Микробиологам нужна абсолютная, стопроцентная стерильность? Ну что ж, попытаемся это сделать. «Будет вам и белка, будет и свисток!».
И потекли месяцы напряжённой работы мозга, а геохимическая лаборатория Чудинова приобрела ещё и облик стеклодувной мастерской. Даже в выходные и праздничные дни он что-то выдувал, вытягивал, припаивал — размягчённое огнём стекло принимало любые задуманные им формы необычной лабораторной посуды.
Ничего подобного у микробиологов всего мира тогда не было. Не было, видимо, потому, что не нашлось в их среде того, кто прекрасно знал и свою работу, и обладал крепкими инженерными знаниями. А у Николая Константиновича такие знания были — в танковом училище, полный курс которого он прошёл, технические дисциплины давали тогда на уровне инженерных факультетов ведущих ВУЗов.
Сосуды-спарки ЛИДО — Лаборатории Исследования Древних Организмов — позволяли, не открывая пробки со стерильной питательной средой, делать необходимые посевы и пересевы много раз. Уже само по себе это было уникальное изобретение на стыке биологии и техники.
Но на этом Николай Константинович не остановился… «Белка» была уже у него в руках, теперь нужно было изготовить и «свисток» — буквально настольную минилабораторию с абсолютной стерильностью внутри и так хитро устроенной, чтобы в ней можно было воспроизвести атмосферу любой доисторической эпохи..
Тут уже и его знаний не хватило… Ничего, преодолел и это — свои инженеры, народные умельцы и мастеровые помогли. Как же не пособить Николаю Константиновичу — он же «Машину Времени» придумал, в которой, говорит, можно перенестись в прошлое, аж на 250 миллионов лет назад!
Это правда, своё очередное изобретение Чудинов назвал действительно «Машиной Времени». И он очень гордился ею, потому что она родилась именно в Березниках, и пока была в единственном экземпляром во всём мире.
Все свои прежние опыты по оживлению «Узников Пермского моря» он многократно перепроверил в своей установке…«Машина Времени» работала: в ней, извлечённые из кристаллов бактерии, водоросли и разнообразные одноклеточные Пермского моря, выходили на свет из тьмы своего, геологического по времени анабиоза. Часть из них прекрасно росла и размножалась…
Мне очень повезло. В те дни, когда я познакомился с Николаем Константиновичем, он как раз готовился к очередному эксперименту. Так что я стал его непосредственным не только свидетелем, но и участником.
В один из дней начала сентября 1968 года, надев самоспасатели и каски с налобными фонарями, с утренней сменой горняков мы с Николаем Константиновичем спустились в штрек на глубине 400 метров. По просьбе Чудинова он был только что специально пройден далеко от основных выработок калийной соли… Это было место, куда до нас не ступала нога человека, не проникала ни одна капля воды, ни одна молекула атмосферного воздуха.
Прямо из под фрезы комбайна мы откололи кусок пёстрого сильвинита, размером с футбольный мяч, поместили его в контейнер с герметичной крышкой и поднялись на поверхность.
Перед началом эксперимента Николай Константинович вытащил из шкафа приличных размеров колбу, в соляном растворе которой плавали бамбукообразные водоросли в несколько сантиметров длиной и пояснил:
— Вот эти существа 250 миллионов лет были «мертвы», а сегодня им исполнилось 42 дня с момента своего второго рождения в «Машине Времени»… За эти, всего 6 недель, они выросли в тысячи раз… Ну, что ж, звенит колокол — отправляемся в эпоху древних ящеров!
Попробую, насколько позволит память, рассказать об этом фантастическом «путешествии» в Палеозойскую эру… Впрочем, чего вспоминать — у меня сохранился номер журнала «Костёр», в котором я в неполных деталях всё это описал. Вот оттуда и воспроизведу этот кусочек…Тогда всё-таки впечатления были хоть и юношескими, но совсем свежими.
«…Мы откололи от доставленной глыбы сильвинита примерно трёхкилограммовый кусок и внесли его в пламя газовой горелки. Внесли и жгли до тех пор, пока руда не оплавилась со всех сторон. Потом долго держали сильвинит в растворе формалина, который убивает всё живое не только на поверхности, но и глубоко в порах.
Так же тщательно формалином и другими, смертельными для бактерий растворами, был обработан весь необходимый инструмент: молоток, свёрла, зубило, пинцеты и сосуды-спарки с питательными растворами. Всё это мы загрузили на дно стальной установки, а сильвинит разместили в специальном шлюзе, который наглухо закрыли привинченной толстой крышкой.
