Всего полчаса назад сломался, наконец, зверский хамсин*, и просторный салон, как гигантский парус, наполнился свежим лёгким воздухом.
Сара удобно устраивается в кресле, с наслаждением ощущает лёгкость в изболевшемся теле. Два длинных шрама через всю спину невыносимо ломило перед хамсином и весь сегодняшний день, но вот хамсин надорвался, улетел и вместе с миллиардами песчинок унёс с собой Сарину боль.
Женщина открывает книгу «Зоар» где-то на середине. Она всегда так делает, когда берёт новую книгу, и каждый раз в её сознании звучит голос Мири: «Что за безалаберность начинать читать с середины!» -  «Какая тебе разница? Ты любишь читать сначала, вот и читай сначала. Я же не диктую тебе, что и как делать». - «Но это не рационально, в конце концов». - «Зато увлекательно».
- Идиотизм! Я с ней, наверное, до гробовой доски спорить буду. И ведь нет Мири рядом, а всё равно в голову лезут её наставления! - вслух возмущается Сара, но слова книги «Зоар», представшие глазам, мгновенно устраняют внутреннее раздражение.

«На каждую часть земного шара из высшего мира нисходит своя сила, поэтому люди, живущие в одном месте, имеют похожее строение тела, черты лица, характер. Когда люди меняют место жительства на много лет, меняются их внешние и внутренние

Хамсин* - разновидность климатического состояния атмосферы

признаки. В духовном мире есть 70 сил, которые нисходят в наш мир и образуют 70 народов, каждый на своей территории. Сегодня в нашем мире всё перепутано, но из высшего мира по-прежнему исходит 70 сил, и каждая из них действует на исконную территорию».
«Вот откуда берёт корни народная мудрость «меняя место, меняешь удачу». Очевидно, это объясняет и знаменитые высказывания о воинах в народных легендах: «припал он к родной земле, и наполнила его земля силой богатырскою», - с интересом отмечает Сара, но телефонный звонок выводит её из эмпирических размышлений, а голос в трубке моментально заставляет забыть о книге.
- Здравствуй, Михаэль.
- Как ты? Настрадалась из-за хамсина? Шрамы ныли.
- Уже лучше. Намного легче.
- Сара, я хотел заехать минут через тридцать, если мой визит не помешает твоим планам.
- Не помешает.
- Тогда до встречи.
После разговора с Михаэлем мозг Сары категорически отказывается анализировать замысловатое содержание древней книги. Она возвращает её на полку рядом с большим красивым портретом мужа, придирчиво рассматривает идеальный порядок сверкающего белизной салона, затем идёт на кухню, открывает холодильник, соображая на ходу, что нужно купить. Спускается по тихой цветущей улочке к английской кондитерской, удовлетворённо замечает за голубым стеклом витрины творожный торт, обожаемый Михаэлем. Покупает баночку красной икры в соседнем магазине деликатесов, горячий французский багет,
голландское масло. Сара сама всё это очень любит, хотя позволяет себе редко, опасаясь чрезмерного количества холестерина. Но теперь есть повод, отличный повод. Михаэль давно не заезжал к ней. Слишком давно. Она очень хорошо помнит, что его прошлый визит был целых три месяца назад.
«Как быстро летит время. В детстве каждый день имел длинное, тягучее утро, которое никак не соглашалось переходить в полдень, а обед с ужином соединяла целая вечность. К тридцати годам поезд жизни начал стучать чётко и размеренно: утро-вечер, утро-вечер. Середина дня исчезла, словно провалилась. А потом этот поезд вдруг понёсся стремительнее ветра, и утро воскресенья стало мгновенно примагничиваться к вечеру пятницы, словно между ними не существует целых шести дней недели».
Сара выходит на широкую лоджию своей виллы. Гирлянды серебряных звёзд, словно искусственные декорации Голливудского павильона, сверкают над пенистой поверхностью слегка беспокойного моря. Она оборачивается на шум подъехавшей «Вольво» Михаэля, видит, как из машины пружинисто выпрыгивает стройная длинноногая девчонка, стремительно целует профессора в щёку и молниеносно уносится к песчаной полоске пляжа.
Михаэль, почувствовав взгляд Сары, поднимает голову, замечает женщину в луче декоративного фонаря над лоджией, видит, как Сара провожает взглядом исчезающий в темноте силуэт девушки, видит вечную Сарину полу-улыбку, полу-насмешку и обречённо разводит руками. Им уже много лет не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
- Всё твое любимое уже на столе, - произносит Сара, когда он входит в её дом.
- Всё моё любимое передо мной, - отвечает Михаэль, вглядываясь в её глаза, обнимает Сару за плечи, легонько прижимает к себе.
Они замирают на те несколько секунд, пока женщина не выскальзывает из объятия, решительно исчезая на кухне, но профессор идёт следом и, как только попадает в мягкий свет разноцветной лампы под высоким кухонным потолком, мгновенно занимает место Эфраима, словно восседание на венском стуле красного дерева и было главной и единственной целью его прихода.
Сара снисходительно улыбается, наливает в тонкие прозрачные стаканы душистый свежезаваренный чай с зелёными листочками мяты, которая растёт тут же на кухне в пузатом расписном горшке.
- Сразу предупреждаю, грациозная лань, что выскочила из твоей машины и унеслась к морю, не моя девочка, -  серьёзно произносит Сара.
- Точно не твоя, сто процентов, хотя очень похожа на тех, что ты мне подсылала.
- Чем же похожа?
- Абсолютным прагматизмом. Открытый, не завуалированный прагматизм покрывает души современной молодёжи, словно слой затвердевшей извести.
- У неё красивая фигура.
- И молодое гибкое тело, в котором сердце стабильно выполняет работу крепкого насоса.
- Однако этот стабильный насос настолько охмурил твои предусмотрительные мозги, что ты разъезжаешь с девицей по Тель-Авиву, не опасаясь сплетен, которые могут дойти до Мири.
- Я не разъезжаю с ней по городу. Это случайность. Садился в машину, а она попросила подвезти её к морю. Девочка из Сибири, новая репатриантка, всего два месяца в Израиле. Представляешь, никогда не видела море.
- Из Сибири? – заинтересованно произносит Сара.
- Подружка Орли – продавщицы из Иерусалимского салона Мири, - я помог ей устроиться уборщицей в университет. По просьбе Мири, конечно.
- Понятно. Значит, ты ещё не успел переспать с этой новой репатрианткой?
- С ней не успел, - торжественно произносит Михаэль, разражаясь перекатами хохота, - сегодня ещё не время заносить её в твою тайную тетрадь!
- А Орли уже можно вписать золотыми буквами? – вторит ему Сара, - аккуратно разравнивая красные икринки на жёлтом масле бутерброда.
- Орли… - Михаэль становится серьёзным, задумчиво помешивает серебряной ложечкой зелёные листья мяты в янтарной жидкости стакана, - Орли – это самое загадочное существо женского пола, которое я встретил в своей жизни. После тебя, конечно.
- Неужели, ты влюбился? – пристально смотрит Сара в глаза Михаэля.
- Нет. Это исключено. Я веду нормальный образ жизни, много работаю, спокойно отдыхаю. Я могу ни разу не вспомнить о ней целую неделю, но каждую среду ровно в шесть обязательно звоню Орли домой.
- Звонишь ей, чтобы назначить встречу?
- Пытался, и не раз. Бесполезно. Орли очень дружна с Мири. Просто звоню, и мы говорим с ней по телефону с шести до семи. У меня в это время перерыв. Сара, ты можешь мне объяснить, почему я, как закодированный, регулярно отчитываюсь тебе о своей интимной жизни?
- Не могу объяснить. Я и себе не могу этого объяснить. Но разве всё в жизни необходимо объяснять? По-моему, достаточно просто знать, что наши тайны уйдут с нами в могилу. Это главное.
- Да… может, ты и права.
- О чём вы говорите с Орли каждую среду?
- Обо всём. Иногда я думаю, что мне просто нравится слышать её голос, но это не так, то есть не совсем так, мне интересно, всё, что она рассказывает.
- Это давно длится?
- Полгода.
- Такой продолжительной связи с женщиной у тебя ещё не было. Мири не в счёт.
- Да, но это не связь. Не физическая связь. Не знаю, как объяснить. Например, я не скрываю, что хотел бы переспать с Люси.
- А с Орли?
- Когда я вижу её, что происходит крайне редко, то мгновенно возбуждаюсь, но тут же понимаю, ничего конкретного не будет, ничего физического и…. Наверное, она приучила меня к этой мысли, как когда-то приучила ты.  Хотя по-другому. Не знаю…. Я действительно почти не вспоминаю об Орли в течение недели, но каждую среду ровно в шесть меня словно прошибает током... Месяц назад я был в Париже на совещании. Французы очень преуспели в разработке зеркальных поверхностей лазеров.
- Я помню, Эфраим говорил мне, что года через четыре французские учёные, возможно, обгонят в этой области весь мир.
- Да, кстати, хорошо, что напомнила, мне нужна работа Пейтела и Блумбергена  «Стратегическая оборона и оружие направленной энергии». Она должна быть в его библиотеке.
- Пей чай, пока не остыл. Возьмёшь журнал перед уходом.
- Великолепный творожный торт. Почти такой, как печёт моя тёща.
- Пекла, - грустно поправляет профессора Сара, - когда у неё были на это силы, - так что произошло с тобой в Париже?
- Меня попросили прочесть лекцию студентам второго курса. После лекции одна юная леди захотела подробнее узнать о препятствиях, которые встречает лазерный луч, направленный с земли в космическое пространство, - загадочно улыбается профессор.
- Очень любознательная студентка, отличница, наверное?
- Ты знаешь, да, - серьёзно отвечает Михаэль, не обращая внимания на мягкий сарказм Сары, - она задавала мне такие каверзные вопросы из квантовой физики, что я был приятно удивлён глубиной её знаний, пригласил пообедать в ресторан, потом мы поднялись на Эйфелеву башню. В тот день на нашу удачу она была открыта на всех уровнях до самого верха, а без пятнадцати шесть пришли в мой номер.
- Без пятнадцати шесть?
- Именно! Причём по израильскому времени. В Париже было уже без пятнадцати семь.
- Ты смотрел на часы?
- Нет, конечно! Мы начали целоваться на вершине Эйфелевой башни, а когда вошли в номер, ну, в общем…. Сама понимаешь, я её мгновенно раздел, и тут меня словно током прошибло. Дурацкая вышла ситуация. Хотя я понял это потом, а в тот момент думал лишь об Орли. Честное слово, со мной никогда ещё такого не случалось. Передо мной на белых простынях лежала обнажённая французская красавица, пылающая страстью, - хохочет Михаэль, - а я, как полоумный схватился за ледяную телефонную трубку!
Профессор перестаёт хохотать, погружается в свои мысли.
- Ты же знаешь, я не выношу обязательств перед женщинами, мне с лихвой хватает обязательств перед Мири и в университете. Я никогда не обещал Орли звонить каждую среду в шесть часов, тем более она никогда не требовала от меня никаких обещаний. Она даже ни разу не спросила, позвоню ли я в следующий раз, но там, в Париже, у меня возникло паническое чувство, будто я дал слово, точнее настоящую клятву, и не женщине даже, а ребёнку, любящему, доверчивому ребёнку, обмануть которого страшнее, чем совершить преступление. Нас не соединяли десять минут, но они показались мне вечностью. Я так нервничал, что даже наорал на бедную телефонистку.
- Ты наорал?!
- Да, представь себе, хотя сам даже не помню, когда кричал на кого-то в последний раз.
- А что стало с обнажённой французской красавицей, пылающей страстью? – смеётся Сара.
- Оделась и ушла, но я обнаружил это только через час, когда положил трубку.
Сара встаёт из-за стола, смахивает в ладонь крошки багета.
- Ко мне тут ворона одна повадилась прилетать. Каждое утро навещает. Интеллигентная такая птица.
Михаэль мягко перехватывает её руку.
- Как хорошо мне у тебя. Почему жизнь сложилась так нелепо?
- Ты сам её так сложил, Михаэль. И зачем теперь ворошить прошлое.

Женщина высвобождает руку, пересыпает хлебные крошки в широкую миску за окном и исчезает в глубине салона среди передвижных стеллажей с книгами и журналами. Михаэль идёт за ней, безошибочно выбирает нужную полку, но не находит там того, за чем пришёл.
- Как это может быть? – удивлённо смотрит на Сару, одновременно обнаруживая хаос в идеальном порядке, царившем здесь годами.
- Ученики Эфраима приходят по выходным, - Арье, Боаз, Мирьям, Джон, - хорошие ребята, но балаганисты страшные. Я люблю, когда они приходят, готовлю им жаркое из телятины. С собой книги брать не разрешаю, пытаюсь приучить к порядку в работе, в конспектах, да вот видишь, пока безуспешно, - улыбается Сара.
Михаэль нетерпеливо перебирает журналы и книги, потом безнадёжно опускает руки.
- Вот оболтусы! Никогда не мог понять, почему для людей представляет трудность положить вещь на то место, с которого она была взята.
Профессор берёт толстую синюю книгу с золотым теснением, листает страницы, рассматривает карты боевых действий.
- Как я люблю эту книгу Эфраима. Начинаю читать, и словно вижу его напротив. Сидит, попыхивает трубкой и рассказывает о том, в чём мы когда-то участвовали, будто это было не с нами, а с какими-то историческими персонажами, давно уже ставшими частью истории Израиля.
- Война за Независимость действительно часть истории современного Израиля, - мягко улыбается Сара.
- Конечно, но мне странно чувствовать себя историческим героем, как будто я воевал здесь лет двести назад. Эфраим был гений. Мне его очень не хватает. Помнишь, как бывало, ломаешь голову над каким-нибудь исследованием, над необычными результатами эксперимента, и вроде бы объяснение на самой поверхности, а ухватить не можешь. Придёшь к Эфраиму, а он глаза так прикроет, прикроет ладонью, помнишь?
- Конечно.
- И начинает говорить совсем на другую тему, а потом раз! И неожиданно вернётся к заданному вопросу. Всего-то полслова скажет, а в голове уже готовый ответ, будто я сам до него дошёл, а не Эфраим надоумил.
- Я очень любила наблюдать за вами. Счастливое было время.… Даже на Мири он умудрялся положительно влиять. Она при Эфраиме никогда со мной не спорила. Только вот ушёл наш бравый командир. Ушёл навсегда… Михаэль, тебе очень необходимы работы Пейтела и Блумбергена?
- Да, хотя всё равно не уверен, что сдвинусь с мёртвой точки. Застрял с новым проектом. Зеркальные поверхности лазера. Если бы Эфраим был жив, он бы уже давно вытащил меня из трясины.
- Перестань, Михаэль, ты и без Эфраима горы сворачиваешь, тем более что он никогда лазерами не занимался. Поздно уже, поезжай домой, а я поищу журнал и завтра тебе позвоню.
…Профессор заводит машину, включает радио, выворачивает на дорогу вдоль моря. Солоноватый прибрежный ветерок и раздумья, навеянные встречей с Сарой, пробуждают ностальгию первых лет жизни в Палестине.
Михаэля и ещё тринадцать детей из Германии поселили в кибуце на берегу моря. До этого мальчик никогда не видел моря, только читал о нём в книгах и слушал рассказы деда Цви – Ганса о приключениях знаменитых путешественников. Перед отъездом Михаэля в Палестину дед часами говорил о морях и дальних странах, словно разжигал в мальчике страсть скорее очутиться на корабле и не почувствовать боль разлуки. Первой и единственной их разлуки, оказавшейся длинною в вечность.
Жизнь в кибуце на берегу моря среди бесстрашных людей, одержимых мечтой о создании государства Израиль, была наполнена бурной романтической энергией и удивительно похожей на непокорные волны, которые бились о борт рыбацкой лодки. Михаэль был крепким мальчиком, поэтому его брали в ночь, и он наравне со взрослыми тащил тяжёлые сети, сверкающие под луной серебряными рыбёшками.  
«Вырастешь, будешь жить в свободной еврейской стране, - говорил дядя Яков, ловко выуживая рыбёшек из мелких клеток сети, - станешь бизнесменом, купишь большой настоящий корабль и отправишься путешествовать по разным странам, как рассказывал тебе дедушка Ганс. Прекратятся войны и люди займутся, каждый своим любимым делом. Израиль установит дипломатические отношения со всеми странами мира, будет вести торговлю и процветать, как две тысячи лет назад при царе Соломоне».
В тысяча девятсот сорок шестом  году дядя Яков привёл Михаэля в  отряд еврейского сопротивления, которым командовал Эфраим Гольдберг. Вместе с Железной Орли они разрабатывали и проводили отчаянные операции против арабских банд. Через год  Михаэль сам возглавил отряд еврейских бойцов, а в июле в этот отряд зачислили Сару…
Опьянённый невероятной удачей, Михаэль возвращался целый и невредимый из страшной переделки возле кибуца Ницаним, когда впервые увидел Сару. Она стояла на песчаном холме, последние лучи солнца пламенели в её медных волосах, окутавших голову девушки божественным ореолом. Михаэлю хотелось прикоснуться к золотистому нимбу, но он не решался. Смотрел, затаив дыхание, пытаясь удержать взглядом последние отблески пламени в её волосах…
Дядя Яков погиб через неделю после провозглашения государства Израиль в бою за Иерусалим. Михаэль успел застать его в последние минуты жизни. Сара меняла бинты на его прострелянной груди. Они мгновенно набухали кровью. Дядя Яков, словно не умирал только потому, что ждал Михаэля, прошептал:
- Я расскажу о тебе дедушке Гансу. Он будет гордиться тобой на небесах, отважный потомок царя Давида, - и тихая улыбка навеки осталась на его губах.
…Огни сторожевых кораблей по-домашнему мерцают в глубине чёрного пространства. Лунная дорожка, не ведающая математики, чётко делит его на две равные части. Михаэль с сожалением смотрит на часы и уже собирается прибавить скорость, но неожиданно замечает Люси. Она сидит, не шевелясь, на высоком валуне. Профессор останавливается, сигналит девушке. Люси оборачивается, ловко спрыгивает с камня и стремительно ныряет в машину.
- Привет! Как ты меня нашёл?
- Я не искал, просто ехал вдоль берега и увидел. Орли будет волноваться, что тебя так поздно нет дома.
- Обо мне никто никогда не волнуется.
- Почему?
- Бесполезно. Пустая трата нервов, - бросает Люси на профессора вызывающий взгляд.
- В твоём возрасте я тоже так думал о себе, но с годами понял, каждому человеку необходимо, чтобы о нём кто-то волновался.
- Тебе грустно?
- Да, немного.
- Давай пойдём вон в тот ресторан на берегу моря, выпьем по бокалу вина.
- Я не пью алкоголь.
- Совсем?!
- Совсем.
- Ты что был пьяницей, а теперь завязал?
- Чушь какая. Просто не люблю алкоголь, и никогда не понимал, для чего люди его употребляют.
- Чтобы развеселиться, когда грустно.
- Психически здоровый человек испытывает разные настроения. Грусть сменяет покой, покой – радость. Для смены настроений совершенно не нужен алкоголь. Я отвезу тебя на Центральную автобусную станцию. Хорошо?
- Отвези.
Они молчат несколько минут. Михаэль снисходительно улыбается, наблюдая, как Люси не сидится на месте. Она вертит головой, пытаясь рассмотреть рыбацкие лодки, высокий минарет и даже несколько книг по физике на заднем сиденье машины.
- Ты всегда такая неугомонная?
- Ага. Ты предаёшься своей грусти, будто сидишь в машине один, а мне скучно, - неожиданно переходит Люси на английский.
- Тебе так легче разговаривать?
- Да. И понимать тоже легче. Расскажи что-нибудь.
- Что?
- О твоём исследовании, например. Орли говорит, что ты великий. Просто гений.
- Орли ко мне необъективно относится, - довольно улыбается профессор.
- Она говорит, что ты сделаешь зеркало, которое разрушит Советский Союз. Это правда или её фантазии?
- Я не хочу говорить о работе.
- Не хочешь, не надо. Завтра в четыре часа я приду убирать твой кабинет.
- Почему ты?
- К Дворе дочь приехала из Америки погостить, она взяла неделю отпуска.
- Понятно. Не трогай бумаги на столе. Вообще не протирай пыль без меня.
- Я знаю. Двора предупредила.
Михаэль подъезжает почти к самой автобусной остановке.
- Видишь, как удачно, как раз автобус в Иерусалим отправляется.
Люси стремительно обхватывает шею профессора, касается его губ. Волнующий запах моря от её мягких волос раскачивает его сознание, словно они лежат на дне рыбацкой лодки под высоким звёздным небом. Нежно солоноватый вкус их долгого поцелуя вторит недавно пережитым воспоминаниям юности. Михаэль отстраняется от Люси, не выпуская её ладони из своей, разворачивает машину, плавно выезжает на широкий строительный участок под тёмным очертанием песчаного холма, глушит мотор. Они молча выходят из машины, спускаются по пологому обрыву к берегу моря.
