КОНТУР

Новый Роман Жанны Корсунской
«Созвездие рыб в сливочном соусе»
Том Второй.  Фрагмент. Продолжение

По дороге домой мне позвонил Давид. Он написал новую песню, и я, как всегда, должна была услышать ее первой.
– Ты мой талисман, Вирсавия! – убежденно произнес Маэстро, вызвав понимающую улыбку Раза. – Когда я исполняю тебе первой, то новая песня набирает силу и становится крепкой. И бабушка это подтвердила.
– Какая бабушка? – удивилась я.

– Моя итальянская бабушка! – гордо ответил Давид. – Она тоже пишет песни. И у нее тоже есть человек-талисман.
И новая песня Давида мощно наполнила машину. Теперь, названная талисманом, я почувствовала ответственность, хотя это не сделало песню лучше. Мне, по обыкновению, показалось, что она никогда не кончится, но неожиданно возникла тишина, и тут же раздался извечный вопрос Давида:
– Ну как?
Обычно он исполнял свои новые песни, сидя напротив меня во дворике кафе возле нашего дома, и этот вопрос сопровождался его взором, поэтому мой ответ следовал сам собой незамедлительно.
– Душевно, – ответил за меня Раз, спасая Маэстро от затянувшейся паузы.
– А ты что думаешь, Вирсавия? – спросил Давид.
– Мне трудно воспринимать песни по телефону. Лучше приезжай к нам и спой снова.
– Я в Италии, у своей итальянской бабушки! И она очень хочет с тобой поговорить на русском языке, ее родители из России, потому ее зовут Дарийа Йосэфивина, – ответил Давид.

И тут же зазвучал мелодичный низкий голос:
– Здравствуйте, Вирсавия, мой израильский внук не способен выговаривать мои русские имя и отчество. Меня зовут Дарья Иосифовна.
Это был голос Маняши… моей учительницы иврита, которая давно умерла… Это она сделала для меня Израиль волшебным… Мы занимались всего несколько месяцев, но потом долгие годы Маняша была моим идеалом, моей путеводной звездой. Вообще-то ее звали Маргарет, но в Израиле происходят невероятные метаморфозы с людскими именами, впрочем, как и с самими людьми.
– Я всей душой благодарна вам за то, что вы поддерживаете Давида. Начинающему музыканту это так важно, – продолжала Дарья Иосифовна.
И меня охватило смущение, потому что я с трудом выносила песни ее внука, хотя никогда не говорила ему об этом. Я не разбираюсь в музыке, и потому не имею права судить музыкальные творения. Возможно, для того, кто разбирается, песни Давида могут показаться настоящим шедевром.
– Мне самой тоже нравится заниматься творчеством, – отозвалась я, – и это для меня великое наслаждение. Однако всегда наступает момент, когда хочется показать свое творение, и невозможно предугадать, понравится ли другому человеку то, что я сотворила. И тогда я думаю, зачем же подвергать себя испытанию? Разве восторга и наслаждения от самого процесса творчества и от сотворенного мне недостаточно?! Но словно какая-то неведомая сила толкает меня на эту экзекуцию. И я ничего не могу с собой сделать. Эта сила всегда побеждает. Каждый раз. Я рада, что Давид просит меня послушать его новую песню, потому что я точно знаю, мое ощущение и  моя оценка не имеют никакого значения, главное – дать возможность творцу вывести в свет свое творение. В мире есть миллионы людей, и среди них обязательно найдутся те, кто будут вдохновлены его песней. А еще важнее, чтобы он продолжал творить, потому что это самое большое наслаждение в жизни, которое может испытать человек.
– Вы сущий ангел, – убежденно сказала Дарья Иосифовна, выслушав мое признание, – и настоящий талисман для моего внука. Путеводная звезда Давида верно указала ему на вас.