Всё было готово к началу работы. Чудинов нажал кнопку — взревел мощный насос, и стрелка манометра начала падать вниз? Из машины выкачивался воздух.
Раскалённая газовая струя ударила в шлюз машины…Целый час кусок сильвинита в шлюзе обжаривался при очень высокой температуре. Вряд ли какой-нибудь микроб, попавший на кусок руды из воздуха, мог выжить при такой температуре.
— Это ещё не всё! — усмехнулся Чудинов. — Для верности не хватает парилки.
Мы подцепили установку тросом, опустили её в большую стальную камеру и тщательно закрутили все гайки, чтобы не сорвало крышку. В подводящих трубах что-то заклокотало — в камеру ринулся раскалённый пар. Он бушевал там 4 часа… Внутри «Машины времени» температура была плюс 170 градусов — та ещё парилочка! Да никакие самые термостойкие организмы подобное испытание не выдержат! Это была даже не стерильность, а сверхстерильность на стыке биологии и инженерии. Институту микробиологии создать такое было не по силам.
Мы извлекли «Машину Времени» на свет, дали ей возможность придти в себя, остыть, и водрузили на рабочий стол.
— Вот теперь полная гарантия, что все микробы и бактерии, попавшие в машину из воздуха или от наших рук — погибли. Остаётся из самой середины обжаренного со всех сторон куска сильвинита достать немножко руды и посеять её в питательные среды.
Чудинов сунул руки в два отверстия — перчатки из толстой резины. Через несколько минут кусок сильвинита был осторожно вытащен из шлюза. Я следил за опытом через специальный иллюминатор с особо стойким стеклом.
…Заработал мотор, автоматическое сверло углубилось в сильвинит…Дошло до середины. Удар молотка — кусок раскололся надвое. Из самого центра в три сдвоенные колбочки-спарки ЛИДО насыпается размолотая руда. В них питательный раствор — фактически это вода Пермского моря, та самая среда, в которой жили и развивались древние организмы Палеозоя.
Из специальных баллонов Чудинов подал в установку точно рассчитанное количество азота, кислорода, углекислого газа — все необходимые компоненты. Температура установилась на отметке 40ºС. Этим в «Машине Времени» воссоздавались все условия климата, которые были на Урале 250 миллионов лет назад…
Теперь оставалось только ждать… Ждали мы недолго —через несколько дней в растворах появилась муть… В контрольных же сосудах, куда руда не засыпалась, питательный раствор был абсолютно чист. Никакого развития бактерий в них не наблюдалось до самого конца эксперимента.
— Ну вот, — с удовлетворением сказал Чудинов, — «Узники Пермского Моря» ожили и начали размножаться…
На этом я заканчиваю цитирование своего материала из журнала для школьников.
Что было дальше? Дальше следовали стандартные в микробиологии новые посевы и пересевы…
Этот очередной эксперимент, который мне посчастливилось наблюдать, как говорят, «от и до» — блистательно завершился успехом: под мощным оком микроскопа я увидел живой мир организмов далёкого прошлого — в капле раствора чётко просматривались разнообразные грибы, бамбукообразные и ленточные организмы, колонии бактерий, которых Природа навечно заковала в соляные саркофаги 250 миллионов лет назад…
Но нашёлся человек, который вернул их к жизни, и этим сделал ещё один шаг в познании неразгаданных тайн Природы и её геологической истории. И этот человек не был Богом. Он был простым геохимиком. Да вот мнится мне, что в структуре его мозга, вероятно, были какие-то особые клетки с ферментами озарения, ибо в самом простом он увидел необычное.
***
Статьи в газете «Известия» и журнале «Микробиология» вопреки желанию академика Имшенецкого «положить под сукно» открытие Н.К. Чудинова, наоборот, вызвали дебаты и живой интерес к проблеме в научной среде. В хрущёвскую оттепель хотя бы перестали сажать в тюрьмы за неосторожно сказанное против власти слово…
Не принимать на работу, не повышать в должности, запрещать выезд за границу на Международные научные форумы — да, всё это широко практиковалось. Но всё же после эпохи ГУЛАГА — марксистского-ленинского творчества «отца народов» И.В. Сталина, дышать стало легче и свободнее… Первой руку помощи Чудинову протянула Академия наук Белоруссии. Николаю Константиновичу предложили переехать в Минск, основать и возглавить в Институте Геологии профильную лабораторию по изучению калийных солей. Условия было заманчивыми — жилплощадь в столице и приличная зарплата, гораздо выше его скромного оклада геохимика.
Но Николай Константинович понимал, что сейчас он очень нужен своему комбинату. У калийщиков много проблем, и они обратились к нему за помощью. Тысячи горняков на него с надеждой смотрят. Бросить начатое дело — значит услышать: — «Слабоватым мужичок оказался. Не уральской косточки человек!
Услышать такое — позор для всего рода Чудиновых!
К тому же руководство калийного комбината всемерно поощряло его исследования с микроорганизмами. Чем могло — помогало. И Горком партии палки в колёса не ставил. Да что там Горком — Обком после гневной статьи в «Известиях» академика Имшенецкого мудрое решение принял — беспартийному Чудинову пока не мешать. Пусть спокойно работает. Дело своё калийное он знает отлично. А в остальном — посмотрим, может и есть в его исследованиях крохотная золотая крупица будущего большого открытия. Не раз в науке такое случалось. Может, весь край Пермский ещё будет законно гордиться своим земляком.
К тому же, директор Уральского института геологии Лев Николаевич Овчинников предложил Чудинову поступить к нему в аспирантуру. А Лев Николаевич не просто директор-администратор — он один из ведущих в стране специалистов в области геологии и геохимии рудных месторождений. Так что прекрасно понимает, кого себе в ученики брать.
Обстоятельства складывались так, что для закрытия в Березниках ЛИДО — Лаборатории Исследования Древних Организмов — у академика Имшенецкого и его команды пока сил не хватило.
Мне очень хотелось хоть чем-то помочь Николаю Константиновичу. Материал в «Костре», конечно, тоже важен. Но об «Узниках Пермского Моря» узнают только пионеры и, возможно, их родители.
Вот если бы об открытии Николая Константиновича снять научно-популярный фильм — это да, это совершенно другой уровень. Прочесть с интересом большую, прекрасно написанную статью о работе учёного — это одно. А увидеть его исследования и их результаты буквально вживую — совершенно другое. Кино — и зрелище, и великое чудо! Миллионы зрителей! А если фильм не только в кинотеатрах, но и по телевидению показать — вся страна о сокровищах и загадках калийных солей узнает.
В этом научно-популярном фильме можно показать всё: и многоцветную, ковровую красоту калийных шахт, и все шаги Николая Константиновича на пути к его открытию… Всё, что он видит под сто, тысячекратным увеличением микроскопа — один к одному увидит и зритель в кинозале. Возможности же научно-популярного кино вообще неисчерпаемы. Для неискушённых приведу несколько примеров.
Съёмка в инфракрасных, ультрафиолетовых и рентгеновских лучах позволяет увидеть невидимое, то, что не подвластно человеческому глазу.
Краснодарский физиотерапевт С.Кирлиан разработал метод съёмки в токах высокой частоты, и это позволило человеку воочию увидеть нечто вообще из области фантастики — многоцветное биополе живых организмов. Оказалось, например, что наполовину оторванный лист дерева, долго и хорошо сохраняет в своём свечении прежнюю форму. Ящерица с оторванным хвостом на кинокадрах видна, будто ничего и не теряла.
В России и США разработана аппаратура с умопомрачительной скоростью съёмки — миллиард кадров секунду. Она способна зафиксировать самые быстропротекающие процессы на земле, даже увидеть квант света от обычной электрической лампочки.
Если такая камера будет работать всего одну секунду, то просмотр материала, переведённого на обычную киноплёнку и с нормальной скоростью проекции займёт полтора года. Чем не «Машина Времени», как у Чудинова?! В кино мы можем время бесконечно удлинять и сокращать до предельного минимума.
В одном из будущих фильмов мне предстояло снять непрерывный рост помидорного куста от появления ростка до уборки налитых соком плодов. В природе этот процесс протекает примерно два месяца. Максимальной зарядки плёнки в камере хватает всего на 10 минут работы.
Мы снимали непрерывно все 60 дней, но специальный механизм позволял делать всего 10 кадриков в сутки. Весь двухмесячный рост куста на экране занял всего 20 секунд. Очень зрелищно красивым и эффектным получился этот эпизод.
Так что, в принципе, ничего невозможного для научно-популярного кино нет. Так и созрел в моей голове план создания фильма с весьма загадочным названием — «Узники Пермского Моря».
