо. В туалете, кажется, сливной бачок барахлит. Ка-а-жется… Надо ему сказать.
– Давидушка, пошли во двор, посидим. Такой воздух хороший.
Неожиданно постучали в дверь. В коридоре стояли двое парней в кипах.
– Sorry, хозяин дома, ребе Кац, просил прибить к дверям каждой квартиры мезузу.
Ничего себе! Как говорили у нас, «здрастье среди ночи!». И без этого терпеть их не может.
– Sorry, нам этого не надо. У нас не еврейская, а интернациональная семья. Не так ли, Давидушка?
Защемило в душе старого еврея. Но что делать? Ноги отказывают, давление прыгает. Единственное удовольствие, когда ночью она позволяет прижаться к себе. Раздражительной стала в последнее время.
– Так, так…
Парни осторожно закрыли дверь.
– Пошли, Давидушка, не торопись. Дай, я тебе помогу.
Вышли во двор. Машенька усадила мужа и подошла к Семе. Игриво улыбнулась.
– Сема, у нас бачок не в порядке. Может, посмотришь?
– O’ key, зайду через полчаса.
Машенька вернулась в квартиру, схватила домино и выбежала к мужу.
– Давидушка, поиграй с мужиками, чтоб не скучно было. А я зайду, приберу в туалете, мне бачок наш не нравится, выйдет из строя – беда. Я попросила Сему, пусть посмотрит.
Снова вернулась, прошла по коридору и с удивлением увидела мезузу на Людиной двери, на Ириной… Странно, у них тоже интернациональные семьи, а поди... Ну их! Хоть и свои, Машенька с ними общего языка не находит. Она вошла в квартиру, достала припрятанную бутылку «Горилки». Семе понравится, он бывший киевлянин. Нальет ему чарку. У нас принято благодарить мастера за работу. Там посмотрим. А вдруг!

Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии