КОНТУР

ГЛАВА 17. ОБРАТНАЯ СТОРОНА НОБЕЛЕВСКОЙ МЕДАЛИ

Вернемся в нашем повествовании к более светлым временам, когда прекратились страшные ночные аресты и страной руководил уже не генералиссимус товарищ Сталин, а человек, своей горячностью едва не развязавший уже реальную ядерную войну, тайно отправив на Кубу десятки ракет, способных разом накрыть все крупные города США.
Итак, академик Семёнов, вернувшись из Стокгольма после вручения ему Нобелевской премии, встречается в своем кабинете с ветераном войны, 45-летним доктором биологических наук Иосифом Абрамовичем Рапопортом, который 9 лет назад был бессрочно отстранен властью от работы по специальности.

Уже с первых минут беседы стало ясно – они оба нужны друг другу. Николай Николаевич твердо обещает Рапопорту всю необходимую поддержку для организации в своем институте биологической лаборатории. Вполне возможно, что и не одной... Но сейчас нужно форсировать начало работ с мутагенами – Кремль ускоренно готовит план большой Продовольственной программы страны, и мы не должны оставаться в стороне от проблем сельского хозяйства.
– А как же Лысенко, его Академия не даст нам возможности нормально работать! Да и Хрущев...
– Иосиф Абрамович, не берите в голову. В нашем институте, под «ядерным зонтиком», Вы будете в полной безопасности. Никакие «лысенки» к нам не сунутся. Подберите себе помощников, в которых уверены. Здесь я не специалист, и Вам все карты в руки. Дерзайте!
Ничего, ни единого слова не сказал академик своему визави о том, каких усилий, сколько унизительных разговоров в отделе науки ЦК пришлось ему пережить и вынести, чтобы убедить власть разрешить Рапопорту вернуться к научной работе.
Бесспорно, в этом деле помог абсолютный научный авторитет самого Семенова, но хорошо зная власть изнутри, как широко мыслящий ученый, он бил по самому больному месту партийного аппарата – говорил о значительной потере международного престижа Советской биологической науки, особенно в области генетики. Впрочем, именно так все и обстояло.
Перед войной достижения Рапопорта и открытие им большой группы сильных и сверхсильных мутагенов на четверть века опережали подобные работы западных ученых. И именно в это время десятки крупных лабораторий в разных странах мира резко усилили подобные исследования. Особенно преуспела британская подданная германского происхождения Шарлотта Ауэрбах.
Она с блеском окончила Берлинский университет сразу по трем специальностям – биологии, химии и физике, но в 1934 году, не выдержав набиравшего в стране обороты геноцида против евреев, бежала в Шотландию и стала преподавать генетику в Эдинбургском университете.
Там она в 1938 году познакомилась с американским биологом Г. Меллером, который как раз в этот год вынужденно покинул СССР, где преподавал и работал в Институте генетики.

Та встреча круто развернула все научные интересы Шарлотты. В своих воспоминаниях она оставила такую запись: «Энтузиазм самого Германа Меллера в исследованиях мутаций был столь заразителен, что я с того дня полностью переключилась на их изучение, и я никогда об этом не пожалела».
Сначала Шарлотта Ауэрбах работала с горчичным газом – и притом очень опасным боевым отравляющим веществом, который и сегодня используется в медицине как довольно эффективное средство, разрушающее раковые клетки. Но вскоре в ее арсенале появились и другие очень сильные мутагены.

Герман Меллер весьма подробно рассказал своей подопечной о работах в Советской России молодого биолога Иосифа Рапопорта, и Шарлотта страстно хотела ознакомиться с этими достижениями коллеги.
Но началась война, потом Советский Союз отгородился «железным занавесом» недоверия ко всему не отечественному. И пока Иосиф Абрамович воевал, а потом мужественно продолжал сражаться с «лысенковщиной» на фронте биологическом, и затем вообще был отлучен от биологии, Шарлотта Ауэрбах весьма преуспела в области исследования химического мутагенеза.
Когда она в 1946 году поздравила Г. Меллера с присуждением ему Нобелевской премии по медицине и физиологии, тот тепло поблагодарил ее и приписал:
«Я, и все мы, кто рядом, в восторге от Вашего важнейшего открытия в области мутагенеза, распахивающего величайшее поле для теоретической и прикладной деятельности!»

***
Удивительно устроен мир: бывает, что всего одно мгновенье, одна короткая встреча в корне меняют судьбу человека. У одних – к худшему, у других – к лучшему.
Вот и та встреча Рапопорта с академиком Семёновым круто развернула жизненную дорогу Иосифа Абрамовича. На счастье – в лучшую сторону. Он вернулся к любимой биологии, и с того дня до своего последнего вздоха институт Семёнова стал для него вторым домом. Он проработал в нем 34 года, и это время стало для Иосифа Абрамовича самым напряженным и творчески счастливым.
Встретится он и с Шарлоттой Ауэрбах – здесь, в Москве, и на Международном конгрессе по биологии в чехословацком Брно. Все это впереди.

А пока масса проблем по обустройству лаборатории. Нужны горы специальной посуды, термостаты, микроскопы, оптика… Нужно подбирать знающие дело кадры и восстанавливать сотни уникальных линий дрозофил – фактически начинать все с нуля, поскольку его лаборатория в кольцовском институте была разгромлена, разорена и прекратила существование, бесследно потеряны конкретные результаты многих лет напряженной работы.
К счастью, в институте Семёнова была прекрасная техническая база, и по чертежам Рапопорта токари и механики изготовили полуавтоматическое устройство для разлива питательной среды культур плодовых мушек. Это давало большую экономию времени при постановке широких экспериментов и нехватке рабочих рук.
Потихоньку начали разворачивать работу три биологические лаборатории – общей теоретической генетики, химического мутагенеза у растений и синтеза химических мутагенов…
Институт химической физики стал первым в стране, где вопреки всему запрещенная властью генетика вновь дала крепкие ростки. И чтобы эти ростки развивались, нужна была своя опытная селекционная база с хорошо подготовленными агрономами. Ее запланировали разместить в подмосковной Немчиновке.
А пока ее не было, договорились с Тимирязевской сельхозакадемией о закладке опытов на ее обширных полях. К взаимной пользе приняли в аспирантуру института двух подающих надежду выпускников Тимирязевки – нужно было готовить молодые кадры, ибо война и репрессии после сессии 1948 года значительно сократили ряды сторонников генетики. Было разрушено и основное ядро этой науки.
Но у Никиты Сергеевича Хрущева были другие планы на судьбу Тимирязевки, которая не упускала случая покритиковать очередное шапкозакидательское начинание Трофима Денисовича Лысенко, а значит, подвергала остракизму аграрную политику партии. Зачем нам две сельскохозяйственные академии? Разогнать к черту эту Тимирязевку, а ее добротные земли передать колхозам!

Никита Сергеевич был очень упрям, и академику Семёнову стоило немалых сил спасти от гибели Тимирязевку – старейшее и блестящее учебное заведение по уровню подготовки кадров для села.
Николай Николаевич Семёнов был человеком широчайшего кругозора, все новое в науке представляло для него огромный интерес с точки зрения и физика, и химика.
Иосиф Абрамович Рапопорт в своих воспоминаниях пишет:
«Мне посчастливилось найти во втором приютившем меня научном учреждении немалое родство по духу с исчезнувшим безвозвратно Кольцовским институтом – в огромном и необыкновенно интеллектуальном коллективе ИХФ, несущем печать его творца, академика Семёнова».
Так повелось, что периодически с 8 до 11 вечера у себя в кабинете, а чаще в лаборатории Рапопорта, Николай Николаевич знакомился с состоянием дел своего нового подразделения, досконально вникал в глубинную суть каждого проводимого эксперимента и этим постигал законы генетики – абсолютно новой для него науки.
Он, как и Рапопорт, зримо видел в ней необозримые возможности для коренного улучшения дел в сельском хозяйстве и микробиологии. Но до первых практических успехов были еще годы и годы упорного труда. Тяжелым грузом висели и 10 потерянных лет. Иосиф Абрамович понимал, что сил одной его лаборатории хватит только на введение в практику единичных сортов из всего многообразия растений, находящихся в обороте.
Наука должна выйти за пределы испытательных участков и охватить не только уже известных селекционеров и семеноводов, но и все хозяйства страны, всех энтузиастов-агрономов, готовых взяться за новое для них дело.
Для этого нужен широкий просветительский план. Он был разработан. Начали с того, что убедили ряд журналов разной научной направленности опубликовать основополагающие статьи о генетике и ее роли в народном хозяйстве, о резком сокращении сроков селекционных работ с помощью мутагенной обработки всего, что дает ростки, включая черенки плодовых и полезных кустарников. Цифры поражали читателей: на выведение нового сорта требовалось уже не 15–20 лет, а 6–8.
Была написана, отпечатана большим тиражом и разослана в колхозы и совхозы специальная брошюра с рекомендациям, как и чем обрабатывать семена и луковицы растений, какие именно применить мутагены для зерновых, бобовых, масличных культур, для чая и хлопчатника.
Институт этим вовлекал в большую, интересную работу сразу тысячи энтузиастов нового дела, призывал смело экспериментировать самим. И главное – лаборатория Рапопорта обеспечивала не только научное сопровождение заложенных опытов, но и гарантировала для всех, даже для огородников – владельцев вожделенных 6 соток земли, получение абсолютно бесплатно необходимых мутагенов.

Сам Иосиф Абрамович в этот период становления уже не лаборатории, а отдела Института химической физики, колесит по стране, читает лекции по мутагенезу студентам и педагогам, посещает крупные и совсем маленькие селекционные и сортоиспытательные станции. Он рассказывает, рекомендует, учит, ибо для многих практиков академическая генетика все еще казалась далекой от нужд реальной жизни.
Ему физически тяжело – обострилась астма, но рядом верный врач – его супруга Лия Владимировна. Так они вдвоем полстраны объехали. И знаете, когда пропал у людей страх за свою судьбу и судьбу своих близких, крепкий бастион «мичуринцев» начал стремительно разрушаться. Глотнув свободы, люди хотели заниматься стоящим, новым делом, а не выполнять набившие оскомину указания руководящих товарищей.
И потек в Институт пока еще ручеек писем со всех концов и весей страны: заложили опыты с десятью сортами пшеницы, пробуем ваши мутагены на кукурузе и сахарной свекле, можно ли приехать к вам на консультацию, и когда это удобно. Любой селекционер мог привезти с собой семена и обработать их нужными мутагенами непосредственно в отделе Рапопорта.
Этот ручеек за несколько лет превратился в мощный поток. Ни одно письмо, ни один звонок не оставались без ответа. Появились и первые результаты. Одних они радовали, другие рассказывали о неудачах, просили совета, что делать…
Понимая нарастающую значимость положительного результата экспериментов агрономов и селекционеров, огромную роль обмена опытом, Николай Николаевич Семёнов предложил Иосифу Абрамовичу в стенах почти секретного института устраивать ежегодные Всесоюзные совещания по химическому мутагенезу, на которые стали охотно приезжать сотни специалистов.
В течение недели в простой, непринужденной обстановке они выступали с докладами о проделанных работах, знакомились, узнавали о новых разработках института для выведения сортов культурных растений с заданными свойствами.
И. А. Рапопорт всегда был бессменным председателем этих семинаров и их душой. Он был генетиком-эволюционистом, биологом развития. На этих встречах он всегда делал два больших доклада: один с теоретическими идеями, другой о результатах практической работы.
Лучшие доклады и сообщения этих семинаров начали публиковаться в новых сборниках «Химический мутагенез» издательства «Наука». До 1991 года, до распада СССР, было выпущено 24 тома. В них отражены успехи этой гигантской и плодотворной работы.

***
В 1962 году произошло событие, которое обойти никак нельзя.
Совершенно неожиданно чиновники Академии наук СССР посчитали, что доктору биологических наук И. А. Рапопорту негоже жить в коммунальной квартире, по его статусу ему даже положен отдельный кабинет.
Академик Семёнов много раз пытался улучшить ему жилищные условия – и как ученому, и как заслуженному фронтовику. Да не удавалось пока… А тут еще и оружие американское у Рапопорта в коммуналке по доносу соседей обнаружили. Мог и под суд пойти.
Разобрались, правда, что оружие это именное, вручено за военные подвиги, и дело прекратили, но подарок за встречу с союзниками на Дунае все-таки конфисковали. И вот такая щедрость – отдельная квартира! С чего бы это?
Выяснилось все буквально через пару дней: Шведская академия наук сообщила правительству СССР, что советский генетик Иосиф Абрамович Рапопорт и британская подданная, биолог Шарлотта Ауэрбах выдвинуты кандидатами на присуждение Нобелевской премии за открытие химического мутагенеза.
Кремль, конечно же, был очень горд, что советская власть воспитала такого замечательного ученого мирового уровня.
Но ведь после этого сообщения, хоть и не стал еще Рапопорт Нобелевским лауреатом, все западные журналисты, аккредитованные в Москве, к нему, как пчелы на мед, потянутся. Где ему их принимать – в коммуналке? Вы что там, в Академии наук СССР, совсем о людях не думаете?! Создать ученому мирового значения нормальные жилищные условия, немедленно выделить добротную квартиру семье Рапопорта из спецрезерва столицы!

***
Шведские чиновники обратились с письмом в Кремль не просто с сообщением о намерениях. Памятуя о недавнем международным скандале с присуждением Нобелевской премии по литературе поэту и писателю Борису Пастернаку, Нобелевская комиссия хотела выяснить у руководства СССР его позицию по поводу выбранного ими кандидата, дабы не обострять вновь отношения между странами.
Что же произошло тогда с Борисом Пастернаком?
В 1957 году в Италии массовым тиражом был опубликован его роман «Доктор Живаго», запрещенный к печати в СССР за его «антисоветское содержание, возводящее клевету на социалистическую революцию и советский народ». Именно так оценил это произведение идеологический отдел ЦК партии, когда рукопись романа, готовящаяся для печати в журнале «Новый мир», поступила к ним для ознакомления…
Главный идеолог страны, «серый кардинал партии» тов. Суслов был просто в бешенстве от прочитанной правды: «Ни одной строчки этого пасквиля на советский строй не будет напечатано в нашей стране. Ни одного слова!»
Иначе думали литераторы Запада.
Весной следующего года делегация Союза писателей СССР посетила Швецию. Здесь и подтвердились ходившие в стране слухи о выдвижении Пастернака на Нобелевскую премию.
Вскоре советский посол в Швеции получил из Кремля указание сделать все возможное, чтобы Нобелевский комитет присудил премию не Пастернаку, а Михаилу Шолохову. Иное решение будет воспринято как недоброжелательный акт по отношению к Советскому Союзу.
И все-таки лауреатом стал именно Борис Пастернак. Эта новость пришла из Стокгольма 23 октября 1958 года.
Советская пропаганда отреагировала моментально – Борис Леонидович был подвергнут жесточайшей травле. В прессе его называли мерзкой, зажравшейся на советских харчах свиньей, отщепенцем, предателем Родины. На заводах и фабриках штатные ораторы и передовики производства, не прочитав ни единой строчки романа, предавали анафеме потерявшего совесть клеветника.
Газета «Правда» писала: «Роман “Доктор Живаго” стал сенсационной находкой для реакционной буржуазной печати. Его подняли на щит мракобесы разного толка, провокаторы, поджигатели новой мировой войны, самые отъявленные враги Советского Союза...»
Не остался в стороне и Союз писателей. Мало того, что Пастернака на общем собрании организации единогласно изгнали из его рядов, вечный приспособленец Сергей Михалков и ряд литераторов обратились в правительство с предложением лишить Пастернака гражданства и выслать предателя из страны.
Л. К. Чуковская, поэт и мемуарист, сразу после этого сборища «литературного цвета» страны оставит в дневнике такую запись: «Предатели на самом деле мы. Пастернак остался верен литературе, а мы – ее предали».
Затравленный властью писатель вынужден отправить в Нобелевский комитет телеграмму: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой отказ».

***
Из страны Бориса Пастернака выслать не успели – вскоре он скончался от прогрессирующего рака.
Со времени смерти Сталина и Берии прошло 9 лет. С лесоповалов, из смертельных рудников и шахт ГУЛАГа вернулись на свободу сотни тысяч невинно осужденных, но режим по своей сути совершенно не изменился. Лишь одни царедворцы сменились другими...
После приятной вести из Стокгольма И. А. Рапопорта вызывают в отдел науки ЦК партии, жмут руку, говорят всякие хорошие слова о деле, которым он занимается, а потом просят сделать небольшое одолжение – написать заявление, вновь вступить в партию. Для престижа страны очень важно, чтобы Нобелевским лауреатом был именно член партии. Вон коммуниста Гагарина весь мир на руках носит и любит.

Иосиф Абрамович, естественно, в полном недоумении:
– Я из партии никогда не выходил, я вступил в ее ряды сознательно, все годы войны мой партбилет был у сердца… Я от партии не отказывался, власть меня из нее исключила. Делов то – признайте свою вину, верните мне партийный билет – и все замечательно, у партии тоже могут быть ошибки...
– Нет, дорогой Иосиф Абрамович, из партии Вас исключили все-таки за дело, Вы своей постоянной критикой работы Трофима Денисовича Лысенко много нанесли ущерба ему лично и всей мичуринской агробиологии, которая, как видите, сегодня успешно развивается, да и Вам разрешили создать лабораторию. Обратитесь в свою первичную партийную организацию, напишите заявление. Мы без проволочек все быстро оформим. А там, глядишь, и решение Нобелевского комитета подоспеет, мы возражать против Вашей кандидатуры не будем.

Совесть свою Иосиф Абрамович Рапопорт на большие доллары не променял – наотрез отказался писать новое заявление о приеме в партию.
Доложили Хрущеву. Тот долго не раздумывал, рубанул сплеча:
– Не хочет – ну так и мы не захотим. Невелика птица!
В Швецию по дипломатическому каналу ушло письмо, что советское правительство считает преждевременным присуждение доктору биологических наук Иосифу Абрамовичу Рапопорту Нобелевской премии.
Увы, не получит ее и Шарлотта Ауэрбах. Таково, к сожалению, Положение Нобелевского комитета – либо оба соискателя, либо никто.

Одно из самых блистательных достижений генетики ХХ века так и не было отмечено высшей научной наградой мира.

Предыдущий части -->

Продолжение в следующем номере

Уважаемые  читатели!
В этом номере журнала вы прочитали очередную главу книги Игоря Войтенко
«Рыцари репрессированной науки».
Весь 2023 год в каждом номере мы будем публиковать оставшиеся главы.
Но сегодня вы можете прочитать эту книгу уже, как говорят, «от и до»: «Рыцари репрессированной науки» вышли из печати, и вы можете приобрести это издание.
Поторопитесь, потому что тираж книги небольшой.
Вы также можете пополнить свою библиотеку и другими книгами автора:
«Николай Чудинов. Опередивший время»,
«Новая Земля. Объект 700. ЮЯ»,
«Через жернова истории», «В тени своего величия».
Цена каждой книги с автографом автора и с учетом почтовых расходов – 18 долларов.
По поводу приобретения изданий обращайтесь непосредственно к автору.
EMAIL –  Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript
Телефон –   813–444–57–44