Речь Дарьи Иосифовны действовала завораживающе. Лик Маняши ожил в памяти, и меня охватило ощущение, что я говорю сейчас с ней. Хотелось, чтобы голос звучал и звучал… Я спросила ее, откуда она родом, в надежде услышать: «Из Китая».
– Мои родители иммигрировали в Пекин в конце двадцатых годов. Я росла в еврейской общине Китая. Я была поздним ребенком, последним. Когда мне исполнилось семнадцать, политическая ситуация в Китае не позволяла более задерживаться там. Благодаря поддержке дальних родственников моей мамы, нашей семье удалось иммигрировать в Италию.
– Значит, вы знали Маняшу! – ахнула я. – Ведь она тоже была из интеллигентнейшей уникальной еврейской общины Пекина.
– Маргарет Вайс?!
– Да! Ваш голос и слова в точности, как ее…
– Маняша приходилась мне теткой. Она была двоюродной сестрой моей мамы.
– Она учила меня ивриту, а потом и всему на свете… А ваш голос звучит так, словно я говорю с ней… словно она ожила и сейчас говорит со мной, и очень хочется встретиться с вами, но ведь мы совсем не знакомы…
– Душенька моя, Вирсавия, неблагоразумно желать интимную беседу, не видя живых глаз друг друга, не чувствуя трепета души, когда она обращается взором к самому сокровенному и таинственному, открывшемуся вдруг среди суетливых дней человеческого бытия. Это же совершенно немыслимо, невозможно, неописуемо.
– Да, – только и могла выдохнуть я, потрясенная точностью, с которой Дарья Иосифовна выразила то, что не могла выразить я сама, да еще произнесла все это лексиконом моей Маняши, ее «пекинским» русским языком, давно канувшим в Лету.
– А вы приезжайте ко мне, Царица небесная! – воскликнула вдруг Дарья Иосифовна. – В наше время это так легко. Можете купить билет «по девяностой минуте». Давид только что оповестил меня, что часто случаются очень выгодные вакансии. Теперь лето. Пора отпусков. У нас с мужем великолепный дом на вершине живописного холма. Уютная комната для гостей. Мне уже не терпится встретиться с вами, мой ангел. Конечно, в том велика заслуга моего любимого внука. Он очень трепетно рассказывал мне о вас в эти дни. Знаете, я всегда испытываю глубочайшее признание каждому человеку, который проявляет искреннее внимание к моим детям и внукам. Подобное обстоятельство всякий раз восхищает меня и выглядит таинственным чудом. А сейчас, когда мне посчастливилось услышать вас, я почувствовала что-то невыразимо близкое, магическое, словно говорю с самой собой из прошлого. И мне легко признаться вам в этом, мой ангел Вирсавия, потому что вы сами чувствуете подобное.
Дарья Иосифовна была права. Более того, она вновь легко выразила словами то, что я никак не могла сформулировать. Теперь мне тоже казалось, что я говорю с самой собой из будущего.
– Позвольте, моя дорогая Вирсавия, оставить вас на минуточку в уединении, – продолжала она.
И я услышала диалог на итальянском, а затем голос Давида:
– Есть билет на ближайший четверг. Цена отличная. Возвращение через десять дней. Ты запомнишь эту поездку на всю жизнь. Обещаю.
Но я уже и без его слов чувствовала, что запомню эту поездку на всю жизнь. И знала, что поеду, как иногда бывает: знаешь что-то наверняка, просто знаешь и все…
– Я сейчас пришлю тебе номер рейса и все данные. Выкупи билет немедленно.
Давид, как всегда, был невероятно убедителен и уверен в  себе. Невероятно для его юных лет.
– Не откладывайте нашу встречу, – снова услышала я голос Дарьи Иосифовны, – приезжайте, мой ангел. Приезжайте с мужем или одна. Любой вариант доставит нам большую радость.
Разговор закончился. Ее голос растворился в тишине. Раз припарковался. Я взглянула на него.
– Поезжай одна, – твердо сказал он.
– Почему?
– Потому что это твоя личная интимная история. Маняша осталась в твоей жизни чем-то незавершенным, недосказанным, а потому больным. И Дарийа Йосэфивина возникла сейчас неслучайно.

Я невольно улыбнулась, услышав, как Раз, в точности как Давид, коверкает ее имя и отчество, не в силах воспроизвести правильное звучание.
– Откуда ты знаешь, что она возникла неслучайно?
– Потому что я долго искал тебе подарок на наш трехлетний юбилей, – произнес Раз и достал две тысячи шекелей.
– Откуда? – изумилась я.
– Из глубин Второго Храма! – торжественно ответил он. – Приберег, когда работал на раскопках.