Девушка легко сбрасывает одежду, и её стройное тело нежно окутывает молочный свет луны. Михаэль жадно захватывает этот светящийся фантом женской страсти, увлекает на тёплый песок, раздвигает горячей ладонью прохладные бёдра Люси и не может надышаться влажным морским воздухом. Звуки ночных сверчков, шёлковый плеск волн, мягкие всхлипы девушки гармонично вплетаются в щемящую ностальгию чего-то, что, казалось, исчезло навсегда, но вернулось вдруг этой странной августовской ночью…

* * *
Приближаясь к дому, Люси больше всего желает застать Орли спящей. Эйфория от стремительного соития с профессором, а, следовательно, выполнение самой важной и, пожалуй, самой сложной части задания Центра, причём выполнение виртуозное, кружит девушке голову, мешает сосредоточиться и приготовить убедительную легенду для Орли.  Убедительную легенду о том, как Люси провела сегодняшний вечер. Ей знакома с детства невероятная, просто фантастическая чуткость подруги, её умение, а точнее, искреннее желание выслушивать самые неправдоподобные небылицы Люси, её обезоруживающая готовность верить всему, и сопутствующее этому обязательное откровение через день, максимум два, как правило, не к месту, ни с того, ни с сего. «Две трети истории – твои фантазии», - убеждённо сообщала Орли и точно отсекала ложь.
Теперь, когда Люси максимально приблизилась к цели, ошибка в отношениях с Орли равняется провалу.
«Самое ужасное, что она чувствует нас обоих, и меня, и профессора, а чутьё - вещь безошибочная», - сосредоточенно размышляет Люси.
Окно в большой комнате ярко освещено. Она видит, как за мягкой портьерой движется силуэт Орли. Трёхцветная кошка подбегает к Люси в надежде получить съестное, трётся о её кроссовки.
«Целый месяц я возвращалась домой в шесть часов вечера, а сейчас половина первого ночи. Конечно, можно резко психануть и сказать ей, чтобы не лезла в мою жизнь. Нет, только не ссора. Она сразу заподозрит что-то неладное, я всегда выкладывала ей истории своих похождений с мужиками. Она наверняка подумает о моей связи с Михаэлем. Может, зареветь, порвать на себе футболку и наврать, что меня изнасиловали? Нет, наивная дурочка ещё чего доброго потащит меня в полицию или к «доброй фее» - жене профессора». От этой мысли Люси сотрясает хохот. Она садится перед кошкой на корточки, презрительно берёт её за морду.
- Эх, ты – самое независимое в мире существо, а ведёшь себя, как последняя дешёвка. Позоришь кошачий род.
Кошка, словно понимая слова Люси, вырывает морду, убегает в сторону тёмного палисадника. Люси внимательно наблюдает за пружинистым движением мягких лап, словно они помогают движению её мыслей.
«Любое враньё может неожиданно открыться. В каждой лжи должна присутствовать хоть минимальная доля правды», - как всегда в ответственные моменты звучат в голове Люси слова полковника Степанова. Конечно, нужно было для отвода глаз закрутить романчик с кем-то ещё из университета, но, во-первых, я и сама не предполагала, что Михаэль так быстро пойдёт на контакт, а, во-вторых, параллельный роман может открыться профессору. Короче, полная чертовщина. По-моему здесь есть только один выход – резать правду–матку». И Люси решительно нажимает кнопку звонка.
- Привет! Хорошо, что не спишь.
- Конечно, не сплю! Почти час ночи! Я уже собиралась звонить Итаю и просить его поехать в Тель-Авив.
- Зачем?! – ужасается Люси.
- Искать тебя.
- Где?
- В Тель-Авиве, - растерянно произносит Орли, понимая нелепость своих намерений.
- Ты же знаешь меня с двенадцати лет! Я десятки раз не ночевала дома, я моталась по всему Союзу! Я объехала полстраны!
- Но тогда ты жила со своей мамой, и я узнавала о твоих приключениях спустя несколько дней. А здесь незнакомая  страна, в которой ты находишься всего два месяца, и потом…. я никогда не ждала тебя по ночам. Я была в своей квартире с бабушкой, ложилась спать и вообще не думала о тебе. Пойми, Люси, у меня никого нет кроме тебя. Я раньше даже представить себе не могла, как это тяжело, сидеть в неведении и ждать дорогого человека. Беспомощно смотреть в темноту и не находить способ узнать, где ты, что с тобой. Я ведь даже телефон университета не знаю, а справочная после восьми вечера не работает.
Орли обессиленно опускается в кресло, но тут же встаёт, обнимает Люси.
- Извини. Я так счастлива, что ты вернулась и с тобой всё в порядке.