На последнем нашем с Чудиновым вечернем чаепитии в Березниках я и выложил ему эту идею. Николай Константинович сразу как-то воспрял духом — да было бы здорово подобный фильм снять, но спросил: — А хватит ли силёнок такую махину провернуть? Ты же ещё студент-заочник киновуза.
Как мог, я объяснил Николаю Константиновичу всю сложную бюрократическую цепочку создания фильма — от сюжетной заявки до выхода картины на экраны проходит обычно два года. Но фильм снимается полностью на государственные деньги. Что, действительно, важно — весьма немалые. Пока никаких гарантий я дать не могу, но план действий у меня есть.
Может быть, всё у нас и получится.
Мы дружески попрощались, и я самолётом вернулся в Ленинград…
План мой был простым и совершенно бесхитростным. Приближалась очередная сессия в Институте и наступало время утверждать с мастером темы для трёх дипломных сценариев. Две у меня уже были — теперь появилась и третья. На мой взгляд — самая интересная.
Вот её идею я подробно и изложил своему руководителю по мастерской Тимуру Ивановичу Гваришвили, приложив к рассказу для убедительности свежий номер журнала «Костёр», в котором был напечатан мой материал об «Узниках Пермского Моря».
Мне в какой-то степени повезло, потому что Тимур Иванович, был не только педагогом ВГИКА, он, как главный редактор Госкино России, курировал всё научно-популярное кино.
Мастер, не перебивая, выслушал мой получасовой монолог, а когда я закончил, убил первым же вопросом: — Что же ты мне о мнении академика Имшенецкого на этот счёт ничего не сказал? -
— Не успел, Тимур Иванович, — ответил я, понимая, что мой шеф имеет представление об открытии Чудинова, видимо, не только из критической статьи в «Известиях»…
— Хочешь спросить откуда сведения? — улыбнулся шеф. — Должность, Игорь, обязывает, место…
Став режиссёром и часто общаясь с ним по делам кино, я понял, что эти слова Тимура Ивановича не были бравадой. Он очень любил науку, интересовался всеми гранями её развития, близко знал многих ведущих учёных страны…Короче — он был на своём месте.
Итогом той нашей встречи было следующее резюме…Третья моя тема для диплома утверждается. Я должен начать работу именно с неё и немедленно подать заявку на киностудию «Леннаучфильм». По готовности сценария Тимур Иванович обещал постараться в счёт резерва включить «Узников» в уже утверждённый план следующего года «Леннаучфильма».
— Если фильм будет снят, — подбодрил меня Тимур Иванович, — то считай, что диплом ВГИКа у тебя в кармане…
— А что же с мнением Института микробиологии?
— Об этом пока забудь. Работай над сценарием без оглядки… Когда закончишь — подумаем, как Имшенецкого и его институт обойти… Подумаем…
Честно признаюсь, работа над сценарием шла не просто. Я сделал четыре варианта. Не потому, что мастер давал мне поправки и рекомендации. С ними проблем не было. Проблема оказалась связанной с самим Николаем Константиновичем. На первых порах он плохо понимал разницу между научным и научно-популярным кино. А разница очень большая.
Научные фильмы мы снимали в большом количестве по заказам различных министерств и ведомств на их деньги. Картины эти предназначались только для узкого круга специалистов. Ну кто, кроме любителей «клубнички» или повёрнутых на голову «эстетов» пойдёт смотреть часовой детектив «Новые методы искусственного осеменения крупного рогатого скота»? А вот зоотехники в сельских клубах смотрели с удовольствием, потому что такие фильмы детально показывали все тонкости и нюансы этого нового метода.
Такие картины студийные работники шутливо называли «болты в томате», не подвергая сомнению их значения для пропаганды передового опыта или для учебного процесса в школах и институтах.
Вот и Николай Константинович считал, что наш фильм научный и надо детально показать все этапы его работы…Ничтожная ошибка — и противники используют её: вместо пользы картина может нанести большие потери всему его делу.
Я прекрасно понимал опасения Николая Константиновича, каждая его поправка в сценарии требовала ответа и глубокого разъяснения с моей стороны…Много бумаги за полгода работы над сценарием я точно извёл на эту переписку, да и Николай Константинович «пуд соли» со мной тогда тоже съел. Но всё было на обоюдную пользу. Без каких-либо нервных срывов и эксцессов мы пришли к устраивающему нас обоих компромиссу.
Тимур Иванович тоже одобрил наш последний вариант сценария, и мне в Институте зачли его, как одну из дипломных работ.
Продолжение следует.