Меня захлестнула благодарность – великая безбрежная, бездонная река, невидимая человеческому глазу, но отлично обозреваемая открытым сердцем. И благородное сердце Раза мгновенно отозвалось радостью. И то, что болело во мне от потери любимой учительницы, вылилось наружу.
– На уроки Маняши я никогда не шла, я летела на крыльях. Мы занимались раз в неделю по четвергам. Когда мы впервые встретились, ей исполнилось девяносто, а мне тридцать, но казалось, что все наоборот: мне – девяносто, а ей – тридцать. Это продолжалось около года. Под воздействием Маняши я начала стремительно молодеть, а она – стремительно стареть, ведь ее жизнь заканчивалась... И вот однажды Маняша сказала: «В следующий четверг я открою тебе великую тайну. Теперь ты готова ее услышать».
– В следующий четверг?! – изумленно остановил меня Раз. – И билет на Капри тоже на четверг.
– А через два дня мне сообщили, что Маняша умерла, – ответила я, еще не улавливая мистического совпадения.
– Вот и наступил тот самый «следующий четверг», – произнес он.

«Не стремись узнать великую Тайну, и уж тем более не допытывайся. Просто будь с этой уникальной женщиной. Будь легкой, радостной и свободной от всего, что ты знала прежде, и тогда что-то обязательно откроется тебе. Откроется спонтанно! Вдруг! С тайнами всегда так и происходит», – прочла я в самолете поздравительную открытку Раза, которую он вручил мне, провожая в поездку.
С Давидом и Дарьей Иосифовной я встретилась в аэропорту. Она крепко обняла меня и решительно произнесла:
– Мой ангел, мы немедленно переходим на ты, ведь как же иначе могут вести беседу родные души! И величание по имени-отчеству тоже отменяется. Зови меня запросто Дашей.
И сердце сжалось сладкой болью воспоминания: «Зови меня запросто… Маняшей». Они не были похожи внешне, но что-то неуловимо главное высвечивалось в облике Дарьи Иосифовны, ярко указывая на их глубокое родство.

Дарья Иосифовна подхватила меня под руку, и вскоре мы оказались за голубым круглым столиком с бокалами ее любимого молочного коктейля. Отпив пару глотков, я поняла, что этот коктейль и мой любимый тоже, но на «ты» перейти так и не смогла. Мы договорились о «неравенстве», как выразилась Дарья Иосифовна: она переходит на «ты», а я «как мне заблагорассудится».
Я смаковала коктейль, не веря, что  нахожусь на Капри. Все произошло так неожиданно… Конечно, я оказалась здесь благодаря Разу. «Три года – первый критический возраст для брака, – сказал он, – нам стоит предотвратить кризис и немного побыть врозь». Мы действительно никогда не расставались, и теперь мне было странно не только оказаться в Италии, но и без Раза, который во всех наших путешествиях все брал на себя: сборы, маршруты, способы передвижения... Впрочем, с первых минут встречи с Дарьей Иосифовной я поняла, что она вполне заменила мне Раза. К тому же в ее любимом кафе возле аэропорта она сразу заявила, что берет меня на полное довольствие. Конечно, я запротестовала: с какой стати?! Однако она тут же сразила меня давно забытыми словами Маняши:
– Я не знаю, как ты жила там, где ты жила, но здесь ты должна выполнять главную заповедь счастливой жизни: принимать всем сердцем с благодарностью и радостью все, что тебе дают.
В ответ в голове неожиданно зазвучала старая фраза папы: «Дают – бери. Бьют – беги». И я почему-то сказала ее вслух и смущенно засмеялась от неловкости.
– Если ты всем сердцем берешь все, что тебе дает жизнь, вторая часть отпадет сама собой, – серьезно произнесла Дарья Иосифовна.