- Со мной не совсем всё в порядке, - зло произносит Люси, вызывающе глядя в глаза Орли, - и ты имеешь право знать об этом.
- Что случилось? – вздрагивает девушка, и Люси ещё раз убеждается, как чётко действует в Орли её фантастическое чутьё.
«Правду! Только правду!» - принимает окончательное решение холодный разум.
- Два часа назад на берегу моря меня трахнул твой возлюбленный.
- Михаэль?!
- А что есть кто-то ещё? – жёстко отвечает Люси.
- Нет… И не будет никогда. Зачем ты это сделала?
- Я ничего не делала.
- Но ты же оказалась с ним на берегу моря.
- Он предложил довести меня до Центральной автобусной станции, а сам привёз на берег моря и трахнул.
- Ты хочешь сказать, что Михаэль, - Люси видит внутреннюю борьбу Орли, чтобы не произнести слова «изнасиловал», - ты хочешь сказать, что профессор сделал это против твоей воли?
- Нет, я по своей воле попёрлась с этим дебилом в песке валяться!
- Он не дебил!
- Она ещё его защищает! Я была уверена, что моя история поможет тебе увидеть его настоящее лицо! Посмотреть, наконец, правде в глаза.
- Люси, ты всё как всегда сочиняешь, - вдруг убеждённо произносит Орли, - только не знаю для чего. Не хочешь рассказывать, что было на самом деле, лучше не рассказывай, чем так больно ранить меня?!
«Может, действительно, сказать ей, что я всё выдумала?» - проносится в голове Люси, но тут же звучит твёрдый голос полковника Степанова: «В твоих внешних действиях всегда должна быть полная прозрачность. Никаких тайн, никаких тёмных пятен, никаких поводов для подозрений и двойственных толкований. Для окружающих ты всегда должна поступать просто, ясно и понятно».
- Зачем тебе так больно ранить меня, Люси? - снова произносит Орли, не выдерживая её молчания.
- Потому что я – твой друг, потому что ты должна знать правду. Правду, которую ты можешь услышать только от меня. Он дерьмо, твой профессор. Безнадёжное дерьмо, которое не стоит твоего мизинца. Я бы с ним рядом даже в сортире не села, не то, что каждую среду выслушивать его бредни по телефону!
- Люси…. И что же теперь будет? Как ты сможешь после этого продолжать работать? А если … профессор снова попытается …. Начнёт свои домогательства. Тебе нужно немедленно уволиться.
- Наивная девочка! Теперь профессор Рон в моих руках! Вот увидишь, я добьюсь от него, чтобы через месяц, максимум два, меня перевели из уборщиц в лаборантки. Сроду поломойкой не была и здесь не собираюсь.
- Ты будешь шантажировать Михаэля?
- Немного, совсем чуть-чуть, пока не получу нормальную работу.
- Но ведь у тебя нет никаких доказательств, что это…. Что это произошло.
- Будут! Забыла, подружка, с кем имеешь дело!
- Ты специально всё подстроила! Он не насиловал тебя. Подстроила, чтобы получить должность лаборантки, - убеждённо произносит Орли.
- Ради оправдания любимого ты готова облить грязью лучшую подругу. Но я не позволю тебе этого сделать и ещё сто раз повторю правду: Михаэль вместо Центральной автобусной станции привёз меня на берег моря и там нагло трахнул, а я, как любая разумная женщина, просто обязана извлечь для себя выгоду из его подлого поступка. Я никогда не была жертвой! И не буду! Это тебе, надеюсь, не нужно доказывать?
Люси запирается в ванной. Орли слышит плеск воды, затем надрывное, грудное пение подруги в стиле пьяных деревенских девок.
- Огней так много городских на улицах Саратова,
Парней так много холостых,
А я люблю женатого.
Его я видеть не должна.
Боюсь ему понравиться.
С любовью справлюсь я одна,
А вместе нам не справиться.
Орли опускается в кресло, сжимается в комок. «Люси уничтожит профессора, раздавит ненасытным шантажом. Он и так измождён тщётными поисками объяснений  странным результатам своих исследований! Бешеный темперамент корыстной Люси окончательно выбьет его из колеи. Да, Михаэль самоуверенный мужчина, не знающий поражений, измены, отказа. Человек, привыкший к всеобщему обожанию. Обожанию по заслугам, благодаря своему фантастическому обаянию, юмору, гениальности».

Продолжение следует