КОНТУР

Новый Роман Жанны Корсунской
«Созвездие рыб в сливочном соусе»
Том Второй.  Фрагмент. Продолжение

У тром я позвонила в Балетную школу, которую нашла в Интернете, и сообщила, что намерена посетить сегодняшнее занятие, а потом, окрыленная, отправилась к Зоару. Не терпелось рассказать ему о моем отпуске на Капри и узнать, как он провел свой отпуск в Нидерландах.
Когда я влетела в его кабинет, Зоар стоял у окна. Я подскочила к нему и радостно заверещала:
– Привет! Я так соскучилась по тебе!

Он резко развернулся и холодно произ­нес:
– Ты думаешь, Вирсавия, что можешь врываться в мой кабинет, когда тебе заблагорассудится?
В его глазах не было ни единой человеческой мысли, только ярость взбешенного кабана… Зоар поднял указательный палец и продолжил ледяным тоном:
– Немедленно выйди из моего кабинета и закрой за собой двери.
Если бы не этот жест указательного пальца в сторону дверей, я бы утонула в горькой обиде. Однако передо мной появился излюбленный жест мамы, и он стал мне сигналом. В памяти всплыли слова Ханы: «Когда твоя мама поднимает указательный палец, будь предельно внимательной, и ты увидишь – остальные пальцы направлены на нее саму! Смотри, Вирсавия, какое чудо открывается нам! Так происходит всегда с каждым человеком, который пытается укорить другого: указательный палец в одном направлении, но остальные указывают на него самого!»

И я осознала, что требование Зоара вовсе не относится ко мне. На самом деле это он жаждет выйти из собственного кабинета и закрыть за собой двери. Глубокое сопереживание наполнило мое сердце. Захотелось обнять Зоара, но это было невозможно, потому что объятия никогда не были частью наших отношений. И тогда я обняла его в моем воображении! Не знаю, как такое пришло мне в голову, но я видела, что крепко обнимаю его, и любовь струится из меня на Зоара. Я видела эту струящуюся субстанцию любви, как струящиеся лучи солнца в ажурной беседке Дарьи Иосифовны. Я видела это, отвернувшись от Зоара, потому что шла по направлению к двери, и вдруг услышала его голос:
– Останься, пожалуйста.
Я так обрадовалась! Невозможно передать словами! Словно вся любовь, струящаяся из меня, облачилась в радость!
– Грифель попал под машину, – произнес Зоар.
Грифель был его любимой собакой. Черный сверкающий точеный доберман с вытянутой мордой. Действительно, настоящий Грифель. Точнее не назовешь.
– Когда? – спросила я.
– В семь утра. Не могу себе простить! Мы же вернулись из Голландии в пять утра, и я мог забрать его, но не захотел будить Алекса. Грифель жил две недели у него.
– Как это случилось?
– Алекс выгуливал своего лабрадора и Грифеля в парке на поляне для собак, поэтому оба были без поводков. Грифель увидел кота и помчался за ним.

Однажды я наблюдала, как Грифель мчался за котом. И была потрясена. Нет, не тем, как он мчался, а тем, как в этот момент превратился в полного идиота. Доберман Зоара был очеловеченным существом. Он даже на диване сидел, как человек! Присаживался на краешек, а задние лапы элегантно вытягивал до пола. Грифель во всем проявлял невероятные мудрость и такт, подчас гораздо большие, чем некоторые люди. Наглые палестинс­кие коты были единственными тварями, которые мгновенно превращали интеллигентнейшего пса в примитивную глупую псину.
– Поляна находится внутри парка, в километре от шоссе, – продолжал Зоар. – Алекс и представить себе не мог, что Грифель не остановится. Он же такой послушный! Алекс понесся за Грифелем, а Грифель – за котом. Эту сволочь тот же грузовик прикончил! – удовлетворенно закончил Зоар.
– Алекс в порядке?
– Да. Правда, хромает немного. Мышцу растянул, когда тормозил перед грузовиком.
– Слава Богу, Алекс в порядке! А я тебе нового Грифеля подарю, хочешь? Маленького такого, новорожденного! Мне недавно предлагали! – неожиданно для себя сочинила я.
– Правда?! – недоверчиво произнес Зоар.
Его глаза вспыхнули надеждой, а в моей голове зазвучали слова Раза: «Ты, Вирсавия, умеешь так невероятно врать, что не только все окружающие, но и ты сама веришь в свое вранье. Никогда прежде я не встречался с таким явлением».
– Честное ленинское! – на всякий случай ответила я Зоару.

В моем советском детстве это означало признание во вранье. Однако Зоар, конечно, не знал закодированного значения «честного ленинского!», и, привыкший к моим неожиданным «русским вкраплениям» в ивритскую речь, сразу поверил мне всем сердцем.
– Позвони этому человеку! – попросил он.
– Какому? – не поняла я.
– Который тебе новорожденного Грифеля предлагал.
Я подумала, что Израиль хоть и маленькая страна, но все же необходимо время, чтобы найти в ней новорожденного добермана. Однако Зоар жаждал Чуда сейчас! Кому же я могла позвонить, чтобы изобразить разговор?! Раз для этого не подходил. Он был честен до мозга костей и не признавал никакого вранья, даже во имя спасения. Только мой сын подходил для этой задачи. Он-то знал меня наизусть и  даже восхищался моим неуемным сочинительским талантом. И я позвонила сыну и сразу сказала:
– Привет, как поживает твой новорожденный доберман? У меня есть человек, который мечтает его купить.
– Поставь сотовый на громкость, – возбужденно произнес Зоар. – Нет, лучше скажи, что мы сейчас приедем его купить!

Я поняла, что мне придется открыть Зоару секретное значение «честного ленинского», и уже собралась пожелать сыну хорошего дня и выключить мобильный, как вдруг услышала его голос:
– Хорошо поживает. Только он уже взрослый. Ему два года.
– Кто взрослый? – опешила я.
– Доберман Глории. Ее пригласили в Вашингтон писать диссертацию, а собаку не принимают в престижную университетскую общагу для докторантов. Но я не говорил тебе об этом. Ты же не увлекаешься собаками. Как ты узнала?
– Я тебе потом объясню. Дай мне, пожалуйста, телефон Глории.
– Сейчас пришлю. Только это не доберман.
– А кто? – спросила я.
– Доберманиха.
Потрясенная таким невероятным развитием событий, я озадачилась вопросом, как буду объяснять Зоару, что за две минуты телефонного разговора новорожденный «Грифель» успел вырасти в юную доберманиху.
– Ну что? – прошептал он.
– Сейчас мне пришлют телефон хозяйки малыша, – ответила я.
Через несколько минут позвонила Глория.
– Поставь телефон на громкость, – взмолился Зоар.
Я подумала: «Будь что будет!» и поставила.
– Привет! Я так рада, что Камелия попадет в добрые руки! – взволнованно заговорила подружка сына. – Я очень переживала за нее! У меня билет на самолет послезавтра, представляешь! Я просто места себе не находила!
– Какая Камелия?! – произнес Зоар.
– Мама новорожденного Грифеля, – быстро сориентировалась я.
– Говори свой адрес, – прервала я Глорию.
– Я сама ее привезу, – торопливо ответила она, похоже, как и Зоар, не веря своему счастью и стремясь скорее убедиться в нем.
Я сообщила адрес парка возле нашего учреждения
– Я ничего не понимаю, – произнес Зоар.
– Я тоже. Но эти доберманы через пятнадцать минут будут в нашем парке. Пойдем познакомимся с ними.
И мы оба, окрыленные и изумленные, вышли из его кабинета, закрыв за собой двери, а вскоре уже были у места встречи – возле искусственного пруда. Все, что произошло дальше, действительно оказалось настоящим Чудом, которое разворачивалось на моих глазах.