В полдень следующего дня она элегантно приземлилась в белое крутящееся кресло возле стола с компьютером, уселась по-турецки, благо у кресла не было подлокотников, покружилась, а потом долго смотрела на высокое лимонное дерево через широкое окно над письменным столом. А я с упоением смотрела на нее. Ей недавно исполнилось шестьдесят четыре, и я действительно видела в ней себя в будущем, как много лет назад проделывала с Маняшей, по ее предписанию. Маняша учила меня визуализировать свои желания и талантливо служила их моделью.
Дарья Иосифовна перевела взгляд в компьютер и радостно сообщила:
– О! Какой приятный сюрприз! Оказывается, нас приглашают сегодня пообедать в отеле La Scalinatella.
– Нас? Но откуда приглашающий узнал обо мне? – засмеялась я.
– Из того же источника, из которого он узнал обо мне, – загадочно ответила она. – Собирайся, радость моя. Выезжаем через полчаса.
– Нас повезет Давид? – спросила я, потому что Дарья Иосифовна не водила машину.
– Нас повезут мои любимые «красные мустанги».
– Я никогда не занималась верховой ездой… Даже в седле ни разу не сидела.
– Сидеть не придется! Ехать будем стоя. Нас повезут электрические самокаты красного цвета. Ты поедешь на моем. Он более спокойный и податливый, а я поеду на мустанге мужа.
– Я никогда не ездила на электрическом самокате.
– Ты сказала мне в аэропорту, что в детстве каталась на велосипеде, – ответила она.
– Да, каталась.
– Самокат то же самое, только во много раз приятнее. Главное – сохранять равновесие. Сей важнейший навык был привит тебе в детстве, следовательно, навсегда остался действующим в твоей системе.

Через полчаса я действительно поехала! Медленно, судорожно вцепившись в ручки самоката, однако равновесие сохраняла легко. Дарья Иосифовна оказалась права.
– Расслабься, – потребовала бабушка Давида.
– А если я врежусь в дерево и умру?!
– Стремительная головокружительная смерть! Почему бы и нет? – восторженно отозвалась она и добавила серьезно: – Скукоженная, как старая кляча, ты врежешься гораздо быстрее. Расслабься. Напряженными могут быть только два пальчика: тот, что жмет на газ и тот, что жмет на тормоз, да и то иногда и на считанные секунды. Внимательно следи за тем, чтобы все остальные члены твоего тела пребывали расслабленными и легкими.
– Обычно советуют внимательно следить за дорогой… – возразила я.
– Если ты будешь легкой и расслабленной, дорога последит за собой сама. А теперь давай, гони за бабушкой!

С этими словами Дарья Иосифовна стремительно понеслась по аллее парка, а я последовала ее указаниям. Нелогичное предложение «гнать за бабушкой» действовало магически успокоительно. Через два часа я, к своему неописуемому удивлению, довольно прилично справлялась с «красным мустангом». Более того, даже наслаждалась чувством полета, которое возникало благодаря расслабленному телу, летящему меж деревьев. Были мгновения, когда тело вообще исчезало из восприятия!
Если бы не женское обличье бабушки Давида, создавалось впечатление, что я общаюсь с легким солнечным ветром. Непредсказуемым, спонтанным, загадочным и большим весельчаком. Она жила беззаботно. Совершенно без единой заботы о чем или о ком-либо. Это было ее естественным состоянием, без тени бравады или показушного оптимизма. Она жила в точности, как когда-то жила Маняша! Душевное равновесие лучилось из нее и не вызывало сомнений, как не вызывает сомнения присутствие солнца, когда ты видишь ажурную сетку лучей сквозь ветви деревьев. Тайна, которую двадцать лет назад мне не успела открыть Маняша, теперь вновь предстала перед моим взором. И мне очень хотелось выведать эту тайну, несмотря на предупреждения Раза.

Вернувшись из отеля La Scalinatella, мы с Дарьей Иосифовной устроились на просторной веранде ее дома, и я задала ей свой вопрос. Вместо ответа она ушла в дом и вскоре вернулась с изящными песочными часами. На дне нижнего стеклянного шара лежал не обычный песок, а белая сверкающая горка. Крупинки сияли отблесками пламени свечей и хрустальной люстры под высоким потолком веранды. Дарья Иосифовна поставила передо мной песочные часы и сказала:
– Я действительно живу беззаботно, потому что не верю ни одной мысли из прошлого и будущего, приходящей мне в голову. Ни единой.
– Иногда бывают важные мысли, – удивилась я.
– Все мысли – ложь, мусор, утильсырье, побывавшее в употреблении, – ответила она, – я верю только мудрости текущего мгновения. И ты тоже можешь насладиться состоянием беззаботности. В этих часах пять минут. Смотри на песчинки и будь с ними внутри стеклянного пространства.

Она перевернула часы, и я жадно уставилась на сверкающие песчинки, потрясенная невероятной скоростью их падения. И еще поразила тотальная неизбежность падения. Песчинки стремительно перемещались к узкому месту воронки и были обречены лететь вниз. Обречены… Вспомнились насмешливые слова Раза, когда я старательно оглашала список своих желаний падающей звезде: «Три года – это первый кризис семейных отношений. Попроси, чтобы мы сразу попали в пятый год». Сейчас, глядя на обреченность песчинок, я ощутила неизбежность кризиса, как и невозможность перескочить в пятый год. Мы еще ни разу не говорили об этом, но я чувствовала, как во мне растворяется прежняя страсть. Та кипучая страсть, что толкала меня совершать самые невероятные поступки, чтобы выйти замуж за Раза.
Я очнулась от мягкого прикосновения к моим плечам рук Дарьи Иосифовны. И только теперь вспомнила про сахарные песчинки. Они покоились на дне, и, наверное, уже давно.
– О чем ты думала, душенька моя? – спросила бабушка Давида.
– Перед отъездом муж сказал, что три года семейной жизни – это веха первого кризиса, и мне в голову приходили разные признаки нашего кризиса.
– Изумительный пример! – восхитилась Дарья Иосифовна. – Это и есть переживания, вызванные мыслями из прошлого, которые рождали мысли о будущем. Если бы ты не поверила ни единой мысли, то есть твердо знала, что все они ложь, то и переживаний бы не возникло.
– Но ведь я действительно не испытываю прежней страсти к моему мужу.
– Сейчас здесь на веранде нет твоего мужа, следовательно, он не может составлять «Мудрость этого мгновения».
– Почему?
– Потому что мудрость мгновения проявляется только в том, что в нем действительно есть.
– А что в нем есть?
– Ты и я, фруктовый сад и цикады, хрустальная люстра и свечи с их отражениями, и запах лаванды, и приятная усталость в теле после чудесной прогулки по великолепным паркам, и ароматные фрукты на столе, и упоительный ночной бриз…
Мне казалось, что «мудрость» должна прозвучать в самом конце, как это часто делают, чтобы придать весомость главному, и я не сосредотачивалась на ее словах, ожидая конца. Дарья Иосифовна говорила спокойно, без помпезного восхищения, однако произносимые ею предметы и явления становились ощутимыми, словно выплывали вдруг из ночной прохлады и разворачивались передо мной во всей своей реальной приятности. Я смотрела в ее лучистые глаза, но в голове опять закрутилась мысль о кризисе, и вдруг возник вопрос, был ли кризис у Дарьи Иосифовны с ее мужем, и, если был, как она справлялась с кризисом. Я знала, что муж Дарьи Иосифовны – это ее талисман, он гостил у сестры в Тоскане и должен был вернуться на днях. Все эти сведения я получила от Давида. Спросить ее о кризисе с мужем, особенно сейчас, когда он отсутствовал в настоящем моменте, в точности, как и Раз, казалось верхом бестактности. Меня вновь захлестнуло потрясение от мысли, как могло случиться, что Раз – моя вторая половина, которую я искала полжизни и наконец нашла, вдруг потерял свой прежний магнетизм? «Что же происходит с любовью?! Неужели удовлетворение желания неизбежно растворяет его, как сахар в чае?! И неужели придется всю оставшуюся жизнь прожить с этим растворившимся желанием?!» Теперь я уже сожалела, что приехала на Капри. Хотелось оказаться с Разом, чтобы задать эти вопросы ему, ведь он знал все! И знал самым необычным таинственным образом!

– В этом и состоит мудрость мгновения, – неожиданно произнесла Дарья Иосифовна.
И я поняла, что провалилась на ее уроке уже дважды, но все же спросила то, что мучило меня сейчас:
– А в чем была мудрость мгновения, когда мы впервые говорили с вами по телефону?
– В остром обоюдном порыве немедленно встретиться, поэтому ты сейчас здесь.

Напоминаем, что первый том романа «Семь Кругов с воскурениями», который называется «Созвездие рыб в сливочном соусе», можно купить на сайте ЛитРес, набрав в Гугле фамилию и имя автора.