Как только Глория с Камелией подошли к нам, собака бросилась к Зоару, будто встретилась наконец с дорогим другом, внезапно исчезнувшим из ее жизни. И он, не в силах сдержать порыв собачьего сопереживания, упал на траву, отдавшись весь ее ласке, а она жалобно поскуливала и неистово лизала его лицо, ладони и глаза, из которых катились слезы.
«Может быть, от Зоара все еще пахнет мертвым Грифелем, которого он похоронил утром?» – подумала я, пытаясь отыскать причину. Собаки очень чувствительные. На иврите «собака» называется «келев». В дословном переводе «как сердце». Это имя дал собакам Адам. В Талмуде объясняется, что, когда Адам попросил у Бога жену, Тот прежде, чем сотворить ему Еву, провел перед Адамом всех животных. Правда, там не приводится причина столь загадочного, мягко говоря, решения Бога – для начала предоставить Адаму возможность поискать свою вторую половину среди собак, медведей, обезьян и гиппопотамов, только говорится, что именно для этой цели Бог провел животных перед Адамом и потребовал основательно познакомиться с каждым видом. А для углубленного знакомства предложил воистину гениальный способ: определить основное качество живого существа для того, чтобы дать ему имя. Вот так и получилось, что Адам наградил именами всех животных. Я думала об этом, когда вернулась в свой кабинет. Потом обнаружила, что после отпуска накопилось много работы, и погрузилась в любимые занятия.

Зоар отвез доберманиху домой, а часа через два сообщил:
– Ты не представляешь, Вирсавия! Какая она ласковая! Просто затопила меня своими объятиями и поцелуями! Даже жена начала ревновать. Как ты все оперативно организовала! Спасибо тебе!
«Надо же! Меня ведь точно не за что благодарить! Все само произошло! Да я бы никогда ничего подобного не придумала и не организовала!», – подумала я и опять углубилась в рекламные проекты. И только вечером, по дороге в Балетную школу, вновь вспомнила хвалебные дифирамбы Зоара. И вдруг мне показалось, что он прав, и я действительно необычный человек, который обладает уникальными талантами, несвойственными обычным людям. И память начала услужливо приводить примеры случаев, когда кто-то восхищался моими неординарными действиями в, казалось бы, самой тупиковой ситуации.
Балетная школа находилась в отдаленном районе Иерусалима, где я бывала очень редко и совсем не ориентировалась. Окончательно захваченная в плен восторгом собственных амбиций, я вышла из автобуса и отправилась не в ту сторону. Я уже видела себя знаменитой балериной, раздающей автографы потрясенным почитателям моего внезапно открывшегося таланта, как вдруг обратила внимание, что стою среди качелей на детской площадке, окруженной домами и пальмами… «Вы абсолютно правы! Все именно так и есть! – заверила я свои амбиции, зная, что спорить с умственными вымыслами бесполезно. – Не переживайте, я обязательно стану великой балериной!» Однако на этот раз амбиции выразили глубочайшее сомнение, и мне пришлось сослать их в Сибирь – на родину.

Мне все же посчастливилось не опоздать и войти в Балетную школу за пять минут до начала занятия. В балетном зале возле станка стояли несколько девочек-подростков в розовых купальниках и черных трико. Увидев их, я несколько растерялась, поняв, что разговаривая с секретарем, даже не подумала спросить, о каком возрасте учениц идет речь!
Преподаватель – француженка по имени Дениз, оказалась хрупкой элегантной женщиной лет сорока, одетой в кружевное серое трико. «О Господи! – подумала я. – Секретарь, наверное, сообщила Дениз, что я приведу дочь! Как же теперь быть?!» И выпалила ей первое, что пришло в голову:
– В детстве, в России, в возрасте пяти лет я начала заниматься балетом. Мой папа был военным. Когда мне исполнилось девять лет, его перевели служить в другой город, но там не было балетной школы. И я больше никогда не занималась балетом, но всю жизнь очень хотела. И вот сейчас пришла, чтобы возобновить занятия! Может быть, я что-то помню!
– Переодевайся и иди к станку. Посмотрим, что ты помнишь, – доброжелательно отозвалась Дениз.

А ивритское обращение на «ты» придало ее словам такую естественность, что выполнить ее распоряжение показалось самым закономерным действием. Футболку, лосины и вожделенные розовые чешки я взяла с собой, отправляясь на работу, в надежде, что занятие состоится уже сегодня. Когда меня захватывает новая идея, я совсем не могу ждать, мне хочется немедленно броситься в новый проект с головой, как я всегда бросаюсь в море, в отличие от многих людей, которые предпочитают заходить в воду постепенно. Раз говорит, что это свойство моей натуры, такое же как свойство иной натуры – предусмотрительность и осторожность. Но мне, по понятным причинам, часто кажется, что это свойство выдающееся.
Радуясь столь простому и легкому началу моей новой карьеры балерины, я быстро переоделась и встала позади одной из девочек. Зазвучала фортепианная музыка, и все начали выполнять балетные упражнения. А я неотрывно смотрела только на девочку, за которой стояла, и старалась повторять все, что делает она. Мне казалось, чем точнее я буду повторять, тем скорее Дениз поверит мне.
«Как я здесь очутилась? Этого не может быть!» – звучали рефреном восхищенные мысли, вплетаясь в фортепьянную музыку, под которую балерины выполняли упражнения. В какой-то момент музыка стихла, и все девочки начали выстраиваться в ряд в углу зала. Я последовала за ними и встала в самом конце очереди. И когда все балерины собрались вместе, вдруг грянул «Вальс цветов» Чайковского! И девочки начали одна за другой взлетать в воздух. Они взмахивали руками, словно крыльями, подпрыгивали, отталкивались одной ногой, отводя вторую высоко вверх, и взлетали…

После нашей необычной свадьбы в Бедуинском шатре Раз спрашивал меня, почему в момент бракосочетания я выбрала именно эту музыку, но я не знала ответа. Сейчас ответ неожиданно возник передо мной сам собой: «Вальс цветов» означал для меня триумфальную победу над тем, что, казалось, победить невозможно! Это была та самая музыка, которая звучала во Дворце пионеров в балетном зале, когда я, спрятавшись за декорацию елки, подсматривала занятие. Маленькие балерины быстро обнаружили меня и выгнали, хохоча и обзывая толстой потной крольчихой, потому что я так разволновалась, что забыла снять свою кроличью шубу. Эпизод был столь мучительным для детского восприятия, что сознание вытеснило его в подсознание, и только теперь он вдруг вспыхнул в памяти.
Моя очередь взлетать в головокружительных фанфарах «Вальса цветов» стремительно приближалась и воспринималась сейчас великим подарком Мироздания, спешащим исправить то, что было так жестоко нарушено в детстве. Я почувствовала, что всю жизнь жаждала именно этого – взлететь! Но где же я могла взлететь?! И кто бы мне позволил так невероятно прыгать, взмахивая руками?! Где это видано вообще?! А здесь, в балетном зале, когда оркестр приходит в магическое неистовство, мне не только позволено взлететь, от меня ожидают полета! Впервые в жизни от меня наконец-то ожидают полета! И я взлетела следом за последней девочкой! О! Какое счастье я испытала в этот момент! Я потеряла ощущение времени и пространства! Я подпрыгивала и взлетала, опускалась и вновь подпрыгивала! Вдруг все исчезло – балетный зал, балерины, преподавательница. Единственное, что осталось, – космический восторг от полета в музыке. Я  перестала ощущать даже себя саму, словно тоже исчезла… Однако вскоре я вновь появилась. Так же неожиданно, как исчезла. Неожиданность состояла в том, что я  чуть не врезалась в противоположный угол балетного зала, к которому благополучно прилетела. К счастью, преподавательница успела подхватить меня.
Конечно, я сильно смутилась, невольно оказавшись в ее объятиях. Я не могла понять, как такая хрупкая женщина смогла удержать меня?! Мне казалось, что мой мощный торс сильно ударил ее, когда Дениз перехватила меня, спасая от неминуемого абордажа стены балетного зала.
– Извини, извини, извини, – только и могла пролепетать я, поднимая на нее глаза.
Смущение окончательно вернуло меня в себя, в балетный зал, в нормальный мир…
– Я ударила тебя?
Дениз не ответила на мой вопрос, только убежденно произнесла:
– Ты действительно была в детстве балериной, просто забыла всю технику. Это очень опасно.
– Опасно? – спросила я, ничего не соображая.

Ничего не соображая, потому что все мое сознание заполонило ее утверждение: «Ты действительно была в детстве балериной!»
– Очень опасно для суставов выполнять балетные упражнения, забыв технику. Ты должна найти балетную студию для начинающих. Тебе предстоит начать все сначала. И ты все вспомнишь. Ты обязательно вспомнишь.
Я смотрела в ее глаза. Они излучали уверенность. Абсолютную уверенность, что я действительно была в детстве балериной и просто забыла технику!
– Спасибо! – прошептала я и пошла переодеваться.
Из Балетной школы я вышла в полыхающий закат июльского дня. И была потрясена совпадению его пришествия в  мой невероятный фантастический полет. «Как это могло произойти?! – шептала я золотому куполу заходящего солнца. – Я ведь никогда не делала ничего подобного! Только смотрела на маленьких балерин во Дворце пионеров и представляла, что взлетаю вместе с ними». И вдруг вспомнились слова Дарьи Иосифовны: «Никто никогда не знает, на что он способен, и лишь иногда стечение обстоятельств пробуждает в нас неведомые силы, обнажая неисчерпаемый потенциал, заложенный в каждом человеке».

Солнце закатилось мгновенно, как это всегда происходит в Иерусалиме, и я пошла к автобусной остановке, обуреваемая мыслями: «Где найти школу для начинающих? И кто эти начинающие? Сегодня были девочки-подростки, а начинающие – вообще, наверное, пятилетние! Ах, как хочется снова подпрыгивать и взлетать! Неужели перед моим выходом преподавательнице придется выводить из зала всех малышек, чтобы уберечь их от полета тети-слонихи? Или я не буду прыгать и летать? Нет! Это совершенно невозможно! Для чего же тогда заниматься балетом?!»
Переполненная впечатлениями, я ощутила, что мне необходимо немедленно поделиться с кем-нибудь. Телефон Раза был закрыт, Зоар тоже не ответил, и я вспомнила о сыне. Неожиданно в памяти возник наш первый разговор о Разе, и как сын сказал мне тогда, пять лет назад: «Он увидел в тебе потенциал. И ему стало больно, что ты прожила полжизни и не открыла его. А теперь подумай, кем ты можешь стать, в свете замечаний Раза о твоей сутулости и лишних килограммах? Может быть, есть та, которую ты еще не узнала? Кто она?» – «Балерина!» – рассмеялась я тогда в приступе сарказма.
Это воспоминание потрясло меня. Я подумала, что, наверное, такое происходит нередко: мы сами произносим о себе вещи, которые кажутся нам абсурдными, даже фантастическими, а на самом деле они реальные! И я позвонила сыну.
– Возле моего дома есть балетная студия для взрослых, – ответил он, вволю насмеявшись описаниям полета в  «Вальсе цветов». – Основной контингент – студентки, но есть и две женщины примерно твоего возраста. Занятия проходят в трех группах: первая – для начинающих.
– Откуда ты знаешь?!
– Приходил любоваться Глорией, когда она там занималась. Хочешь, завтра вечером сходим вместе и запишем тебя в группу для начинающих?
– Конечно, хочу! А ты и вправду пойдешь со мной, чтобы записать меня на балет?!
– Ты же ходила со мной записывать меня в кружки и секции. Все бросала и бежала записывать. Один я стеснялся, а с  тобой получалось легко и просто.
– В детстве ребенок обязательно должен посещать много кружков и секций, чтобы найти свое призвание во взрослой жизни. Развивать маленького сына – это базисная обязанность матери.
– В таком случае, развивать мать – это базисная обязанность взрослого сына, – ответил он, и я ощутила его улыбку и почувствовала, что в это мгновение нет в мире человека счастливее меня.

И услышала мудрость Дарьи Иосифовны, налетевшую теплым ветерком: «Это мгновение и есть то единственное, чем ты действительно владеешь!»

Напоминаем, что первый том романа «Семь Кругов с воскурениями», который называется «Созвездие рыб в сливочном соусе», можно купить на сайте ЛитРес, набрав в Гугле фамилию и имя автора.